Татьяна Соломатина - Роддом, или Поздняя беременность. Кадры 27-37
– Пороли мало! – резюмировала Зинаида Тимофеевна.
Татьяна Георгиевна положила на стол Семёна Ильича рапорт на ординатора Маковенко. Панин в очередной раз разорвал очередной рапорт и, выбросив его в корзину, наорал на Мальцеву за то, что это её вина. Не обучает кадры. Никого не пускает в родзал. Роды принимают только Мальцева и Шрамко, Шрамко и Мальцева. После чего приставал с пылкими поцелуями, ревностями и напоминаниями о конференции.
– Ты же меня любишь?! – сурово вопрошал Сёма. – Ну, как умеешь! – несколько даже просительно смягчал он условия.
– Я же тебя люблю, – устало соглашалась Мальцева. – Как умею.
Женщина с сахарным диабетом была выписана из родильного дома на девятые сутки после операции кесарева сечения, в стабильном состоянии и со здоровой новорождённой, под наблюдение эндокринолога и педиатра. Спустя некоторое время на разнообразных тематических форумах и сайтах появились отзывы о невероятнейших стервах Оксане Анатольевне Поцелуевой и Татьяне Георгиевне Мальцевой. И о чудесной пусе, вдумчивом, мудром профессионале, не утратившей человечность ласковой и милой женщине – профессоре Елизавете Петровне Денисенко. Благодарные мать и отец (а теперь ещё бабушка и дедушка) занесли профессору цветы, конфеты, бутылки и плотные, что называется, полностью legal tender, купюры, переливающиеся приятными зелёными оттенками. Дядя-скрипач остался доволен, и когда спустя некоторое время забеременела одна его знакомая «со щитовидкой», порекомендовал ей наблюдаться и родоразрешаться только у профессора Денисенко. И возможно, Елизавета Петровна ещё раз попадёт в журналы родов и операционных протоколов в текущем году.
Вечером накануне поездки в Питер Мальцеву пригласил в ресторан Волков Иван Спиридонович. Вызванивавший Татьяну Георгиевну из всех своих заграничных командировок и уже немного утомивший извинениями за тот вечер, когда они с Паниным нахлестались вискаря на её кухне.
– Выходи за меня замуж! – где-то между десертом и сигаретой предложил Волков.
– Почему?
– Странный вопрос, – неловко рассмеялся Иван Спиридонович. – Я делал предложение только раз в жизни, очень давно, покойной жене. И, кажется, она ответила «Да!», а не «Почему?»… Ты очень красивая. Очень умная. Ты помогла мне понять моего сына[6]… И – наверное – я тебя люблю. «Наверное» – в старой трактовке, – тут же поправился он. – То есть – наверняка, – он протянул Татьяне Георгиевне бархатную коробочку.
Кольцо было побогаче того, что преподнёс ей Сёма. Это не имело большого значения. Панин – отец троих детей, дедушка, муж, и, в конце концов, всего лишь начмед родильного дома, хотя и отнюдь не бедный человек. А Волков – человек богатый. К тому же – вдовец. Да и вкусы у всех разные.
– Хорошо. Я подумаю, – ответила Мальцева и надела кольцо.
– А то, что ты приняла кольцо, разве не означает?..
– То, что я приняла кольцо, означает только то, что мне нравится кольцо. И тот, кто его подарил.
Ночевать отправились к Волкову. Она женщина взрослая и свободная. Вольна распоряжаться собой, как ей вздумается. Хотя, конечно, жаль, что она наложила категорический запрет на отношения с интерном. Положа руку на сердце, от двух полувековых мужиков в койке толку куда меньше, чем от одного двадцатипятилетнего. В разных койках, да. Интересно, если предложить Волкову и Панину групповуху, как они отреагируют?
Мальцева хохотнула и прикурила сигарету. Да, очень умная женщина, ничего не скажешь! Пятый десяток, заведующая отделением… И о чём она думает после секса? После так называемого секса. Который, признаться честно, мог бы быть подольше. И покачественней.
– Я тебя очень люблю! Я никогда такого никому не говорил. Кроме покойной жены.
– Да, последнее уточнение было очень своевременным! – ещё раз хохотнула Татьяна Георгиевна. Хотя на сей раз ей стало грустно. Кажется, «групповуха» идёт не по её сценарию.
– Извини. Я сварю нам кофе, – Иван встал с постели и отправился на кухню.
Итак, в активе три предложения руки и сердца. Одно – от мальчика, другое – от женатого мужчины, третье – от вдовца, который, похоже, при каждом удобном и неудобном случае будет поминать покойную жену.
– Матвей[7], ты скотина! – прошептала Татьяна Георгиевна в потолок. Прошептала нежно. И по лицу её потекли слёзы. – Какого чёрта я от тебя ребёнка не родила? Я же тебя так любила!..
