Константин Поживилко - Слезы радости. «Как я разлагал израильскую армию»
Когда меня перевели в зону «А», я узнал, что мы находимся в тюрьме на самообслуживании. Проштрафившиеся бойцы охраняли периметр тюрьмы, но только вместо пистолетов на каждой вышке висел свисток. Оружия не видел и у надзирателей. Причём свистеть в него надо было не только когда кто-то убегал, но и когда вбегал. Я не слышал, чтобы кто-либо совершал побег. Куда бежать? В Палестинскую автономию? Там тебя просто разорвут на куски. Даже во время наводнения, когда заключённых пришлось выпускать из камер, никто не ушёл. Наоборот, нарушители в тюрьму приходили сами. Загулял в самоволке – на базе тебя ждут долгие разборки, злой командир, с которым не сложились отношения, и скорее всего более суровое наказание. А так, ты заявился, и тебе сразу пошёл срок. Судить будут нейтральные люди. Бывало, после приговора выяснялось, что своё ты уже отсидел.
Мы дежурили на вышке два раза в сутки по четыре часа. А офицеры, прапорщики, полицейские, вольнонаёмные, которые сидели отдельно от нас, только по 4 часа. Их не водили строем и не оскорбляли. Перед дежурством и после него нас тщательно обыскивали. Но мой товарищ по интернату Сашка Сваток, не попавший со мной в десант, но оказавшийся одновременно со мной в тюрьме, умудрялся проносить сигареты. А зажигалку зажимал в кулак и при обыске широко разводил руки в стороны. Вертухай так тщательно обыскивал одежду, что на кулаки внимания не хватало. Кроме того, сигареты нам на вышку забрасывали солдаты, которые приходили сдаваться.
Помимо охраны мне выпадало дежурить в карцере зоны «Г». По инструкции заключённого в нем нельзя оставлять одного, чтобы он чего с собой не сделал. Но поскольку этому наказанию подвергают самых конченных отморозков, то большого удовольствия от нахождения там не испытываешь. Я несколько раз присматривал за идиотом, который планировал задушить охранника. Он каким-то образом пронёс леску и бисер, из которых изготовил удавку. Его сдал другой заключенный, за что ему скостили три дня срока. Хотя не исключено, что никого душить он не собирался, а косил под дурика и «сдача» произошла по взаимной договорённости. Я с идиотом поладил. В мою смену он не чудил и даже подарил мне вышитый бисером брелок для ключей в виде крокодильчика. Талант в тюрьме не сгноишь.
Зона «Г» расположена в старой крепости, где сами стены на тебя давят. Охрана там строже, потому что сроки у ребят от полугода и выше. Самый популярный срок – год, его дают за воровство гранаты. К обитателям зоны «Г» не применяют муштру, чтобы не раздражать. Разговаривают с ними спокойно, без оскорблений. В 1997 году там вспыхнул мятеж с захватом заложников. Требовали смягчения режима содержания. С требованиями согласились, но как только заложников отпустили – зачинщикам вкатали новые сроки и отправили сидеть в гражданскую тюрьму. Но уроки бунта учли.
Уборку, готовку и всю хозяйственную работу в тюрьме ведут джобники из зоны «А». Если учесть, что надзиратели тоже срочники, большой нагрузки на бюджет не оказывается. На случай войны заключенных либо освободят, либо отправят в другие тюрьмы, а в пустые камеры поместят пленных офицеров противника.
Ничего полезного от общения с заключенными я не получил. Да и общаться старался поменьше. Во-первых, все врут. Во-вторых, под видом заключенных скрываются те же полицейские. Определил я это следующим образом. Несколько ребят каким-то макаром умудрились добыть травки и покурить. Как они притащили эту мерзость в тюрьму, ума не приложу. Некоторых из них утром сразу же потащили на анализ. Ко мне подбежал встревоженный парнишка из Одессы по кличке Герыч. Он любил всех вальяжно поправлять, что правильно говорить не Одесса, а Адесса. Поинтересовавшись «чистый» ли я, попросил наполнить пузырёк из-под шампуня. Потом носил его в трусах, чтобы не остыл. Интуиция у одесситов хорошая, через пару часов Герыча поволокли на анализ. И хотя за спиной стоял полицай, он умудрился перелить пузырёк в казённую тару и избежал дополнительного срока. После этого ко мне началось паломничество. Других нарушений режима я не допускал. Не оговаривался, не отлынивал от работы. В тюрьме мне очень не понравилось, и я дал себе зарок туда больше не попадать.
