Лия Киргетова - Голова самца богомола
Лия Киргетова - Голова самца богомола краткое содержание
Лия Киргетова
Голова самца богомола
19:45
Сознание возвращалось пузырями. Небольшие вязкие шары выплывали из мутного пространства, тонкая белая плёнка лопалась, выплёскивая нечёткие изображения. Потолок, чёрный стеллаж с голыми полками.
Следующий пузырь. Рот и подбородок. Очередной шар принёс мне голос и в комплекте к нему дикую боль в затылке.
– Ээ!
Я попробовал пошевелить головой, но не получилось. Реальность неуверенно возвращалась. Что-то впивалось в кадык, мешая сглотнуть слюну.
– Ээ, – снова сказал я.
– Очнулся, – произнёс женский голос.
Лицо приблизилось. Стало чётким. Бледное, как на фотографиях начала прошлого века, с тёмными кругами глаз, мутно отпечатанными на высвеченном фоне. Знакомое, очень знакомое лицо.
– Что такое? – почему-то шёпотом получилось. Прокашлялся, попытался осмотреться. Я привязан. К офисному креслу, судя по всему. Шея. Руки. Да, и ноги тоже.
– Что это? – спросил я у знакомого лица. – Что происходит? Это ты? Ты сделала?
– Да.
– А зачем?
– А чтобы ты.., – вдохнула шумно, наклонилась совсем близко, глаза в глаза. – Чтобы поговорить. А потом ты умрёшь. Я тебя убью, – выдохнула без интонации.
– Эй-эй, – пробормотал я. – Ты свихнулась? Развяжи меня, чёрт! Больно же!
Подёргался, кресло зашаталось, но привязан намертво, вот же. Затылок гудит, видимо, двинула чем-то тяжёлым. Так и насмерть можно угомонить. Во рту железо и пыль. Перед глазами какая-то паутинная муть пляшет, мешая как следует разглядеть, где я.
А эта тварь стоит напротив. Отступила на пару шагов, рассматривая говорящую инсталляцию. Из меня созданную.
– Ну, хватит, детка, – решил я сменить тактику. – Пошутила и довольно. Мне реально больно. Развязывай давай! Я тебе обещаю, что не отшлёпаю за плохое поведение.
Я было даже начал улыбаться, но в этот момент она шумно выдохнула, дёрнулась к столу и внезапно с разворота двинула мне в челюсть мраморной пепельницей. Во рту немедленно образовалась свалка камней и много жидкости. Я заорал, выплюнул несколько зубов себе на грудь, увидел их и снова заорал. В жизни так не вопил.
Она замерла и выронила пепельницу. Я заплясал вместе с креслом, пытаясь встать на ноги, освободиться, но упал на бок спелёнутой мумией. Умная, сволочь. Прикрутила так, что на ноги не встать. Пришлось ей меня поднимать, пока я рычал и матерился.
Вспомнился некстати Джеймс Бонд, привязанный к стулу. И ещё несколько супергероев, фантастическим образом умевших моментально избавляться от таких пустяков, как верёвки, скотч и провода. Мозг, видимо, попытался дёрнуться в сторону «это мне снится». Бонд был привязан голым. Я нет, слава богу. И я не Бонд. И я не сплю. Очень больно. Везде очень больно! Коза! За что?!
На пару секунд я потерял её из виду. Быстро нашёл. Вместе с полиэтиленовым пакетом, который она надела мне на голову.
– Заткнись, – сказала она в моё правое ухо. – Иначе мы даже не поболтаем напоследок.
Я замолчал, вдыхая шуршащий колпак-намордник.
– Скажи, чего ты от меня хочешь? – спросил говорящий оранжевый пакет.
– Ничего, – ответила она. – Я от тебя не хочу ничего.
Пакет задумался.
02:14
Влюбленность в женщину – алхимия в дымящейся колбе; тонкое понимание, прямое знание, аксиома без деревянного рацио: она может дать тебе счастье и – в колбе пузырятся сине-зелёные неоновые искры, сухой треск, запах жасмина, миндаля, детства, чувство паники в затягивающей воронке, – не позволить это счастье.
Так начинается.
Потом приходят формы и содержания, авоськи, шуруповёрты, протухший зелёный горошек в косо открытой банке и прямые векторы желаний. Да – нет. Хочу – не хочу. Надо – не надо. Двоичная система. Вкл-выкл. Никакой алхимии.
– Я хочу тебя. Иди ко мне.
Притягиваю к себе, обнимаю, сжимая по-настоящему сильно, до стона, целую, проникая языком как можно глубже, начиная трахать её языком.
Я хочу.
Она пытается отстраниться, но я рывком прижимаю тонкие руки к постели, захватываю намертво одной левой оба запястья над её головой, она снова стонет, отворачивает лицо, ей не нравится – так, ей немного больно, возвращаю себе её губы – двумя пальцами за подбородок, коленом резко раздвигаю бедра, ложусь сверху, вдавливая, вжимая её сильнее, сильнее.
Стонет. Кровать скрипнула.
Реальность тела, телесности, физиологии довольно часто – не самая приятная штука, если в неё погружаться. Многое не видеть бы, не ощущать, даже не знать. Избирательно воспринимать. Заменяя фантазией некрасивое.
