Татьяна Соломатина - Роддом, или Поздняя беременность. Кадры 27-37
Вечер был, сияли звёзды… То есть, вечер был, но звёзды не сияли. В Питере звёзды сияют редко. Татьяна Георгиевна стояла у окна банкетного зала гостиницы, в конференц-зале которой проводилась конференция, и курила. Позади грохотала музыка, столики утратили первоначальную нарядность, зияя прорехами в блюдах с нарезкой и похабно раскинувшись развороченными салатами. Научный банкет переходил в ту благостную стадию, за которой они все сюда и едут, уходя в отрыв от реалий работы и семьи. Лошадки, бегающие по кругу на корде, вырываются в поле, на лужок, свежей травки пожевать, размять застоявшуюся мускулатуру бессмысленным гоном.
– Здрвст-ТЕ, Татьянгеорг-НА! Прекрс-НО выгльде-ТЕ! Впрчем, как всг-ДА!
Мальцева обернулась. Позади неё стоял доцент кафедры урологии и нефрологии, работающий в отделении больницы, в состав которой входил родильный дом. Они были знакомы, но не так чтобы близко.
– Вы же слыш-ли, ккккие у нас ново-СТИ?! Патан-цу… – ЕМ?!
С виду доцент не был слишком пьян, но язык у него заплетался капитально. За его спиной маячила девушка, неловко перетаптываясь и явно не зная, как себя вести.
«Интерн? – подумала Мальцева. – Представительница фармфирмы?» Нет, представительницы одевались побогаче, и не то чтобы интеллекта, но яркости и наглости в глазах у них было побольше. Эдакая вечная готовность продавать в любое время дня и ночи. Продавать всё, включая себя. В первую очередь – себя. В глазёнках же этой девицы, неловко пристроившейся в кильватере доцента-уролога, была скучная неопределённость, усиливаемая очками с диоптриями. «Как его зовут?.. Игорь, Игорь… Его отчество, в отличие от Варвариного, я точно знаю. Он несколько лет консультировал моё отделение. Редкая гнида. Игорь…»
– Василич, ты как уже успел так набраться?! Впрочем, у тебя и у трезвого с дикцией проблемы! – Подошедший доцент Матвеев, по обе руки которого имелись бравые фармакологические феи, спас положение. Не то Мальцева уже всерьёз стала опасаться за пробои в регистрах памяти собственного головного мозга.
«Точно! Игорь Васильевич!»
– Наш прекрасный и замечательный доцент, Игорь Васильевич! Рекомендую, девицы! – представил Матвеев смежного специалиста своим спутницам. – Ему вы сможете втюхать весь арсенал своих таблеток. Он у нас очень любит залечивать гонореи до полностью стёртых клинических форм. Иногда мне даже кажется, – он понизил голос до таинственного шёпота, – что таких образом он создаёт себе пул пожизненной клиентуры. Чтобы иметь свою трудовую копейку с каждой стриктуры уретры. Кто как может, тот так и выкручивается.
– Вы, Юривладимрыч в своём ррр-петруа-РЕ! – криво усмехнулся уролог.
– Да, характерной особенностью Игоря Васильевича является то, что даже будучи совершенно трезвым, он разговаривает, как Никита Сергеевич. Это, девицы, был такой в стародавние времена на Руси царь. Любил кукурузу и первым завёл моду вывозить цариц за границу. Я вам потом расскажу. У вас что в школе по истории было?
И не дожидаясь ответа ярких девиц, доцент Матвеев тут же продолжил:
– Ни в коем случае, Татьяна Георгиевна, не задерживайтесь рядом с Игорем Васильевичем долее трёх положенных светским протоколом минут. Не то он вас измотает рассказами, как от него жена уехала на подаренном им Порше прямо в США, причём в сопровождении роты спецназа – её любовников. А он их догонял на спортивном Камазе и всю ту роту спецназа голыми руками положил. Но жена была такая хитрая и жадная сволочь, что всё равно уехала в США, погрузив все накопленные Игорем Васильевичем скарбы в кармашек той крохотной сумочки, с которой она от него и ушла пешком, без шапки, в ночь холодную. Квартиру тоже умудрилась себе за пазуху упихнуть. Ту самую квартиру, с балкона которой Игорь Васильевич хотел кинуться вниз головой, после того, как целые сутки провисел, цепляясь руками за карниз, размышляя о любви к ушедшей жене. Хотя на самом деле он цеплялся всего лишь за край кухонного стола в попытках осознать своё тело в пространстве.
Фармакологические девы ехидно захихикали. Матвеев картинно раскланялся. Невзрачная девица в очках тихонечко пропела:
– Игорь Васильевич, идё-о-о-мте!
– Да! Я любил её! Я и сейчас её люблю! А она – гадина! Гадина! Я ей никогда ничего не жалел!
– Да! – подхватил доцент Матвеев. – Наш Игорь Васильевич никогда не жалел рассказов о том, как он ничего не жалел для своей жены. Красивой, умной, яркой, талантливой женщины, которая непонятно за каким макаром вышла замуж за подобное ничтожество! Девочки, у вас есть мужья? – обратился он к своим красоткам. – Нет-нет, молчите! Ничего не говорите! Лучше я буду думать, что их у вас нет. Вот у нашей Татьяны Георгиевны нет мужа, и это очень здорово! Вот женщина, знающая себе цену и не разменивающаяся на мудаков. По крайне мере, не разменивающаяся на законный брак с мудаками!
И доцент Матвеев унёсся с замечательной для его возраста прытью, утянув за собой бравых фармдилеров.
– Ну, Игоо-о-рь Васильеви-и-ич, ну идё-о-о-мте, – снова пропела фоновая девица.
