Николай Удальцов - Поэтесса
Григорий пожал плечами:
– Я думаю, что современному искусству куда важнее понять, что место истины в жизни, а не на пьедестале.– Да вы понимаете, что на свете нет ничего прекрасней обнаженной истины! – как и всякий человек, не владеющий аргументами, «классик» считал аргументом то, что он говорит.
И потому, хотя и не понимая этого, уверенно перепрыгивал с одного на другое.
С места, которое занимает явление, – на его свойства.Григорий стоял молча, видимо, обдумывая ответ.
И тогда встал я потому, что ответ он подобную ерунду мне известен давно:
– Каждый, кто сталкивался с истиной, знает, что она бывает не только прекрасной, но и очень неприятной.– И все равно… – «классик» удивленно замялся, будучи не готовым к тому, что еще кто-то может оказаться не согласным с ним, вот так, почти сразу. И после этой вынужденной заминки, за неимением лучшего, вновь вырулил на свое шоссе.
Которое, кстати, как и всякое шоссе, было выстроено не тем, кто по нему едет:
– Нет ничего прекрасней обнаженной истины!
– Есть, – сказал я.
– И что же это, например?
– Например – обнаженная женщина……Уже вечером, я прошептал Ларисе:
– Я говорил о тебе, – и Лариса прошептала мне в ответ:
– Я о себе и услышала……Выходило так, что тематика оказалась исчерпанной, еще и не приступив к черпанию.
И «классику» пришлось разыскивать новую тему.
К его чести, он нашел ее довольно быстро:
– Художники должны искать вдохновение в истории нашей Родины, – решив, видимо больше не обращать на меня внимания, «классик» сосредоточился на продолжавшем стоять Керчине:
– Надеюсь, вы признаете, что наша Родина, наша мать – самая прекрасная в мире?!.
…Я подумал о своей давно умершей матери:
«Наверное, моя мать не была лучшей в мире матерью.
Лучшая в мире мать – это мать, родившая и воспитавшая лучшего в мире сына. А моя мама оказалась достаточно мудрой женщиной, чтобы воспитать меня человеком, не считающим себя в мире лучшим.
И любил я свою маму не за то, что она была лучше других, а потому, что она была моей мамой.
Наверное, с Родиной – то же самое.
Мы ее любим не потому, что она лучшая. А потому, что она наша…»– …Или вы тоже, – «классик» мельком взглянул на меня, но продолжил свой разговор с Гришей, – из тех, кто уделяет внимание женщинам больше, чем Родине?
– Да, – спокойно ответил Керчин. – Ведь то, что у меня происходит с женщинами, доставляет мне удовольствие.
А то, что происходит на моей Родине – нет.– Вам нужно учиться любить Родину! – попытался променторствовать «классик», и Григорий ответил ему: – По-моему, по-настоящему хорошо относятся к Родине не те, кто умеет ее любить, а те, кто умеет ее кормить.
– Вы, кстати, вообще-то, гордитесь своей Родиной?! – «классик» обращался уже не к залу, а одному Грише Керчину, в расчете на то, что тот перестанет ему возражать и замолчит.
Есть такие люди, которые думают, что гордость заключается в молчании перед грандиозностью темы.
Но Керчин не промолчал.
Он сказал спокойно и негромко, но так, что после его слов притих и зал:
– Знаете, наша Родина пришла в двадцать первый век такой измученной двадцатым веком, что ею не гордиться – ее пожалеть надо……Это оказалось для «классика» перебором.
И он сделал то, что, возможно, не позволял себе никогда раньше – вышел из себя:
– Да что вы все время спорите!
Да откуда вы взялись?!
Да кто вы такой!? – и Керчин тихо ответил «классику»:
– Я – ваш ученик……Гриша действительно три с половиной года учился в классе у нашего сегодняшнего гостя в «суриковке». А потом перешел в класс Плавского.
Впрочем, теперь это не играло никакой роли, и потом, в коридоре, я спросил Керчина:
– Как дела, Григорий?
– Как видишь.
Есть проблемы – я их решаю.
Нет проблем – я их себе создаю.Это действительно было потом, а пока «классик» вернулся на родное поле, засеянное галиматьей. И стал призывать любить историю своей страны, потом любить ее березы, потом любить весну вообще – и все пошло своим чередом; и, скорее всего, предполагалось, что слушатели поймут какую роль в организации истории, берез и весны играл сам «классик».
