Татьяна Осипцова - Принцесса на горохе
Ира молча кивнула.
– Так вот. Они ему совсем не подходили, его жены. Первая ― абсолютно бессердечная, алчная особа, а вторая ― совсем девочка, может и неплохая, но Сашу она не любила, просто хотела выйти замуж за богатого. Конечно, нехорошо так говорить о покойной… А ведь он на самом деле неплохой мальчик, мой Саша. Заботливый, верный, и не такой уж страшный олигарх. Конечно, это не мое дело, Ирочка, но мне кажется, вы с ним могли быть счастливы.
Ира не выдержала и резко поднялась.
– Простите, Анна Федоровна, мне пора.
– Это вы меня извините, что по-стариковски лезу не в свое дело…
Торопливо попрощавшись, Ирина пошла прочь по дорожке сада.
Анна Федоровна только разбередила начавшую было заживать рану. Ира всем запретила напоминать о Попове ― и сестре, и Вальке. Олегу на вопрос о дяде Саше ответила, что они расстались.
– Ну и зря! ― отозвался тогда сын.
Все считают, что она поступила глупо! Вот и Анна Федоровна тоже…
* * *Выбежав от Ирины в бешенстве, Попов поехал на дачу и напился в одиночестве.
Допивая первую бутылку, он пожалел, что даже душу излить некому. Старых друзей юности он растерял, когда стал много работать и зарабатывать большие деньги. Серый погиб. А нынешние его приятели ― с кем из них он может поделиться, что его бросила уборщица? На смех ведь подымут! Уборщица!
Вдруг вспомнился фильм, который видел по телику. Как он там назывался?.. «Принцесса на горохе»?.. Нет, вроде на бобах. Там тоже бывший гардемарин, а в этом кино миллионер, влюбился в "зимнюю вишню", она посудомойкой и дворничихой работала. Как этой артистки фамилия, ведь простая такая?.. Да и бог с ней, с фамилией… Главное, что "зимняя вишня" тоже артачилась, нос от миллионера воротила, а он и цветами ее заваливал, и арбузами почему-то; мамашу и мужа ее бывшего чокнутого подкупал, через дочку подъезжал… Чем там у них закончилось?.. Не досмотрел, наверное. Хотя, та посудомойка вроде была из графьев, потому и артачилась. Ну а эта-то чего кочевряжится? … Я ее обманул! Да не думал я обманывать! Просто хотелось нормальных человеческих отношений, знать, что я ей нужен, а не мои деньги. А она, видишь ли, гордая, и двадцать тысяч отдать для нее принципиально важно! Будто в лицо мне плюнула! Нет, забыть ее, дуру чертову, забыть и не вспоминать больше!
До ночи он выпил еще бутылку водки, почти весь следующий день проспал, лишь к вечеру очнулся, а с понедельника с головой погрузился в решение вопросов по «Стройвесту».
Манухина он уволил, и в счет возмещения ущерба забрал у него акции компании. Затем пришлось искать нового управляющего, нового главного бухгалтера, вместе с ними вникать во все дела строительной фирмы. Работу в банке никто не отменял, поэтому Попов был занят по горло, не отдыхал даже в выходные. Зато времени на бессмысленные терзания не оставалось. Работа ― лучший лекарь от душевных ран, он знал это твердо, и раньше помогало.
Он полагал, что почти вылечился, когда об Ирине неожиданно напомнила мама. Она позвонила сама, что случалось редко, и сообщила, что случайно встретила его бывшую одноклассницу.
– Ира мне сказала, что ты ее обманул, и что ее не устраивает твое истинное положение… Вот видишь, не мне одной не по душе то, что ты превратился в «нового русского»! Есть еще на свете порядочные женщины…
– Мам, мне что, в управдомы переквалифицироваться? ― крикнул в сердцах Попов.
Мать юмора, конечно, не поняла.
– А разве сейчас есть управдомы? ― спросила она совершенно серьезно. ― Я тебе говорю: деньги не принесут тебе настоящего счастья.
– Я это прекрасно знаю, ― сбавил он обороты, ― не в деньгах счастье и все такое…
– Я ей сказала, что ты не настоящий олигарх, а порядочный мальчик.
– Вот спасибо!
– Не ехидничай! У тебя никогда не было такой подходящей женщины. Я ведь видела, как она на тебя смотрела! Саша, ты уже не молод, нельзя откладывать счастье на потом… Ты должен с ней встретиться и попросить прощения.
– Спасибо за совет, мам.
– Не благодари, а лучше сделай, как я говорю.
Но Попов отчего-то был уверен, что встречаться с Ириной бесполезно. Мама ведь не слышала, как она сказала, что у нее с банкиром не может быть ничего общего! Мобильник всучила, деньги прислала по почте. Все вернула, чтобы забыть? И он тоже о ней забудет. По крайней мере, попытается.
* * *Как-то вечером, глядя в окно, Ира обнаружила, что деревья, недавно радующие глаз разноцветьем осеннего убора, оголились. На исходе слякотный октябрь, а она за работой и ежедневными хлопотами не заметила, как время пролетело. Уже четыре месяца прошло с той роковой субботы…
Телефонный звонок отвлек ее от невеселых мыслей. Незнакомый мужской голос спросил Ирину Александровну Малинину.
– Я вас слушаю, ― ответила она, почему-то подумав в эту минуту о Попове.
Но незнакомец представился Романом Семеновичем Фримером, нотариусом.
– Наша контора занимается делами о наследстве, ― объяснили в трубке. ― Скажите, пожалуйста, кем вам приходился Виктор Юзефович Фишер?
– Это мой дед, но он давно умер, еще в блокаду.
– У вас есть какие-нибудь документы, подтверждающие ваше родство?
– Где-то было свидетельство о смерти деда, есть мамино свидетельство о рождении. Какие еще документы, если человека шестьдесят пять лет на свете нет! А в чем дело?
– Дело в том, что вам с сестрой ― у вас ведь есть сестра?
– Да, но она здесь не живет.
– Я знаю, а вы живете в этой квартире давно, поэтому найти вас оказалось проще. Так вот, возможно вам достанется довольно большое наследство. Откуда родом был ваш дед?
– Из Вены, это в Австрии, ― зачем-то объяснила ошарашенная Ирина, как будто ее собеседник мог не знать, столицей какой страны является Вена.
– Все правильно. Но ваше родство надо документально подтвердить. Может, у вас сохранились какие-нибудь письма, фотографии?
– Было что-то, но придется искать, ― в растерянности проговорила она. ― Да что за наследство, вы можете объяснить?
– Я не уполномочен ничего объяснять, пока не увижу документы. Вы не могли бы вместе с сестрой приехать в нашу контору в ближайший понедельник, прихватив все, что найдете в семейном архиве?
– Конечно.
Они договорилась о времени, Ира записала адрес, попрощалась и повесила трубку.
Тут же перезвонила Юльке и все ей рассказала.
Воскресенье они с сестрой провели, перебирая старые документы и фотографии. В семейном архиве нашлось несколько открыток на немецком, без дат, но явно довоенных. Олег, который изучал в школе два языка ― немецкий и английский, помог перевести открытки и подписи на фотографиях.
Своих прабабушку и прадедушку сестры и так узнали. Мужчиной со скрипкой оказался Отто, брат их дедушки Виктора. На нескольких фотографиях рядом с ним были его жена Марта и сын Вильгельм. В открытках обычные приветы, поздравления с Рождеством и сообщение об успехах Отто в концертном турне по Европе. Выходит, он тоже был музыкантом, как их дед.
Они собрали все фотографии деда. Оказалось, что Олег видел их впервые. На самой ранней дедушка совсем юный, в нерусской военной фуражке ― он попал в Россию во время первой мировой войны, да так и остался навсегда. На другой шагает во главе оркестра из красноармейцев в буденовках. Нашлись фотографии с концертов, где он дирижирует, держа в руках скрипку, на других он то в смокинге с атласными лацканами, то в белой рубашке и брюках, то с трубой, то с контрабасом… На голову выше всех окружающих…
– Мам, а какого дед был роста?
– Тебе он прадед. Больше двух метров.
– Клёво! И что, он на всем играл? И на трубе, и на скрипке, и даже на контрабасе? Да он просто полиглот!
– Полиглот ― это человек, который знает много языков, ― поправила Юля. ― Кстати, дедушка знал их не меньше десятка.
– Кажется, мама говорила, что двенадцать, ― уточнила Ира. ― И еще наверняка он играл на фортепиано. Помнишь, Юль, мама рассказывала, что они рояль в блокаду сожгли?
– Зачем? ― не понял Олег.
– О господи, чему вас только в школе учат! ― вздохнула Юля.
И они с сестрой стали рассказывать мальчишке про блокаду, о которой много слышали от матери. Как рояль, вслед за другой мебелью, пошел на дрова, а скрипку и остальные инструменты обменяли даже не на продукты, а на столярный клей. Его разводили кипятком до консистенции киселя и это пойло хоть как-то наполняло желудок. Про то, что дедушке, при его росте, требовалось много еды, поэтому он не смог долго продержаться на 125 граммах хлеба в день, и 25 января 1942 года умер от дистрофии.
– Неужели тебе бабушка не рассказывала? ― удивилась Ира.
Юля покачала головой:
– Сама вспомни, какая она была в последние годы. Конечно, не рассказывала ничего.
– А когда мы были маленькие, она часто своего папу вспоминала. Только ее рассказы походили на сказку: музыкант и полиглот, ростом с Гулливера и родом из Австрии.
– А я в детстве тайком гордилась, что у меня был такой необыкновенный дед, ― призналась Юля.
