Лия Киргетова - Голова самца богомола
Вот где самый неадекват. Одно дело маньячить, понимая, что ты не нужна. Даже беситься по этому поводу – нормально. Ненавидеть – нормально. И мстить, привязывая к стулу, тоже; ну, допустим. Но искренне верить в то, что я пришёл на работу в синей рубахе или белом свитере потому, что она пару недель назад в письме, которое я не читал, написала, что это – её любимая рубашка. Это вот – за гранью добра и зла. Настоящее сумасшествие.
Вернулась.
– Ты всё молчишь. Тебе просто нечего возразить. Думаешь, умнее меня? Когда-нибудь ты поймёшь, что я была права. И что мы с тобой связаны. И у нас должен был родиться ребёнок. У нас с тобой. Девочка. Я её видела во сне много раз. Мария. Её бы звали Марией. Ты понимаешь, почему? – Она снова попёрлась за бутылкой. Осталось меньше четверти от литра. Уже шатается.
Как в неё лезет? Без закуски. Сосредоточилась. Налила. Заметно сосредоточилась.
– Давай покурим. Я тебе сейчас принесу.
Как же от неё воняет! Уселась мне на колени, от чего правую ногу свело судорогой, и я тихо взвыл.
– Больно, милый? На, покури, – ткнула мне в рот прикуренную сигарету. Затянулся. Выдохнул ей в рожу.
Поцелуемся? – она вжала в меня губы, просунула язык. – Тьфу, у тебя кровь во рту. Ну-ка открой, открой. – Она растянула мои губы двумя пальцами, грязными своими пальцами с чёрным лаком. – Ооо, да ты красавчик. Ничего, до свадьбы заживёт. Хм.
Вот зря она засмеялась, и так-то потом разит, да впридачу смесь алкоголя, перегара уже даже, и дым. И так близко.
– Не будет у тебя свадьбы. Ни-ког-да. Я тебе сейчас пипиську отрежу к чертям свинячьим. Нечем жениться будет. Давай? Ножницами отстригу. Чик и готово. Помнишь, как ты меня трахал? – она расстегнула мои брюки. Достала пенис. – Ха. Не стоит? Не стоит на меня, милый? Какой-то он у тебя маленький и сморщенный. Боится меня, малыш? Давай пососу, вдруг встанет.
Молчу. Смотрю на неё. Глаза в глаза. Спокойно смотрю. Злая. Мерзкая. Но я смотрю так, будто мне её жаль. Вру взглядом.
– Хватит. Да. Чё так смотришь? На, ещё покури.
Поднесла сигарету, не отводя взгляда. Заправила член обратно. Даже молнию застегнула. И ремень поправила.
– Целоваться, значит, не хочешь? Правильно. Потому что я – тварь. Я могу убить тебя, милый. Ты хотя бы что-нибудь вообще понял?
– Понял, Наташа. Ты очень доходчиво объясняешь.
– И что ты понял? Давай так: ты мне расскажешь, что ты понял, и я тебя развяжу, если мне понравится. А если нет, то-о-о, – она пьяно хихикнула и тряхнула головой, как бы пытаясь этим движением помочь открыться слипающимся уже глазам, – объясню ещё раз. Пока не поймёшь.
Она снова вернулась к стакану. Потрясла бутылкой на свету, присвистнула.
– Знаешь, на все сто мне тебя всё равно не понять. Но я был не прав, – начал я, ощутив, как напряжение ушло. Я расслабился. Стало понятно, что она ни на что не способна, видимо, я боялся, что она меня кастрирует или покалечит. Больше ничего. Член убран в штаны. Опасности нет. Второй раз она его не достанет.
– В чём именно? Не прав! Звучит-то как!
– Я причинил тебе боль. Обидел. Бросил. Недооценил.
– Та-ак. И что? – почти весело спросила она.
– И я могу попробовать это исправить.
– Как? – вскинулась навстречу с надеждой. Будто вправду решила, что после всего этого дурдома прилетит вдруг волшебник в голубом вертолёте и бесплатно покажет кино. В голове заиграл Вагнер, «Полёт Валькирий» и картинка из Копполовского «Апокалипсиса сегодня» прилетела стаей вертолётов. Видимо, мне хочется волшебства такого рода сейчас. Быстрого решения с запахом напалма.
– Если бы я хотел тебя обмануть, то наплёл бы, что сегодня же женюсь на тебе. Развяжи – и в загс. На белом лимузине. Или о любви что-нибудь. Нет. Я хочу тебя выслушать. Я предлагаю тебе встречаться. Сейчас разойтись по домам, выспаться, тебе нужно отдохнуть, – лепил я вдохновенно под мысленные картины джунглей, моментально исчезающих в пламени. Вьетконговцы аннигилировались вместе с этой нелепой пьяной женщиной. Стало жарко. – А завтра вечером я приеду к тебе. Хочешь? Мы просто забудем эту дурацкую ночь. Но разговор я запомню, конечно. Попробуем что-то начать заново. Без обещаний, без лишних слов. Просто попробуем. Я не могу ничего предложить тебе сразу, мне надо подумать, решить с Агнией, сделать всё по-хорошему.
– Ты ничего не понял, – резюмировала тусклым голосом. Да она почти засыпает уже, а если вырубится тут, я смогу развязаться, она точно не проснётся. – У нас нет никакого завтра. Только сегодня. Всё, что могло произойти, уже произошло. Ничего нового не получится. Ты сломал мою жизнь. Я стареющая баба, которая всю жизнь любила мудака. Мне тридцать девять. Я не смогу быть ни с кем, кроме тебя. Я не буду ни от кого рожать детей. В лучшем случае, проживу остаток жизни в одиночестве.
