Александр Иличевский - Солдаты Апшеронского полка: Матис. Перс. Математик. Анархисты (сборник)
Петр явно увлекся своим сказанием. Шурик краснел и улыбался, он смущался и одновременно гордился своим другом, кивал в уже знакомых ему местах повествования. Хашем был весь внимание.
– Достичь страны можно было только по реке. Сплав по степи с песками уже был смертным боем: демон голода и смуты реял в разверстой туче над отрядами. Темная могучая река, шевелясь по стрежням полноводным хребтом, несла ладьи на тот свет. Песчаная буря, сорвавшаяся из-за Арала, выдувала мели до дна, сыпала сусликами, лягвами, ужами, перьями жар-птиц. Суховей – ветряной шлейф, принесенный этой напастью, подымал, расставлял по берегам песочных великанов, разрезал глаза, заливал свинцом носоглотки. Борта обливали водой из бражных черпаков, чтоб не дымили. Железо жгло, как будто только что из кузни. Саранчовые сонмы, затмевая сумраком, вздымали берега. Племена кочевников были дики и опасны, как половцы, подвижны, как мираж. Ладьи, едва достигнув Дельты, путались в ее лабиринте – и разбредались. Широколицые, безбровые, с длинными, как у женщин, волосами, хазары незримо стояли в плавнях – войском водных чудищ. Они, как сама река, как сама природа, недвижно следили за погибелью пришлой жизни. Сазаны размером с козленка паслись в прозрачных ильменях, проедая извилистые ходы в чащобах куговой поросли. Не пуганные ни охотой, ни Богом, они только лениво пошевеливали плавниками от укола сандоли. Косяки залома и воблы, идя в апреле на нерест в протоки, поднимали из берегов кипящую чешуей и жиром реку. Толщиною в ладонь пена икряной молоки ложилась по береговой кромке, на мелководьях. Река птицам виделась разлапистым, набухающим семенем облаком. Иные пернатые, думая о неурочном ледоставе, из любопытства садились на белые поля, проваливались, барахтались и бултыхались – их глотали сомы, половинили щуки. В сумерки недвижный ураган – рев лягв, бой жереха, вой волков – раздирал души и слух дружины. Тучи, смерчи комаров, пища несметной рыбы – валко подымались из прибрежных чащ. Они собирались в сизые столпы, вроде джиннов. Великий гул ходил над рекой, приводя в трепет остатки жизни. Русичи остерегались индов, заморских владельцев Феникса, к которому они прокладывали путь – за Каспий, за Гиркан. И комариные столбы им чудились стражами падишаха. На закате боевые псы выли, как перед землетрясением, рыли в песке под кустами ямы и, закусив ветку погуще, пригибали ее к земле, ложились, защищая листьями морду. Комары власяницей оборачивали теплокровных, рубиново горели на собачьих мордах. Кольчуга против этого зверя – бычий пузырь против стрелы. От комарья курили кизяк – спасали лошадей. Ладьи дымили, как пароходы; случались пожары, и тогда шайка до рассвета сидела по горло в воде, смертно боясь податься на берег. Комары не трогали хазар. Их кожа – от избытка жизни – воняла смертью. Дельта стояла меж Югом и Севером, словно сердце между головой и ногами. Она была искомой точкой опоры. Непостижимый внешним пространством форпост, Хазарский каганат жил натуральным хозяйством в части обеспечения себя продуктами питания и посреднической торговлей между викингами, восточными славянами и Востоком – с севера везли мед, меха и белокурых рабов и рабынь, а встречный поток состоял из шелков и других роскошных тканей, драгоценных камней, украшений, золота, специй. Руководимый потомками Иисуса Навина, каганат ввел обычай осуществлять политические сношения с окружающей геосредой исключительно военными методами. Хазары в равной степени досаждали и трафили загранице. Время от времени их полчища, несомые волжским ураганом, обрушивались на Дагестан, прорывая в Дербенте пограничные укрепления Сасанидов. Будучи сами в круглом достатке, хазары воевали не ради богатства, а, наоборот, уничтожали богатство ради острастки. В то же время падишах, идя на грузинского царя, мог запросто нанять два хазарских полка – в качестве тарана для осады Тифлиса. Однако настало время, и река, давшая жизнь и покров стране, обернулась вспять своей силой: теперь она несла смерть. Воды моря год за годом вздымались потопом. По весне от островов дельты оставались лишь нежилые клочки суши. Наконец вода потеснила хазар из дельты на береговую пустошь – словно наводнение лис из нор. И тогда Святослав, пришед в который раз с Оки, взял Итиль, обнажившийся из вод, как клад, как чудо-рыбу, обездвиженную мелью.
Шурик нешироко развел руками:
– Петя, ты не забудь сказать, про что мы с тобой говорили. Про то, кто такие хазары сейчас, – проворно вставил Шурик.
