Вадим Ярмолинец - Кроме пейзажа. Американские рассказы (сборник)
– Where is your fucking car?
– Around the corner, – ответил я. – Police is here. Everything’s gonna be all right now!
– No! Run!
He представляю, как это произошло, но я побежал за ней, насколько возможно было бежать по сильно накрененному тротуару с грозящими упасть на меня фасадами домов. Бежал я, пока она буквально не втолкнула меня в мою машину, выдохнув:
– Any motel!
13. Золотые ворота Бруклина
Минут через двадцать мы запарковались в «Голден Гейте» на восточной оконечности Белт-парквея. Моя новая подруга, не успели мы толком познакомиться, вовлекла меня в большую неприятность. Зачем мне было бежать от полиции? Зачем мне было платить за мотель 59 долларов в сутки? Я понимал, что вступать в отношения с полицией не хотелось моей спутнице. Что-то она такое натворила, за что ей грозило наказание не только от ее Рафика.
Клерк за конторкой спросил, собираемся ли мы остановиться на несколько часов, и был удивлен, когда моя спутница отрезала: нет! На сколько – скажем завтра утром.
Когда я хотел расплатиться «Американ-экспрессом», она остановила мою руку с карточкой и распорядилась: «Только наличными».
К счастью, у меня было с собой 70 долларов.
В номере я сел на кровать и спросил, что она собирается делать теперь.
– Купаться, – ответила она.
Она вошла в ванную, и я услышал, как там полилась вода. Я лег и, кажется, заснул. Очнулся от того же самого ощущения – кровать медленно наклонялась, грозясь сбросить меня на пол. Этот процесс перекашивания реальности продолжался бесконечно, в то время как угол наклона оставался тем же. Я открыл глаза, но процесс не остановился, зеркало с комодом и телевизор, стоявшие напротив кровати, так же бесконечно ехали в сторону. Я осмотрелся – вокруг никого не было.
Я подумал, что она просто смылась.
Я прошел к ванной и, приоткрыв дверь, увидел, что она спит в воде. Наверное, сам я спал недолго, поскольку сигарета у нее в руке еще оставалась зажженной. Я осторожно вынул ее из пальцев и погасил. Ощутив мое прикосновение, она открыла глаза и долго смотрела на меня, не шевелясь и не делая никаких попыток укрыться от моего взгляда. Совершенно не помню, как она выглядела тогда.
– Что-то мне неважно, – сказал я. – Пойду лягу.
Я разделся и забрался под одеяло. Сквозь тяжелую дрему я слышал, как она несколько раз набирала телефонный номер, а потом, тихо скользнув под одеяло, замерла на другом конце кровати. Может быть, от ощущения того, что она легла, я наконец заснул. Ночью я снова проснулся от ее голоса.
Сидя у туалетного столика в белой простыне, она отчетливо сказала в телефонную трубку: «Если этот пидор не перезвонит мне по этому номеру, он об этом сильно пожалеет».
От неожиданности я поднялся.
– Так ты говоришь по-русски?
– What? – спросила она, вешая трубку. – You better sleep, O.K.?
Она встала из-за туалетного столика, обошла кровать и легла рядом со мной. Легкой рукой она стала гладить меня полбу, приговаривая: «Sleep, honey. Sleep».
Я не знал, что думать. Может быть, мне показалось, что она говорила по-русски. Я внимательно рассматривал ее. У нее был длинноватый нос и немного раскосые карие глаза с залегшими под ними глубокими тенями. Под одним глазом темнел синяк. Я повернулся на бок и прижался к ней, а она положила голову мне на локоть, продолжая поглаживать мне лоб, пока я снова не заснул.
Утром она попросила принести что-то поесть. Я внимательно слушал ее английский, но не замечал в нем никаких следов русского. Судя по произношению, она была явно не из Нью-Йорка, но это еще ни о чем не говорило. Когда я ее спросил, откуда она, она коротко ответила: «Guess». Я пожал плечами. Она сказала, что приехала сюда из Ирландии. Она не похожа на ирландку внешне, а произношение слишком мягкое для ирландки. На вопрос, как она оказалась вовлеченной в эту историю, она коротко объяснила, что нашла работу секретарем в одной фирме, а хозяин оказался мошенником. Забрал деньги и убежал. А клиенты решили, что она заодно с хозяином.
– So what they do?
– Technologies.
Я взял деньги в банковском автомате, потом зашел в магазин напротив мотеля, купил ей бутерброд и кофе. Взяв еду, она тут же отправила меня заплатить еще за день. Она ничего не просила – она распоряжалась, и я не без опоздания заметил, что незаметно попал под ее начало.
Когда я вернулся, пустая тарелка стояла на полу возле кровати, а сама она лежала, свернувшись калачиком под одеялом. Взглянув на меня, сказала: «Shit!», медленно встала и прошла в ванную. Вернувшись, она со стоном легла и сказала: «I ate to much».
Я выпил уже подостывший кофе, походил по комнате и, когда остановился у двери на балкон, услышал, как она сказала тихо:
– Don’t go anywhere. All right?