Чётко выполнил последний ритуал. Вытащил из своего тюремного дела зелёную нитку, которой оно скреплялось. Продел её через две дырочки в берете, будто специально предусмотренные, и завязал. Это считалось признаком крутизны. У одного парня я увидел целую косичку из таких ниточек. Но не позавидовал, а посочувствовал. Кроме держиморд в тюрьме были девочки-психологи. К концу отсидки одна из них побеседовала со мной и предложила пройти освидетельствование на предмет досрочного увольнения из армии. Я наотрез отказался и поехал в родной батальон, по которому очень соскучился. Кстати, если ты сидел без нарушений, то тебя отпускают на день раньше срока. Вроде бы мелочь, но для тех, кто хлебнул неволи, – это королевский подарок. Помимо этого тебе после отсидки предоставляют трёхдневный отпуск для реабилитации.
15. Кухня
По возвращении в батальон я поступил в распоряжение человека-легенды, гениального организатора, заведующего столовой Элиэзера. В каждой воинской части есть аксакал-авторитет, который дольше всех в ней служит. Марокканский еврей Элиэзер служил в нашем батальоне лет 30. В военном кителе я его увидел только раз, когда приехал начальник генерального штаба. А так он ходил в белой маечке и толстым золотым браслетом на руке. Хотя был он всего лишь прапорщиком – что-либо приказать ему никто, включая командира батальона, не мог, как и отменить какие-либо его решение.
– Комбат пришёл, комбат ушёл, а Элиэзер остался, – любил повторять он.
Несомненным авторитетом пользовался он и во всей армии. В ЦАХАЛе не возможен вариант, при котором твой родственник, тем более ближайший, будет служить под твоим началом. Такое устроить не по силам ни министру обороны, ни премьеру, ни президенту. Элиэзер вопрос решил: его сынок оказался вместе со мной на кухне. Папаша объявил, что он будет работать в три раза больше нас. Но долго это не продлилось. Грозный шеф говорил: «Сынок, ты должен помочь мне по работе». После этого сынок вместе с папашей садились в армейскую тачку и исчезали всерьез и надолго.
На кухне наш шеф появлялся редко. Либо, чтобы исполнить какой-то кулинарный шедевр, подтвердив авторитет супер-повара. Либо, когда назревал или случался серьезный косяк. Опаздываешь утром в столовую – перед входом стоит Элиэзер. Демонстративно снял с запястья часы и пристально смотрит то на них, то на тебя. Характерно, что когда мы не опаздывали – он никогда не появлялся.
Как-то раз нам завезли партию ну очень деликатесного йогурта. Шеф старался из стандартных обедов выкраивать средства на лакомства – побаловать солдат. Я тут же подал сигнал в родной взвод: «Высылайте двух бойцов!» Они появились с большей скоростью, чем на сигнал о нападении террористов. А через десять минут в расположение взвода непонятно какими судьбами занесло и Элиэзера. И он увидел, как деды расправляются с его заначкой.
– Оперативно работаете. Я знаю кто вам это организовал, – ехидно заметил он. – А ну-ка, подайте мне один, а то и попробовать не придётся.
Он относился к нам с иронией, но по-отечески. Хотя один раз я увидел, что этот добродушный дядюшка любого может стереть в порошок. На кухне свято чтут кашрут. В любой момент с проверкой может нагрянуть армейский рабанут (своеобразная религиозная полиция). Мы соблюдали очень жёстко все требования не только потому, что в противном случае грозила тюрьма. Есть вещи, через которые нельзя переступать. Как ни странно, святотатством отметился коренной израильтянин Шломи, который заповеди предков должен был всосать с молоком матери.
Все знают о том, что нельзя хранить, готовить и потреблять мясное и молочное вместе. Даже посуда должна быть разная, и моется она в отдельных раковинах. А вот о том, что существует «парве», даже я узнал только попав на кухню. Это продукты, которые не относятся ни к молочному, ни к мясному. И храниться и готовиться должны строго отдельно от них. Правда, на раздаче «парве» уже грузится в мясные или в молочные кастрюли, смешивается в тарелках и желудках едоков. Странно, но со своим уставам в чужой монастырь не ходят.
Негодяю Шломи резко захотелось скушать шницель. Он достал его из холодильника и, недолго думая, швырнул в гигантскую жаровню, где шкварчала картошка. Как из под земли вырос Элиэзер и начал накладывать себе картошку. Увидев шницель, заорал как резанный. Потребовал выдать виновного, а в случае отказа – сгноить всех в тюрьме. Мы поняли, что слово он сдержит. Тут геройский поступок совершил его сын: он взял вину на себя. За это мы готовы были работать вместо него круглосуточно. Скандал сразу пошёл на убыль. Жаровню вывели из технологической цепочки, пока не пришли из рабанута и не придали ей кашерность снова.
