Владимир Дурягин - По дороге к Храму
Переодевшись в чистую одежду, он себя чувствовал как-то неловко, настолько привык за последние прожитые в винном угаре годы к замызганной рабоче – повседневной форме.
– Едешь куда? – спрашивали его встречные знакомые.
– Не как маманю навестить собрался?
– Ты, случаем не в город? Забежал бы…
– «Откуда же вас сегодня повылазило?!» – Нервно думал Андрей, каждому чего-нибудь соврав. За Тониной калиткой, опять же, как на грех, стояла её соседка, и Андрей, кивнув ей, протопал мимо, но вдогонку услышал:
– Разве поехал куда? А мы, тебя ждём…
Он остановился, не вынимая рук из карманов куртки, приподнявшись на носки, заглянул в палисадник, словно его там, что-то очень интересовало.
– Да, я поглядеть, вот… – пробормотал он в ответ и вернулся к калитке.
Его раздели и усадили за стол, почему-то одного, хотя он намеревался здесь увидеть множество народа. Ещё за стол присели, Антонина и тётя Даша. Алёнка сидела у окна на диване и во все глаза смотрела на гостя. Андрей почувствовал себя, как-то неловко и спросил:
– А, что, больше никого не будет?
– Наверное, нет. В первые годы, захаживали люди, а потом подзабыли. Да ты разливай. Помянем. – Антонина умышленно не назвала имени покойного, чтобы не раздражать гостя.
Увидев траурный портрет Григория на подоконнике, освещенный огнем свечи, Андрей долго не решался выпить водку то, поднося стопку ко рту, то снова отставляя. Когда он всё-таки, решительно опрокинул водку в рот, его глаза встретились с большущими глазами Алёнки, всё это время внимательно за ним наблюдавшей. И вдруг, его замутило. Он поднялся с места и пулей выскочил на улицу. Его долго рвало, выворачивая нутро наизнанку. На него смотрели прохожие и, Андрей зашёл за угол дома, в огород и присел на опрокинутый вверх дном бачок, чтобы отдышаться. Утерев лицо рукавом свитера, он увидел в кухонном оконце, улыбающуюся Алёнку. Глядя на неё, Андрей шутливо покрутил головой, словно бык, выпущенный из хлева на волю и, почувствовав облегчение, беззвучно рассмеялся. В этом же оконце, показалось смеющееся лицо Антонины и через секунду они все трое смеялись над случившейся с гостем конфузией.
– Он забавный. – Сказала Алёнка, глядя на него сквозь потрескавшееся от морозов стекло.
– Может быть, возьмём его к себе? – осторожно спросила мать, обнимая дочку за плечи. – На перевоспитание. А то, ведь, совсем пропасть может.
– Разве так можно? Он же чужой.
Антонина поцеловала её в голову:
– Теперь можно.
– Ну, тогда давай возьмём. А когда он перевоспитается, может и Славик вернётся.
Алёнка, глядя сквозь стекло на Андрея, как на воспитанника, несколько раз махнула ему, зазывая в дом.Глава 15
Алёна Гурчевская и Серёжа Никитин, были лучшими учениками не только шестого класса, но и всей Сужской восьмилетней школы. Они уже не первый год сидели за одной партой и подружились настолько, что вели себя, словно брат и сестра. Правда, Сергуня к ней испытывал не только братские чувства. С каждым годом, Алёнка ему нравилась всё больше и больше. Она чувствовала, что он к ней не равнодушен, как впрочем, и другие мальчишки из их класса. А после катания на лыжах, чуть было не закончившегося трагедией, и Алёнка почувствовала, что он ей тоже не безразличен.
Зимой, ребятишки обкатали высокую насыпь недостроенного через реку второго железнодорожного моста. С гамом и визгом они катались там, на лыжах до темна, порой забывая и про домашние задания. Ребята, что постарше, делали из хвороста трамплин, обкладывали его плотно снегом, обливали водой, и на другой день прыгали с него, кто дальше и выше. Сергуня в этом вопросе комплексовал. Наблюдая, как его сверстники, не задумываясь, с ветром в голове, летят вниз с этакой кручи, он топтался у края насыпи, никак не решаясь сделать один маленький шажок, который бы уровнял его со всеми остальными ребятами. Каждый день он приходил туда и каждый день, покатавшись по верху, съезжал на отлогом склоне и покидал этот непокоренный спуск. Некоторые ребята, над ним даже стали подтрунивать, и он решил, было вообще туда не ходить, но Алёнке купили прекрасные новые лыжи. Она зашла к нему ещё с вечера – ей уже не терпелось прокатиться на новых пластиковых досках с той самой горки!
– «Ну, вот! Тебя там только и не хватало», – подумал удрученно Сергуня. – С горки! Узнаешь завтра, что это за горка такая!»
Алёнка неплохо каталась по лыжне, но вот с горки на школьных лыжах спускаться не разрешалось, и теперь, заимев свои, она сгорала от нетерпения, дожидаясь, завтрашний день.