Слава богу, к Мальцевой подошёл Панин, еле отделавшийся от солидных академических дам. Солидные академические дамы были явно недовольны тем, что все присутствующие на банкете мужики, более-менее соответствующие им рангами, были увлечены бабьём помоложе: аспирантками, ассистентками и всё теми же «пилюлькиными» девицами. И потому солидные дамы изматывали академических мужчин солидными же разговорами на академические же темы. Мальцева не любила подобные сборища. Они были лицемерными по сути, а после очередного стакана становились неприемлемыми и по форме. Понятно же, что солидные академические дамы разойдутся по своим номерам злые и, как обычно, неудовлетворённые. Академические же мужи будут гудеть всю ночь в обществе молоденьких инженю. Кое-кто даже променяет своих официальных, специально для этого дела прихваченных спутниц, на девчушек помоложе и посвежее. Такова обратная сторона научных конференций, где хлебать начинают с самого поезда, продолжают за занавесом перед выходом в президиум, а заканчивают… О, нет! Нет-нет! Научные конференции – серьёзное мероприятие, где собираются исключительно сливки академического общества, чтобы поделиться друг с другом и научной молодёжью последними достижениями в области медицинской науки. И никак иначе! Никакой обратной стороны у подобных мероприятий нет! Гнусная клевета!
– Вовремя Матвеев от тебя этого доцентика шуганул. Неприятная личность.
– Матвеев или доцентик? – улыбнулась Мальцева.
– Да оба два! Но Юра – друг. И товарищ. И умён, шельма. И специалист высококлассный. И знает, где бабки брать, а где – бескорыстно делу служить. А этот из дутых. Глуп, амбициозен и жаден. Худшее из возможных сочетаний. Он же после смерти заведующего… – Панин бросил на Мальцеву быстрый и не слишком понятный гипотетическому стороннему наблюдателю взгляд. – Когда урология осталась без заведующего, – тут же изменил Семён Ильич формулировку, – хотел на его место прорваться, но… Ты же знаешь, что у них там… Идём, пообщаемся с министерскими тузами, пока они ещё в сознании.
Семён Ильич ухватил Татьяну Георгиевну за талию и увлёк от приоконного одиночества, нарушаемого лишь «мелкими сошками», в компанию «министерских тузов».
Да, Татьяна Георгиевна знала, что «у них там», в урологии. Как бы велика ни была больница, подобное не остаётся незамеченным. И не только в больнице. Такое не остаётся незамеченным всей медицинской и около общественностью города и области. Прежний заведующий урологией недавно скончался от… рака предстательной железы.
Анатолий Васильевич Семёнов, врач уролог-нефролог-андролог высшей квалификационной категории, доктор медицинских наук, возглавлял отделение урологии больницы более двадцати лет. Он достаточно рано получил эту должность – достаточно рано по медицинским меркам, где «успешными менеджерами» становятся, как правило, ну никак не раньше сорока лет. И так долго держал бразды правления «хлебным» департаментом благодаря целому комплексу общечеловеческих и профессиональных качеств. Анатолий Васильевич был добрым человеком. Но при этом – отменным администратором. Как в нём уживались эти две противоречивые по сути ипостаси – загадка. Никто и никогда не слышал, чтобы Семёнов кричал или просто повышал голос. Никто и никогда не «съёживался» под его «холодным взглядом». Он всегда был улыбчив, и ему невероятно шли гусиные лапки, радиально разбегавшиеся от внешних уголков его лучистых голубых глаз. Прежний заведующий никогда и никого «не зажимал», не отбирал клиентуру, как это свойственно большинству заведующих. Контроль его был ненавязчив и не унизителен. Не демонстративен. Но все и всегда знали: в случае «если что» Семёнов выручит, прикроет и никогда не вынесет сор из избы. Он умел «выбивать» оборудование и собрал отличный костяк высокопрофессиональных врачей, потому никакие бродящие стадами молодые специалисты и многочисленные интерны его отделению были не страшны. Если когда-то и существовал на свете идеальный заведующий отделением не в теории, а на практике – так это был Анатолий Васильевич Семёнов. Как и любой оперирующий уролог, он собаку съел на гипертрофиях предстательной железы. Целую упряжку собак. Вместе с нартами и поклажей. Он всегда крайне настороженно относился даже к самым безобидным с виду аденомам простаты и предпочитал лишний раз перестраховаться и отправить пациента на консультацию в онкодиспансер, если гистология вызывала хоть малейшие сомнения. И по горькой иронии судьбы – точнее, по злому её сарказму – сам он умер от рака предстательной железы. Болезни, развивающейся, как общеизвестно, медленно. И произрастающей из той самой безобидной доброкачественной гиперплазии простаты. Ещё Анатолий Васильевич, разумеется, знал, что рак простаты – самое распространённое онкологическое заболевание у мужчин. И что в начальных стадиях болезнь может протекать без особых симптомов. И что мужчинам после сорока пяти лет нужно регулярно проходить осмотр и не менее регулярно сдавать анализы. Семёнов был в курсе, что у него аденома простаты. Седьмой десяток, налицо симптомы инфравезикальной обструкции – вялая и прерывистая струя мочи, ощущение неполного опорожнения мочевого пузыря, учащённое мочеиспускание. Никтурия. «Надо бы попросить Зотова в задницу залезть, – подумывал он ночами, глотая таблетки и запивая их крепким кофе. – Хреново это, Толя, императивные позывы! Всё! Завтра же после пятиминутки!» Да и потенция была уже явно не та, не зря молодая, всего лишь сорокапятилетняя жена, смотрела на него зло и неудовлетворённо. Ну да не так страшна импотенция – на седьмом десятке-то! – как слабый напор струи и перерывы во время мочеиспускания. Напор и прицельность струи – вот настоящие мужские качества!