Она снова захлюпала носом.
– Моя жизнь ничего не стоит. Я одна, – перечисляет, всхлипывая. – Мне никто не нужен. Я ничего не хочу. Если ты не будешь со мной, то я буду несчастной. И сдохну несчастной. Я надеялась до последнего, что это изменится. Ты уйдёшь от этой суки. Я так верила в это. У вас же всё уже закончилось. Она сама говорила.
– Ты с ней знакома? – включился я.
– Неважно. Знакома, конечно, – она шумно всосала глоток воздуха и выдохнула с воем. – Конечно знакома. Ты вообще ничего не понял! Я всё это время была очень близко к тебе. Я всё это время знала каждый день, что ты делаешь. И что ты чувствуешь.
Рыдает. Икает. Молчу. Где они познакомились? Может, врёт? Агния ни разу не упоминала ни об одной Наташе. Вообще никогда. Каша в голове. А если знакомы, то я представляю, чего она может наговорить. Сумасшедшая эта. Но если бы наговорила, то Агния не из тех, кто промолчит. Может быть, снова бредит. Может, знакома во сне. Или в прошлой жизни, – у больных вариантов много.
Но когда она узнает, что Агния беременна, то вообще же башню снесёт ей. Надо будет принять меры. Причём сразу, не откладывая. Как эта хрень закончится, надо будет что-то сделать. Избавляться как-то от этой маньячки. Агнии, конечно, не объяснишь, да и не нужно её грузить сейчас.
Везучий я парень, как я погляжу. Надо же было так влететь, но кто же знал, что они могут быть такими?
Снова пьёт. Пьёт и сморкается в полотенце.
Села на пол.
– Мне снились гвозди. Много гвоздей. Они валялись на полу. Длинные острые гвозди, – говорит еле слышно, глядя в свою реальность мимо моей. – Я потом только поняла, что он хотел мне сказать этим. Его тоже приколачивали гвоздями. Гвозди – это глупые люди, злые суки, это служители Дьявола. Ау, боец, ты тут? Слушаешь? Ты хотя бы слово понимаешь? Ты сам – гвоздь. Но здесь нет молотка. Надо было взять его с собой. И вколотить тебя туда, где твоё место. В гробу твоё место.
Наталья, скрючившись, несёт свою пургу. Меня заметает. Похожа на жуткого огромного паука. Сидит на полу, расставила ноги, согнув их, раскоряченный недолотос. И руки перекосила как-то неестественно, выставив плечи вперёд. Лицо свисло.
– Я не буду тебя убивать, конечно. Я сразу это знала. Я проверю. Права ли я. Если нет, то накажут меня. И правильно сделают, если я снова ошиблась. Но я знаю, что настоящий преступник – ты. Ты убил меня. И не только меня.
Она попыталась допить остаток мартини, подавилась, часть мартини вылезла обратно, прямо на грудь. Третьим мокрым пятном – по центру водолазки.
– А мне срать, что я такая! И что ты видишь меня вот такой! Если я права, то наказан будешь ты. И будешь доживать свою жизнь в полном дерьме! Если я не права, то я готова принять наказание. Или – или. На этот раз, в этой жизни, такой расклад. Мы оба ответим перед ним! За всё.
Она попыталась подняться, но упала на спину, опрокинув и стакан, и бутылку. Цапнула её, успев до того, как остатки мартини вылились. Перекатилась на живот. Встала, держась за стол. Стоит, пошатываясь. С бутылкой в руке. Красотка. Допивает одним глотком из горла. Роняет на пол. Линолеум смягчает звук. Меня тошнит.
– Я не хотела так. Поцелуешь меня на прощанье? Нет? Тебе проти-и-ивно. Да? Козел! Видел бы ты себя сейчас! Индюк.
Передвигается по комнате, пиная бутылку, открыла шкаф, достала куртку, застегнула со второго раза молнию. Роется в карманах. Ничего. Я молчу. Полезла в шкаф снова, сумка. Вытащила ключи от машины. Ещё пара ключей упала на пол, подняла их со второй попытки, чуть не рухнула снова. Брелок знакомый. Может быть, я его ей и подарил. Не помню. Нет, у Агнии похожий просто.
– Ты все поймёшь, всё-о-о, и гораздо раньше, чем тебе кажется, – вещает из рамы дверного косяка. – А я уеду. Далеко-далеко. Я буду жить у воды. Среди сосен, понял? Индюков заведу себе, вместо тебя, понял? Буду жить, понял? И ждать правды. Или ты. Или я. Всё, чао, бамбино, сорри.
Она даже не подошла ко мне. Дверь захлопнулась.
1:35
Тишина.
Я высвободил левую руку минут за десять, развязал узлы и размотал скотч на правой руке, на ногах. Встал. Осмотрелся. Прошёл в коридор, в туалет. Взял тряпку и моющее средство, оно оказалось для стёкол. Вернулся. Тщательно протёр кресло, смотал ошмётки скотча, прошёлся тряпкой по дверным ручкам зачем-то, смыл два пятнышка крови на полу, зубы свои выплюнутые убрал. В карман. Ещё раз осмотрелся. Зачем-то побрызгал этой вонючей жидкостью в воздух, по сторонам. Изменённое сознание, точно.