Впрочем, одну новость от него мы с Григорием едва не пропустили – со времен своего последнего появления перед зрителями «классик» оказывается, стал еще и монархистом.
Наследником позапрошлой жизни.
И аргумент у него, на его взгляд, был неубиваемый:
– Монархия – единственная форма разумного правления!
Вы же жену себе на четыре года не выбираете?! – самым смешным было то, что все это говорилось серьезно.
Самый простой способ продемонстрировать людям свою глупость – это говорить глупости с серьезным видом.Если бы глупости всегда говорились с улыбкой, никто бы и не догадался о том, что это – глупости.
«Приехали, – грустно подумал я, и потому, что доморощенные “монархисты” давно утомили. И потому, что потугах “классика” на рассуждение была дремучая болотная тоска, от которой и мои мысли забродили во мне как-то безынициативно.
Так и хотелось сказать, а потом поморщиться.
А может, поморщиться, а потом сказать:
“Ни в одной развитой стране в мире реальной монархии уже нет с середины прошлого века.
Не в девятнадцатый же век стремиться России?”Хотя, в принципе, можно было бы разыскать какого-нибудь отпрыска Романовых, построить ему особняк на Воробьевых горах, и пусть себе страну с новым годом поздравляет.
Только что, у страны других забот нет, что ли?
А что общего между женой и властью – я вообще не понимаю.
Кстати, царей не выбирают не то что на какой-то срок, их вообще не выбирают.
В наше время быть монархистом может только тот, кто боится выбирать что-либо.Сравнил бы “классик” власть с машиной – все ближе.
Но автовладельцы – меняют свои машины каждые несколько лет.
Кстати, а люди, если не устраивают друг друга, разводятся.
Довольно часто не дожидаясь четырехлетнего срока».В общем, все шло своей накатанной чередой, и когда «классик» занялся любимым делом всех прохвостов – стал ругать «перестройку», не предлагая ничего взамен – вывод напросился сам собой: «Для глупости “перестроек” не бывает…»
…На этом дело не ограничилось.
Как дешевая провинциальная газета, с потрохами принадлежащая местному губеру, «классик» повторил все сказанное центральным телевидением. Только делал он это как-то неново, трухляво, соломно.
Как делается всякое повторение несвоих мыслей.
Были дежурные проклятья триждыпроклятым тупым американцам, на которые мог быть только один ответ:
– Тупые думают, что американцы тупые.
Да и вообще, ругать Америку – это простейший способ не думать о России……Я слушал «классика» в четверть уха, задумавшись о своем, но когда он набросился на политкорректность, назвав ее «пресловутой», мне пришлось встрепенуться.
Не потому, что мне хотелось спорить, а потому, что «классик» говорил такое, с чем не спорить нельзя.
И я подумал:
«По-моему, политкорректность – это самое большое после христианства достижение человечества.
И единственная проблема политкорректности заключается в том, что человечество до нее еще попросту не доросло.
Не доросло даже до понимания того, что политкорректным нужно быть только там, где можно рассчитывать на взаимность. Нельзя быть политкорректным с теми, кто на нее плюет, ставя свои представления о сосуществовании выше представлений окружающих.Идеи доросли до того, что хорошо должно быть всем людям и странам.
Так что осталась сущая ерунда.
Странам и людям дорасти до идей.
Впрочем, по-моему, человечество не доросло до очень много из того, что у него есть.
Например, до того, что оружием торговать нельзя.Но если до политкорректности человечество не доросло, то христианство оно, возможно, уже переросло. Идея “делись с ближним” как форма существования человечества становится попросту вредной. И богатые должны кормить бедных только в одном случае – если они хотят, чтобы бедные остались бедными навсегда.
Богатые должны не мешать остальным.
А это уже не христианство, а та самая никчемная, пресловутая, необходимая человечеству политкорректность…»
И, по сути, «классик» говорил только об одном – о том, что в нашей стране не всякому говорящему есть что сказать.
А значит, не всякого говорящего нужно слушать.
Бессмысленность – лучшая пища для болтовни…17
…А потом все переменилось.
В один момент.
И показалось, что вроде и предпосылок к этому не было.
Просто это произошло…
…На каком-то этапе «классик» решил поиграть в лидерскую откровенность, забыв, что откровенность ограничивается культурным слоем…
…Я видел художников, вскрывающих себе вены на подиуме.
По-моему, это люди, забывшие о том, что художники – это все-таки деятели культуры.
Культурного человека можно довести до того, что он вскроет себе вены.
Но он никогда не станет делать это прилюдно.
