Лия Киргетова - Голова самца богомола
Днём они растут, делают кислород, делают этот, как его, фотосинтез, а по ночам занимаются симпатичным радостным растительным сексом.
Думаю, интимная жизнь растений в этом доме страдает от наличия у них невидимых ушей. Они скукоживают тычинки и сушат свои пестики с горя. От голоса Агнии они замирают, у них пропадает эрекция.
Да. Я её не хочу уже давно. Редко хочу. Всё реже и реже. Кто хочет – это? Дорогая, давай-ка я не буду на тебя смотреть, чтоб ты треснула сейчас, милая, на фига я терплю эту хрень, да ещё в понедельник, надо не забыть проверить отчёт Санин, так, всё, изыди, изыди, демон, лучше бы она начала утро с минета, как иногда делала ещё полгода назад.
Орёт. Слышит только себя. Может быть, я недостаточно изобретателен?
Представляю: просыпается утром, топает в туалет, ощущая странное неудобство при ходьбе, останавливается и с изумлением извлекает из себя записку. Прямо оттуда. Аккуратно свёрнутую трубочку. В клеточку лист, как в школьной тетради. «Доброе утро, я очень хочу секса, перестань трахать мозг своему мужику с утра пораньше, чтобы он хорошенько отымел тебя сегодня вечером. С наилучшими пожеланиями. Твоя вагина». Не оценит, боюсь, креативчика моего.
– Почему ты не смотришь на меня, когда я с тобой разговариваю? Никогда! Оу, да! Ты бы видел сейчас свой взгляд! Тебе весело? Как ты так можешь? За что, я не понимаю, за что? Ты делаешь из меня истеричку, я не была такой раньше. Почему бы тебе не открыть свой рот и не сказать мне что-нибудь? Просто не обнять и не успокоить?
Я сама себя ненавижу уже, мне на хрен не надо ни смс твоих, ни звонков. Конечно, у тебя всегда есть дела поважнее. Я – идиотка. Ну и чёрт с тобой, смотри куда угодно, делай, что хочешь, я устала, я так устала от всего этого.
Слёзы. Снова.
Думаю, что когда бабы плачут, то представляют себя со стороны. Причем, стопудово, совсем не так, как это выглядит на самом деле.
Её картинка, наверняка, такая: хрупкие руки, тонкие пальцы, бледные щеки, грустные глаза, милая домашняя пижама; он смотрит и понимает, что снова ранил меня в самое сердце. Довёл до слёз. Надо всхлипнуть, но несильно, как бы сдерживаясь. И отвернуться, нет, лучше выйти в ванную.
Выходит.
Интересно, он понял вообще, что я заплакала? А вдруг нет? Вот теперь он не мог не услышать, как я всхлипываю. Не идёт, козёл. Всхлипнуть ещё раз, уже погромче. Посмотреться в зеркало: не покраснел ли нос.
Не слышит. Всплеск злости. Сейчас я ему устрою.
Она возвращается в комнату, плач Ярославны во мраморе, и в этот момент, вот прямо в ту секунду, когда она появляется в дверном проёме, я хочу её ударить. За то, что засоряет моё пространство, за то, что терплю эти спектакли, за эту неистребимую коровью мимику и стопроцентно предсказуемую смену масок: пройти мимо, показать мне зарёванное лицо, – и теперь я должен отреагировать, если не хочу продолжения.
Не хочу. Но что-то заставляет меня сидеть неподвижно и молчать.
Ни капли не жалко её. Кто их научил этому? Кто их так сурово обманул в детстве?
Кто сказал им, что вся эта бесконечная драма под названием «Я хочу рассказать о своих чувствах» кому-то может быть интересна? Или любимое: «Ты сказал то-то и то-то. – Я этого не говорил. Я имел в виду совсем другое. – А я услышала именно это, и какая разница, что ты имел в виду, если я так чувствую»?
Она не то что не трогательна, её не то что не хочется утешать и защищать, её не хочется – видеть. Не слышать. Не возвращаться сюда вечером. Не звонить.
Я же не могу всё время чувствовать одинаково. Иногда сил и эмоций море, иногда – абсолютное обезвоживание. Ноль. Особенно по вечерам. Сидишь, невосприимчивый, как под наркозом, ковыряешь ужин. Ничего не чувствуешь. Ничего не хочешь.
И подошла бы, обняла молча, киношку бы включила, тоже молча, – нет. Всё наоборот.
Начинаются вопросы, пристальные минорные взгляды: тебе скучно со мной? У тебя что-то случилось? Или моё «любимое» : о чём ты думаешь? Ну, скажи, о чём, я же вижу, что-то не так. Это из-за меня? И началось.
Сидеть, молчать, думать: какого хрена какого хрена какого долбаного хрена какого хрена какого хрена.
Нельзя, нельзя спрашивать: «Ты меня любишь? Ты меня ещё хочешь? Тебе со мной не скучно»? Никаких «почему ты не»? Как же не понять-то, что от этих вопросов – только враньё, что я сам всё скажу, сам всё сделаю, если захочу, а нет – так вопросами этими гвозди в крышку гроба вколачивать, ртом её искажённым, напряжённым, срывающимся звуком голоса – гвоздь вошёл, дерево мягкое, гвозди входят мягко.., входят, чёрт!