Петр спрятал тетрадочку в карман.
– Не все хазары-иудеи ушли за Терек. Часть рассеялась в долину Дона, приняла, чтоб схорониться, христианство. Потом их стали звать то козарами, то бродичами, а они себя – козаками. Так-то оно и выходит: казаки – вроде как колена иудейские, ибо не кровь породу человека метит, а мозжечок свободы, то есть Бога единого. Казаком или евреем вообще любой стать может, коли свободы захочет. Человек – он только потому и человек, что осужден быть свободным. Однако агитация запрещена – потому что всё по-честному: о свободе речь. Запрет есть высокий – на правоте своей настаивать, убеждать, выкобениваться. Внутрь только думать можно. Только изнутри, из Бога, душа работать должна. Так что вот оно как выходит, – вздохнул Петр, кажется, сам не веря – не тому, что говорил, а тому, что вообще говорил. – Потому как смысл истории в том и состоит, что результат в ней мыслится как исток. Священный клич – «сарынь на кичку» – спокон веку стоит у нас в горле. Однако же велика сарынь кругом народилась, всех не уложишь: Екатерина II кончила Сечь, да потом опомнилась – в Тмутаракань, в Керченский Кут, по ходатайству князя Таврического отселила казаков под предводительством атамана Сидора Белого.
Теперь ясно стало, откуда ветер веял в речах Петра – от Шурика. От него, смутьяна пытливого, но самостоятельность мысли Петра также была очевидна.
Петр теперь спешил быть выслушанным и потому рискнул остаться непонятым.
– Я тоже о хазарах много думал, – неожиданно сказал Хашем.
Петр дрогнул. Хашем помолчал.
– Только вот какая тут с дельтой Волги имеется загвоздка. Похоже, здесь еще одна интересная параллель наблюдается, симметрия. Но оно и хорошо, что не всё так просто.
Петр, кое-как скомкав внутри свою разволновавшуюся огромность, весь постарался выровняться в сторону Хашема и даже чуть развел ладони – словно бы и ими приготовляясь его выслушать.
Хашем был выразительно, выпукло красив, с особенной животной примечательностью. Высоко разбросанные черные патлы, черные разверстые глаза, сильные брови во весь лоб, мощные накачанные руки, длинные ноги, выставленные из шортов, поражающие видом долгих мышц, хипповские фенечки на запястьях, на шее, жилистые кисти, длинные пальцы…
Я будто заново вгляделся в Хашема, и вдруг меня поразило: передо мной сидел воскресший Хлебников. Никаких сомнений. Это был оживший и окрепший, исполнивший многие свои предназначения, какие не успел при жизни, Велимир Хлебников собственной поэтической персоной. Я вспомнил Штейна, давшего неимоверное задание своему талантливому ученику, и поежился.
Хашем отпил глоток чая и разъяснил:
– Ясно, откуда у русских такая тяга к Каспию. Волга по капле свет земли русской собирает и течет куда-то – за край света. А кому ж не хочется оказаться на самом краю земли? Я в детстве, когда русские сказки читал, весь был захвачен этой мыслью. Ведь пешком далеко не уйдешь. А если сядешь в лодочку и поплывешь по любой речушке, то сначала приплывешь по притокам в Волгу, а затем и в Каспий. Единственный путь. Так и сложилось, что Персия, Индия – это за краем земли, Новый Свет для русских колумбов. Ведь Россия изначально не мореходная страна, а речная. Все путешествия дальние в ней совершались по рекам, даже зимой, на санях, да по черной подснежной воде: ибо река – единственная дорога по бескрайней пустоши.
Петр сидел, смиренно склонив голову. Егеря, уже выразив свое уважение терпеливым слушанием того, что они не очень хорошо понимали, теперь потихоньку занялись хозяйственной возней – чаем, дровами, прибрали провизию.
– Я тоже уверен, что абсолютная истина существует, – продолжал Хашем. – И потому есть точка на планете – центр, в котором сходятся все ее, истины, видимые и невидимые реки. У истины должен быть географический атрибут. Иначе – она не истина, а выдумка, согласны? Центр этот – город святой, белый от Бога. Однако Земля Святая – высока, слишком высока, чтобы взойти в нее без предуготовления. Потому вы правы – дельта нужна как точка опоры, ступенька, с которой должен быть сделан шаг восхождения. Однако давайте размыслим подробней. Именно в плане географии.
Петр, не веря тому, что слышал, привстал и потихоньку оправился – запахнул, обил ладонями китель, растянул на коленях галифе и внатяг опутал штрипками лямки сандалий.
Вдруг над нашими головами вскрикнула птица. Мы посмотрели вверх. Видимо, засекши хубару, хищник снизился и теперь закладывал виражи зигзагами, пытаясь снова поймать восходящий поток, подняться.