Это тело – приятная реальность, редкий случай, когда не хочется ничего прикрыть, вычесть, изменить оттенок, запах или линию.
Её тело иногда чуть ли не единственная реальность, случившаяся со мной за весь день: туман, гул, лица, голоса, автомобили, деньги, планы, задачи – к ночи не остаётся ничего, единая мутная безвкусная масса неудовлетворённости. И единственный прорыв в ощущение себя стопроцентно живым – секс с телом, которое нравится. Не только с телом, конечно.
Стягиваю лямку тонкой ночной сорочки с плеча, чтобы увидеть грудь, захватить зубами сосок, укусить его и ощутить, как возбуждение резко прокатывается по телу и начинает пульсировать не только в паху, но и в висках.
– Открой глаза. Я хочу, чтобы ты смотрела на меня. Не закрывай! Не шевелись! Ты не знаешь, как я войду в тебя сейчас. Замираешь каждый раз в эту секунду. Я могу сделать это нежно. Хочешь? Смотри на меня! А я хочу – вот так! Да! Я хочу слышать, как ты стонешь. И ещё! На! Получи! И ещё!
Порвать её, лишив защиты, оболочки. Заставить замолчать раз и навсегда, выбить из её головы всё то, чем она достаёт меня.
– Куда-а? Смотри на меня! Хочу быть в тебе всю ночь. Я хочу брать тебя. Проникать в тебя. Вот так! Я хочу, чтобы ты кричала. Вот та-ак. Ещё? На!
Смотри на меня! Хочу, чтобы ты видела всё, что я делаю с тобой. Мы звери. Я зверь. Ты зверёк. Мой ручной зверёк, хочешь меня? Да? Скажи!
Ты – моя. Скажи: да! Говори! Хорошо-о. Ещё! Какая ты влажная. Ты хочешь меня. Моя хорошая, моя послушная девочка. Не закрывай глаза.
Иногда мне хочется войти в неё по-хамски резко. Терпеть не могу прелюдии, мне больше нравится, когда сопротивляется, когда она не готова к сексу, когда спит – разбудить.
Прочувствовать каждую секунду моей удивительной, победительной власти; видеть, как женщина в моих руках становится послушной, как превращается в горячую покорную самку из снежной королевы, как отвечает на каждое прикосновение, вздрагивает, стонет, запрокидывает голову, вцепляется в мои плечи, царапает спину, кусает меня, целует.
Я впитываю глазами каждую линию: шея, ключицы, плечи, грудь, омаммамиа! Живот, талия, бёдра – бездна женственности, хочется поглотить, съесть, именно съесть. Мягкое, нежное, почти безвольное тело, податливое, принадлежащее мне тотально, каждой клеточкой.
Люблю, когда кричит и стонет – от боли и удовольствия. Когда внезапно расслабляется и отдаётся, открывается, сдаётся.
Нравится держать за волосы или зажимать рот ладонью, я представляю, как насилую её, почти и насилую; в этот момент она уже не только она, а просто – женское тело, любое красивое женское тело, каждое женское тело, все женщины мира, с которыми я могу делать всё что угодно. Мять, гнуть, ломать, смотреть, как выгибается, подаётся навстречу, как реагирует на любое движение внутри, на каждое касание.
Слышать, как кричит. Обязательно слышать. И сделать так, чтобы кричала.
Делать всё, что хочу.
Люблю её взгляд – замутнённый, уплывающий; видеть в нём страх, злость; причинив боль, вызвать у неё умоляющий взгляд жертвы, а затем, немного позже, влюблённый взгляд, обожающий, готовый на всё, отдающийся до микрона.
Люблю, когда она подходит к оргазму, раскачиваясь на невидимых качелях удовольствия, прижимая меня к себе, – будто боится, что я остановлюсь. Просит, стонет и просит, требует меня каждой молекулой тела. Бёдра дрожат от напряжения, соски стоят так, что, кажется, о них можно уколоться.
Она взрывается, кричит, не сдерживаясь, дрожит в моих руках.
Внутри неё всё сжимается и пульсирует горячо и нежно. Я тоже кончаю, догоняя, остаюсь в ней.
Выдыхает, возвращаясь в реальность. И прижимается губами к плечу, гладит мои мокрые волосы, мурлычет, улыбается.
Чувствую себя богом. Люблю этот момент и её в этот момент люблю. Знаю свою власть. Люблю эту власть. И убил бы просто, если бы кто-то был с ней так же. Моё!
6:50
За долю секунды до ненавязчивого пиликанья будильника я выпадал из поезда, из обшарпанного древнего тамбура в какие-то сухие ёлки без хвои, думал: сейчас, сейчас.
Ловил последнее ощущение: пальцы отпускают шершавые ручки по обе стороны распахнутой пасти дверного проёма без металлической двери. И яйца мои были такими же металлическими, как вагон, холодной хваткой цапали тело, вжимаясь в него от ужаса; и я летел, в горле крутилась воронка последнего глотка воздуха, я падал: моя вселенная, моя весёлая свобода, моя глубокая фиолетовая звёздная вагина-мама, я тут, я с тобой, не плачь, теперь всё будет тип-топ.