Может трахнуть её прямо сейчас, развернуть, наклонить, выдолбить из неё занудство это цикличное, так, чтобы пусто стало, пусто и тихо. В подушку её – ртом и словами, утопить говорение в подушке, поставив на колени, взять сзади, да.
– Вот вчера я тебя просила купить рыбы…
Какая рыба? О, господи, какая рыба на хрен?! Поднимаю глаза до уровня её шеи и подбородка. Рот. Говорит.
Мысленно засовываю в него рыбину. Немного мультяшную, щадяще к картинке. Щуку. Или карася? Нет, щуку.
Вначале головой вперёд, изо рта торчит хвост, нет, лучше наоборот – она издаёт звуки, так мне это видится, торчащая наружу щучья голова говорит со мной и кивает.
Жабры, и прозрачные красные глаза нарисованные, – свежая щука, хорошая. По щучьему веленью, по не моему хотенью, я все ещё сижу внутри сказки, которая закончилась.
Убрал рыбу мысленно, поднял глаза выше, столкнулся с обиженным взглядом. Нет ни рыбы, ни сказки. Осталась Агония.
Вот о чём мне с ней жить? О чём мне с ней спать? Мне надо – о чём-то. Не о рыбе.
Да можно и о рыбе, в конце-то концов, не о квантовой же физике с ней, не о смысле же жизни.
Какого хрена какого хрена какого хрена? Сдуваюсь, больше не могу, да. Или я должен быть мудрее. Кому я должен?
– Любимая, а как ты думаешь, время – это, всё-таки, феномен или ноумен?
– А чёрт знает, дорогой. Мне кажется, что оно не материально. Хотя вот Шрёдер, ну, помнишь, «Шесть дней творения и Большой взрыв», доказал влияние гравитации на время. Видишь ли, пока есть процесс, есть и время. Так что пока мы с тобой в процессе, время – это феномен, а как только мы из процесса выйдем, то тогда и поймём, если, конечно, будет возможность понимать. Ты, кстати, дочитал «Дао физики»?
– Нет ещё, добью в выходные, «Дао, которое может быть выражено, не есть вечное Дао»?
– Дао что ты говоришь?
– Передао мне масло, ага, и ветчину тоже, спасибо.
– Что ты так смотришь хитро?
– Думаю дао она мне сегодня или не дао.
Ну, пусть не такой диалог, хорошо. Но почему же так примитивно-то всё? Ведь умная же баба, красивая и умная. Куда это прячется со временем?
Кто-то крупно простебался над женщинами, надоумив их вместо слов и разумных действий устраивать театр одного актёра. Идиотская пижама, висящая на заднице мешком, дорогая, вот что вижу я.
И когда ты так наклоняешь голову, то твой второй подбородок выдвигается из шеи ящичком, и вкупе с красным носом и опухшими глазами делает тебя уродиной.
Стоит тётка, неблизкая, чужеющая с каждой секундой моего рассматривания, и хочет любви и ласки. А меня плющит.
Им всем надо раздать памятку, брошюру. По эффективному управлению мужиками. Оттого что я услышу, что я чего-то не хочу или уже три дня или пять недель не делаю, я не захочу. Я расхочу напрочь.
Могу поставить себе напоминалку: дважды в день звонить и спрашивать: как настроение, малышка. Утром целовать и вечером тоже, раз в два дня подойти и обнять, раз в три – трахнуть, раз в две недели трахнуть с особой тщательностью.
Если нужно – так, то нет вопросов, разумеется. Запишу, и если не забуду – сделаю. Без желания. Всё, что затребовано с педалью газа, вжатой до упора в чувство вины – умирает. Закон такой.
Если нужно, чтобы мужик хотел-любил, то принимаем меры молча, дамы. Дистанцируемся. Молчим и улыбаемся, не потому что вы дуры, или мы – козлы, а потому что требовать эмоций – глупость.
От чувства вины я, конечно, могу замереть в глубоком пардоне, но ненадолго. Я сам знаю, когда облажался, а когда нет. Пилить – себе дороже.
И отдельная категория в памятке – такая: если ты, звезда моя живая, мой лучезарный серафим, произнесла фразу: «Неужели тебе сложно бла-бла-бла для любимого человека?», то знай точно, что человек, которому это вкручивается в уши бананом или железным болтом, в зависимости от интонации, не любит тебя вот прямо в данный конкретный момент.
И, более того, он слышит это и думает: «Для любимого человека? А-а, ну-ну». В лучшем случае. Или матом уже. Или просто отключает уши и мозг. Но – не любит.
Желание укротить, подрихтовать, научить, приукрасить, сократить, улучшить, критиковать, оценить, изменить – это признаки нелюбви. Без вариантов – нелюбви проявления. Себялюбия суть.
То, что мы любим, меняет – нас, возможно – до полной потери эго.