– Маргарита Андреевна, у тебя трое суток. Если кабинет не будет отремонтирован к моему возвращению с конференции, я тебя уволю! – сказала Мальцева вечером следующего дня, поцеловав подругу в щёку.
– К твоему приезду будут доделаны последние детали! Ты закачаешься!
– Этого я и боюсь.
– Приятного романтического отдыха! – ехидно пожелала немного обидевшаяся старшая.
– Маргоша…
– М? – недовольно промычала подруга.
– Маргоша… Я же тебя так люблю!
Татьяна Георгиевна схватила акушерку в объятия.
– Всё равно я на тебе не женюсь! – проворчала Маргарита Андреевна. – Я, блин, не готова!
Подруги захохотали.
– Ладно, идём перекурим на крыльце. Скоро подъедет твоё такси. Панин по привычке катается в СВ «Красной стрелы»?
– Ну, ты же знаешь, в иных вопросах он ретроград. СВ в «Красной стреле» кажется ему куда романтичней бизнес-класса в «Сапсане».
– Кстати, мне такое шлют на твоё объявление, ой!
– Что же ты молчишь?!
– Так ты вся то в работе, то…
– То в партии. Это эвфемизм.
– Вернёшься – расскажу. Я даже на одно свидание уже сходила. Романтика, ёпть, закачаешься!
Кадр тридцатый
Романтика
Поселились в «Гельвеции». Разумеется, программой конференции была предусмотрена другая гостиница. И хотя отношения Панина и Мальцевой секрета собой не представляли, потому как ни он, ни она секрета из них никогда не делали, минимальные приличия соблюдать стоило. Первый официальный день провели врозь. Как-то не очень хотелось Татьяне Георгиевне глупо улыбаться, находясь заведующей при начмеде, на положенные протоколом вопросы: «Как здоровье Варвары… ммм… Как здоровье законной супруги?» Господи, кто же она у нас? Варвара Андреевна? Варвара Сергеевна? Степановна? Пора тебе, Мальцева, глотать ноотропил. А знаешь ли ты, Татьяна Георгиевна, отчество законной супруги Семёна Ильича? Похоже, что и нет! Там, где всем положено отчество – вроде Сёминой защиты – ты вроде называла её Варварой Степановной (или, всё-таки, Андреевной? Сергеевной?) – и она откликалась, не поправляя. Похоже, Варвара на отчество вовсе никогда и не претендовала. Поначалу она была смирной девочкой Варей с параллельного потока, благодарно подобравшей брошенного тобой красавца Семёна. Затем она стала женой Варей. Матерью Варей. И вот наконец – бабушкой Варей. Нет, похоже, всю жизнь она так и была – просто Варей. Мальцева, а ты заметила, что никогда ты о ней столько не думала? Ну, Варя – и Варя. Места в твоей жизни и мыслей твоих она занимала не больше, чем постер, висящий на стене твоего кабинета (только бы Марго с ним чего не сотворила!). Так что же такое произошло в последнее время, что Варя из безобидной декорации, не отсвечивающей из под слоя пыли, вдруг переместилась чуть ли не на авансцену твоего сознания? О, боже, Мальцева! Неужели это совесть?
– Американо без сливок и по-турецки, – услышала она Сёмин голос.
У столика перетаптывался официант.
– К сожалению, по-турецки нет. Утро…
Сколько раз они останавливались здесь! Сколько раз Сёма слышал это: «К сожалению, по-турецки нет. Утро…» Но всё равно с маниакальным упорством после более чем пристойного включённого завтрака продолжал заказывать американо без сливок для неё, и по-турецки – для себя. Кажется, это знали уже даже официанты. Сейчас Сёма скажет…
– Тогда два американо без сливок. И без сахара.
Да, обязательно добавит: «И без сахара». Хотя сахар – вот он, в деревянной шкатулке, которые стоят тут на каждом столе. Хочешь – с сахаром, хочешь – без сахара. Полная свобода воли и help yourself. Но Сёма обязательно скажет: «И без сахара». Наверняка это самое утомительное в семейной жизни. И если Мальцева так знает Панина, то как его знает Варя?! Варвара… Чёрт, ну как же всё-таки её всамделишное отчество?!
– Как отчество твоей жены?
– Что?! – Сёма чуть не поперхнулся блинчиком с творогом.
– Как отчество твоей жены?
– Андреевна. А что?
– Всё-таки Андреевна. Варвара Андреевна. Прямо так и веет чем-то сильно руссколитературным.
– Нам что, больше поговорить не о чем?
– Не о ком. Твоя жена всё-таки не «что», а «кто». Одушевлённое существительное. Я вдруг стала это отчётливо понимать. Сёма, тебе никогда не было стыдно перед женой?
– Чего это мне перед ней должно быть стыдно? – Семён Ильич зло отодвинул от себя тарелку, которую тут же подхватил услужливый вышколенный официант.