Сергуня же долго не мог заснуть, ворочаясь в постели с боку на бок, раздумывая о завтрашнем «судном» дне. На уроках он не проявлял обычной активности и поэтому, учительница поинтересовалась, здоров ли он. Сначала идея «заболеть», ему пришлась по душе но, обдумав, пришлось её отбросить, он бы не смог без Алёнки пробыть и часу, если она будет там…
…Когда они взобрались наверх насыпи, там было уже много ребятни. К его изумлению Алёнка, даже не отдышавшись, сразу навострила лыжи на спуск. Сергуня заметно волновался, наблюдая, как она, миновав крутизну, выскочила на чистую снежную равнину и по закону физики прижалась попой к задникам лыж, громко визжа от радости. Он смотрел на катавшихся мальчишек и девчонок, подавляя в себе волнами набегавшую зависть.
Прокатившись несколько раз, запыхавшаяся подруга, наконец-то, вспомнила о нём и подъехала к Сергуне. На ней была надета ярко-красная куртка, отороченная по воротнику и манжетам белым песцовым мехом. На голове, такая же белая вязаная из кроличьего пуха шапочка с невероятно длинными ушами и замысловатыми кисточками на концах, что её делало еще привлекательней.
– А ты, почему не катаешься? – лучезарно улыбнувшись, спросила Сергуню Алёнка. – Быть может, боишься? – она шутливо натянула ему шапку на глаза. Алёнка была счастлива и ей сию же минуту, хотелось озорничать. – Э-эх, трусишка…
– Кто, я?! – Залился краской Сергуня и против своей воли выпалил. – Чего тут кататься? Эта горка для мелких.
– А, какая для тебя? Не иначе, Памир? – рассмеялась она.
– «Пик Коммунизма». – Ответил Сергуня и, оттолкнувшись палками, заскользил к мосту, где была самая круча. Там не решались спускаться даже более взрослые ребята. Алёнка едва поспевала за ним. Они остановились у бетонной опоры моста, на самой высокой отметке насыпи.
– Ты хочешь съехать здесь? – испуганно спросила она.
Сергуня молча, всматривался в бугорок, на самом низу спуска. Снежная целина, разосланная по откосу, казалась совершенно безобидной.
– Сейчас новый трамплин сделаю. А то тесно там. – Сказал Сергуня, собирая в кулак всю свою волю.
– С ума спятил?! Там летом шпалы пилили. Мы с Лукичем на лодке плавали, и я видела.
– Зачем ты всё время в его отчестве неправильно ударение делаешь? – спросил Сергуня, преодолевая страх перед крутизной.
– Потому что не умеет чистить лук. Он всегда при этом плачет… Ты, в самом деле, хочешь здесь съехать?!
– Я же… сказал!..
Он встал на краю, зажал палки под мышками и, крепко зажмурившись, шагнул вниз. От неведомой ранее скорости захолонуло в груди! Раскрыв глаза, первопроходец увидел, что «трамплин» с бешеной скоростью приближается к нему. Он напрягся, чтобы оттолкнуться для прыжка… Но тут носки лыж, перед самым бугорком провалились в снег и Сергуня со всего маху, ударился животом о шпалу, лежавшую на козлах. В глазах у него потемнело, и он потерял сознание.
На Алёнкин крик сбежались все, и на подвернувшихся под руку салазках, Сергуню срочно отвезли в железнодорожную медсанчасть. Он пролежал там целый месяц и Алёнка, чувствуя себя виноватой в случившемся, ежедневно преодолевала шестикилометровое расстояние, доставляя ему школьные задания, и витамины, для скорейшего выздоровления.
– Привет первопроходец! Как живёте, как животик? – сказала Алёнка, навестив его в первый раз. – Теперь там все катаются. Трамплин сделали… метра полтора в высоту! Я однажды хотела там съехать, да побоялась. – Щебетала она довольная, что всё обошлось без серьезных последствий. – То место место теперь называют Сергуниной вершиной.
Первопроходец не смотря на боль в животе, испытывал гордость и пряча улыбку, отворачивался к окну, чтобы она её не заметила. Так, учась и кувыркаясь, они дожили до весны.
На майские праздники их, как самых лучших учеников, назначили в Почетный караул к обелиску, воздвигнутому в честь Великой Победы перед поселковым клубом. Во время митинга, они красовались у постамента со вскинутыми ко лбу руками, не замечая весенней прохлады. Но когда народ разошёлся, их белые рубашки с красными галстуками на шеях, превратились в холодильник. От холода начинало поколачивать. Прошёл уже целый час, но вожатая Вероника Отрадная, смену не приводила. Вся «юнармия» в это время, бесплатно смотрела в клубе «неуловимых мстителей».
От стойки «смирно» сводило суставы. Вскинутые руки онемели и, казалось, что к ним было привязано по кирпичу. Сергуня, глядя только перед собой, вполголоса предложил:
