Вадим Ярмолинец - Кроме пейзажа. Американские рассказы (сборник)
– Wanna drink something?
– Thanks, dear, I can’t.
Неотрывно глядя на меня, она сбивала пепел прямо на пол. Тогда я впервые задумался о том, сколько ей лет. Может быть, тридцать. Худощавые и светловолосые женщины всегда выглядят моложе. Сейчас, став брюнеткой, она как будто не сильно изменилась. Уже выучив тревожный запах ее тела, я все еще не мог толком рассмотреть ее. Была ли она красавицей? Вряд ли. Свежесть – вот что было самым привлекательным в ней. Ее молодое тело пьянило меня.
Сделав последний глоток и затушив сигарету, она поднялась и, проведя рукой по моей щеке, ушла. Минут через двадцать я понял, что она не вернется. Скорее для очистки совести я попросил барменшу, чтобы она заглянула, нет ли ее в туалете.
– А кого вы ищете?
– Худую девушку в голубых джинсах и черной лаковой куртке.
– Я видела, как она вышла и остановила такси.
После паузы спросила:
– Поссорились? Ничего, помиритесь. Хотите еще выпить?
Я не хотел. В этот момент я ощутил сильный голод, но одновременно и такую сильную боль в желудке, что только покачал головой.
Искать ее было бессмысленно. Я не знал ни ее фамилии, ни адреса. Я не знал о ней ничего. Easy come, easy go. Как пришла, так и ушла. Благородно оставив на столике ключи от машины.
Я отправился в обратную дорогу. В районе Хадсона я достал из бардачка кассету, оставленную Ларисой, когда я последний раз вез ее на работу. Сюткин пел все про то же:
Тайное движенье в небе без конца,
вижу отраженье твоего лица.
Движенье было абсолютно тайным. Мрак окружал меня и мрак был во мне. И в этом мраке не видно было ничего, кроме ее лица. И вкус ее поцелуя все еще оставался на губах, и когда я прикладывал к носу ладонь, она еще пахла ею.
Ты далеко от меня, за пеленой другого дня,
Но даже время мне не сможет помешать
Перелететь океан и, разогнав крылом туман,
упав с ночных небес, скорей тебя обнять…
Я мог лететь только в свой Бруклин и падать в объятия Шурику, Изе, Лизе, Ларисе, Лёне Циклопу. Я снова ехал на 18-ю авеню, где меня ждали заваленная бумагами редакция, полиция, рекламодатели, писанина до боли в руках.
16. Ружье на стене
В понедельник я вышел на работу. Надо ли рассказывать, как я хотел работать? Нахально устроив ноги на столе, я тупо смотрел сквозь пыльные оконные стекла вдаль, где не было ничего, кроме серого неба и красной пластиковой надписи «Silver Rod» над входом в аптеку на другой стороне улицы. Я впал, как говорили в старые времена, в апатию. И, пребывая в этой апатии, я понял всю мудрость хвостенковских строчек: «Хочу лежать с любимой рядом, а с нелюбимой не хочу» и «Пускай работает рабочий, пускай работает, кто хочет, а я работать не хочу». Ничего мне не хотелось, кроме как обнять бросившую меня Полин и держать ее в объятиях, ощущая лишь тепло ее тела. Но обнимать было некого. И с учетом обстоятельств дела, в которое я оказался впутанным, жаловаться на эту потерю было глупо. От этих меланхолических мыслей меня отвлек главред. Он вызвал меня к себе в кабинет и, кивнув на кресло перед своим столом, сказал с воодушевлением, что мы начинаем печатать нового автора и мне предстоит внести его в разметку.
– Что за автор? – поинтересовался я.
– Очень востребованный литератор, – заверил меня Леон. – Ты будешь доволен.
– Кто же это?
– Осип Шпигун.
– Нет!
– Еще как да!
– А что он еще написал?
– Он написал книгу о евреях-героях. Наши старики это любят.
– Наши старики могут покупать его книгу про евреев-героев в «Черном море» или в «Санкт-Петербурге»!
– В этом проблема. У него кончилась эта книга, и он хочет собрать немного денег на дополнительный тираж.
– Елки-палки, вы же постоянно жалуетесь, что у вас нет средств на увеличение гонорарного фонда!
– Он не просит гонорар.
– А что он просит?
– Он просит ставить в номер одну главу и под ней заказной талон на его книгу. Потом ему присылают заказ и чек, и вот его гонорар.
– А что имеем с этого мы?
– Мы имеем популярного автора.
– Шеф, – сказал я, – я знаю его книгу. И я вам скажу точно: его глава встанет приблизительно на наш разворот.
Это значит, что вам надо будет добавить в номер четыре полосы. Один разворот заполнит он, а еще две полосы кто-то другой. И тоже попросит гонорар. Что будет иметь с этой сделки Шпигун – понятно, но вам надо будет за нее доплатить. Вам напомнить, сколько стоит наша полоса?
– А почему не снять две полосы и освободить ему?