Почему я ее слушался, так, словно она была моей подругой, любовницей, пусть хотя бы старой знакомой, как, например, Лиза? Кем угодно, кто имел на меня хоть какое-то право? Не знаю. Вероятно, это ощущение подчиненности возникло во мне из-за жалости к ней – больной, избитой, измученной трехдневной неволей, в истинных причинах которой я имел все основания сомневаться. Возникшее к ней чувство было сродни тому, которое возникает к больному ребенку. Я сделаю все, что хочешь, только говори, дай знать, хоть своими глупыми распоряжениями, что ты не собираешься умирать.
От нечего делать, я лег на кровать и задремал. Неторопливое течение жизни нежданно-негаданно занесло меня в какой-то приток моей биографии. Я оказался связанным с женщиной, которая явно нуждалась во мне. И она, вероятно, знала лучше, какая помощь ей нужна, поэтому мне оставалось только выполнять ее просьбы.
Когда я проснулся, она сидела у окна и перебирала содержимое моего бумажника. Она пересчитала деньги, а затем пересмотрела мои кредитные карточки и удостоверения. Мне показалось, что она взяла что-то – скорее всего часть денег – и сунула в карман своих джинсов. Сложив остальное в бумажник, она положила его снова мне в куртку и тут заметила, что я смотрю на нее. Ничуть не смутившись, она спросила:
– Can you bring more coffee?
– Why can’t you go yourself?
Мне казалось, что так логичнее было бы объяснить экспроприацию средств.
– Is it far?
– Across the street.
Она поправила футболку, надела туфли и осмотрела каблуки. Только сейчас я заметил, что на правой руке у нее тоже был синяк. Большой синяк. Она провела по нему рукой. Потом, приблизив лицо к зеркалу, стала внимательно рассматривать отражение. Она чувствовала себя, как бы это сказать, не в своей тарелке, и я, кажется, понял, отчего. Ей не хватало косметики, помады, туши для ресниц, того, с чего женщина начинает свой день. К тому же ей надо было как-то замаскировать следы побоев.
– Listen, stay here. I’ll go.
– Good. – Она испытала явное облегчение.
В магазине я с удивлением обнаружил, что деньги на месте. Во всяком случае, если что-то и пропало, то от силы долларов пять. Я не помнил, сколько мне дали сдачи, когда я расплачивался за номер. На обратном пути я подумал, что, даже с учетом перенесенного, она могла бы хоть коротким словом поблагодарить меня. Поставив перед ней кофе, я пошел в душ, а когда вернулся, обнаружил, что она лежит под одеялом, а ее джинсы висят на стуле. Я пил кофе под ее внимательным взглядом. А потом она протянула ко мне руку и сказала: «Come here». В очередной раз я послушно выполнил ее распоряжение.
14. Побег
Мы уехали из «Голден Гейта» около часу дня. Небо было серое, ветровое стекло тут же покрылось каплями мелкого дождя. У меня было новое задание, и каким бы диким оно ни казалось, я взялся его выполнить, по сути став сообщником Полин. Я хотел зайти домой переодеться, но она, крепко сжав мне запястье и глядя в глаза, сказала: «Please, don’t go anywhere. Please…» Это «Please» было новой формой приказания.
Пока я ждал ее в машине на Кингс-Хайвей, она вошла в магазин и через полчаса вышла оттуда в черной лаковой куртке, бейсбольной кепке и очках в тонкой металлической оправе. В руках у нее был пакет, как оказалось позже – с бельем для себя и меня. «I need one more hour», – сказала она, наклонившись к окну, и, когда я кивнул согласно, направилась в парикмахерскую на другой стороне улицы. Я купил несколько газет и на час погрузился в привычный мир. В Индии столкнулись два самолета, 240 человек погибли. Бруклин готовился к выборам депутатов в школьные советы. На Парк-авеню женщину изнасиловали в телефонной будке.
Когда она вернулась, я не узнал ее. Последний раз я видел ее со светлыми волосами до плеч. Передо мной стояла брюнетка с короткой стрижкой.
– Like it?
– Well, I’ve got to get used to it.
Она села в машину и вернула мне сильно похудевший бумажник.
– Where now? – спросил я, выруливая от тротуара и вливаясь в поток машин, двигавшийся в сторону Оушен-парквей.
– Montreal, – ответила она.
Вот об этом абсурде я и говорил. Почему в Монреаль? По ее словам, там у нее друг-адвокат, который уладит всю эту историю.
Ненавижу долгую езду в машине, особенно если мне приходится сидеть за рулем. Меня никогда не привлекали придорожные пейзажи, городки с тюдорами под красной черепицей, «макдоналдсы», «гамбургер-кинги» и «пицца-хаты», станции «Амоко», «Мобил» и «Шелл», «Холидей-Инны» и «Мотор-Инны» вдоль дороги, по краям которой простираются американский лес или американская степь. Езда мне всегда казалась напрасной тратой времени, но я уже попал в поле притяжения моей спутницы и внезапно ощутил его силу, как ощущал ее в школьном детстве – тревожной дрожью в желудке.