– Что вы планируете снять? Платную рекламу? Или полосы наших постоянных авторов, которые плачут, что вы не даете им места? Снимите полосу Марины Потемкиной, и завтра она пойдет в «Новое русское слово». У вас есть, кем ее заменить?
– С тобой говорить – только портить здоровье, – вздохнул Циклоп. – Можешь идти.
Вернувшись к столу, я подумал, что прагматизм босса неизбежно возьмет верх, что станет редким случаем победы циклоповского цинизма над шпигуновской безнравственностью. Но я знал и то, что победа будет временной.
Чтобы как-то оправдать ожидавший меня чек, я стал перебирать письма. Я люблю письма больше, чем статьи. Статьи пишут в основном такие же профессионалы, как и ты. Они всегда предсказуемы. Письма часто таят в себе неожиданности. Недавно я, например, получил письмо следующего содержания:
...«Господин Санин!
Гитлер – величайший подлец человечества. А вы поместили в газете его фотографию. Я этого просто не понимаю!
Геннадий Штурм
».
Когда я собрался выйти на обед, позвонил телефон, и, сняв трубку, я услышал волнующийся голос:
– Здравствуйте, меня зовут Ира Кудрявцева. Я прочла объявление, что кто-то нашел мою гринкарту.
– А, да, – вспомнил я. – Заходите.
– Можно прямо сейчас? Я тут недалеко.
– Давайте.
Когда она вошла, мне стало немного не по себе. Это была брюнетка с короткой стрижкой, в очках и с рюкзаком на плече.
– Здравствуйте, – сказала она. – Я за гринкартой. А вы хотите какую-то награду?
– Нет, я уже все получил, – я достал бумажник, уже зная, что гринкарты там нет. – Послушайте, Ира, – сказал я, заглянув еще для приличия в верхний ящик стола. – Произошло недоразумение. Вашу гринкарту случайно отдали другому человеку. Но я надеюсь, что он заметит ошибку и вернет ее.
– Боже, это судьба, – как-то очень трагически выдохнула она и просто упала на стул.
– Ну не расстраивайтесь, – я с тревогой почувствовал, что дело запахло долгим выяснением отношений. – Только оставьте свои координаты. Мы позвоним вам.
– Понимаете, я не расстраиваюсь из-за гринкарты. Просто вся эта история с ней – это какой-то знак…
– Знак чего?
– Понимаете, – она устроила рюкзак на коленях, – я выиграла эту гринкарту по лотерее. И решила уехать. Знаете, доживаешь до какого-то момента в жизни и хочется перемен.
– Это мне знакомо, – кивнул я, отметив по себя, что ей как-то очень рано захотелось перемен. На вид ей было лет двадцать пять, может быть, чуть больше.
– А здесь я уже полтора года, и все никак не удается зацепиться. Работы постоянной нет, живу то здесь, то там…
Как-то бестолково все. И там еще хоть друзья какие-то были, а тут – ни фига. Когда я потеряла эту гринкарту, я подумала: это знак, надо возвращаться. Родители все время назад зовут. А тут еду в поезде и вижу – ваша газета лежит на сиденье, кто-то оставил. Я стала просматривать и вдруг наткнулась на объявление. Нет, думаю, видно, не судьба уезжать. А тут ее снова кому-то другому отдали. Так судьба?
Я засмеялся.
– А кто вы по специальности?
– Химик.
– Слушайте, я ваш должник. Хотите, я помогу вам найти работу? Серьезно. У нас есть знакомые в бюро по трудоустройству, потом объявления разные приходят, рекламодатели иногда спрашивают, нет ли кого для работы в офисе. У газеты большие связи. Хотите?
Она покачала головой.
– От этих ваших американских горок просто обалдеть можно.
Это ее «аб-балдеть» и напористая интонация явно оставались от недавних студенческих времен.
– Какую-то работу я вам найду. Большой зарплаты не ждите, но на жизнь хватит. Потом пойдете подучитесь, так и устроитесь, как все.
– Понимаете, у меня за квартиру заплачено только до конца месяца, а сегодня 22-е. Если за неделю вы ничего не найдете, то я снова окажусь…
– Поживете у меня, – нагло предложил я.
– А вот это мне знакомо! – она хлопнула себя ладошкой по колену. – Вот это мы уже слышали неоднократно! Нет, дядя, сперва работа, а потом – поживешь у меня!
– Я знаю, что я дядя, – вздохнул я. – Делайте как знаете. Только оставьте свой телефон на всякий случай. Если гринкарту принесут до конца месяца, я вам позвоню.
Она взяла лист бумаги, карандаш и, написав свой телефон, подвинула ко мне. Поднявшись, закинула рюкзак за плечо.
– Ну, вы это, ну… то, что я дядей вас назвала, не обижайтесь. Я ничего такого не имела в виду.
– Ничего-ничего, – успокоил я ее, сметая листик с телефоном в ящик стола. – Не тетя же я, в самом деле.
