Валерий Граждан - Кровавая пасть Югры (сборник)
– Мишань, а я волков видел…
– Эка невидаль, я их не только видел, а и отстреливал намедни с кумом.
– Да нет, Миш, я только что видел. Там, но косогоре, в лесу. Много их!
– Хреново дело, брат. С ними не пошуткуешь. Они и своих не жалуют, коли кровь учуют. Так-то. Костёр надобен. Да поболе, чтоб с искрами до неба. Разжиться бы дровцами, хворостом. Да они вона где – под снегом вмерзшие! Поди, достань! Вот беда-то. Нешто попробовать. А?
Но тут даже сквозь шум мотора донёсся леденящий душу вой: «У-у-уэ-ууаа…» Одиночный вой повторился. Вслед за ним, будто спохватившись, завыли по меньшей мере трое-четверо волков.
Мы сидели и молча слушали это жуткое песнопение. Не к добру это.
– Миша, а ведь это они добычу учуяли, вроде как «большой сбор» скликают… Видно, окружать будут, чтобы из-под тишка напасть… Во, влипли!
Глава 3. Нам бы ночь продержаться
Малость посоветовавшись, порешили так. Включаем фары на дальний свет вглубь леса. Михаил становится промеж фар у радиатора с дробовиком. А мне следовало идти в лес драть кору и рубить сучья сухостоя. Снегу было чуть не по пояс и рыться в нём – неблагодарное, а то и опасное дело. Серое зверьё могло быть уже где-то рядом. На всякий случай отстегнул кобуру пистолета, загнал патрон в патронник и сунул ствол в нагрудный карман, поближе чтобы. Сыромятного ремешка к рукоятке едва хватило: упаси бог выронить ствол в снег – вовек не сыскать. Да и не дадут волчары на это времени. В момент разорвут… От этой мысли передёрнуло.
Легким топориком быстро надрубил кору берёз, тут же надрал. Целый ворох натаскал к машине и чуть поодаль. Мало ли что – в контейнере – то за кабиной бензин! Промёрзшие сучья и рубить не надо: ломались запросто. И всё таки решил завалить пару лесин постарше, да посуше. Топор от сушняка отскакивает, аж искры летят. Жаркие будут дрова, но намучаешься вдосталь. Вспомнили про ножовку(спасибо Николаю Ивановичу). Но в какой-то момент будто ожгло чем-то. Бросил пилить, выпрямился. И…, о ужас! Из леса отражались светлячками волчьи глаза. Много, очень много. В образовавшейся тишине был лишь слышен звук работающего на холостом ходу мотора.
И тут, прорвав шум ветра, совсем уже рядом повторилось: «Уу-ыы-аа!!» Серые «хористы» вторили немедля. Миша, как видно, увидел злые и голодные «светлчки» ещё раньше меня и взвёл курки. Моя рука невольно потянулась за «макаркой», но тут же понял, что это будет начало конца. Нашего конца. И вряд ли удастся сделать второй выстрел даже из наших трёх стволов, как свора навалится на нас. Да и попасть ещё надо… Тот же Николай Иванович рассказал, что свирепость северных хищников обособлена теми же суровыми условиями. Случалось, что зверьё поедало друг друга. Совсем нередкими в зимнюю голодную стужу среди «серых собратьев» были явления каннибализма. Поедали чужаков, больных, подранков, а в случае свары, то и вообще без разбора друг друга. Но не было случаев поедания отравленных особей любого рода вообще: хитрые, твари. И не дай бог оказаться беззащитным людям(охотникам, почтарям, лётчикам и прочим путникам): от них едва находили огрызки ног в обуви. Но я, обливаясь холодным потом страха, березину допилил. Теплило то, что выстрел, в случае чего, из дробовика посеет панику в стае.
А без дров верная гибель. В кабине сидеть, значит жечь бензин. Есть ли он в Абатске – неизвестно. А помощи ждать неоткуда и не от кого: кругом леса, болота и… волки. Так что «пилите, Шура, она золотая!» Конечно, каждая полешка дров для костра была более, чем золотая. А волки тем временем наглели, провоцируемые стайной яростью и голодом. Некоторые делали прыжки в освещённую зону. Всё ближе и ближе. Временами от страха замирала душа. Серые тени уже шастали подле машины, норовя обойти нас сзади, из-под колёс…
– Мишка, только не стреляй! Дай я дров натаскаю!
А волчий круг всё сужался. Дальше мог стать спонтанный яростный срыв всех зверей и сразу. Самый комель дерева удалось-таки распилить для переноски, а вернее – для волочения с матом и зубовным скрежетом. Я развел костерок с подветренной стороны впереди машины. Вспыхнув, он угас в одночасье. Вымокшие под осенними дождями сучья заледенели и никак не горели.
– Дохлый номер, придётся канистру бензинчика почать, а, Миша?
– Бери ключ от контейнера в бардачке. Плеснем, да запалим. Супостаты-то вона, на фары прут. Огня надобно срочно! Мотор бы нужно заглушить. Да ведь посадим фарами аккумулятор. Лей бензин на хворост, да убери канистру подальше. Зверьё-то, глянь, и вовсе на нас того и гляди кинется!
Полил бензином сучья, вроде экономно. Литра два, не более. Немного добавил на поленья и кору. Канистру поставил в сугроб за колесо. Чиркнул спичку и кинул на дрова. Гулко ахнув, взметнулось пламя. Волки с рычанием отпрянули в темень. Но их становилось всё больше. И задние с остервенением кусали передних, заставляя, вопреки природной боязни огня, наседать на нас. Сучья трещали, отбрасывая снопы искр. Звери, взвизгивая, прыгали прочь, уступая место терявшим терпение и жаждущим немедленной добычи, крови.
Глава 4. Бойня и тризна
Тем временем у остывшего радиатора с ружьем встал я. Друг мой озяб досконально. Скорее его тряс нервный озноб. Надобно размяться. И он достал котёл, набил снегом и водрузил на железную треногу.
Бензин подливали случайной среди прочего барахла, подручной жестянкой, опасаясь за канистру. Нехотя, исходя на дым, костер начал подавать признаки жизни. Вот уже куски мяса плюхнулись в парящее и чадящее варево. Запахло мясом, хотя вода в котле едва закипела. Волки остервенело завыли… Один-таки шмыганул под машину. Хитёр, зверюга!
Мой костровой скорее почувствовал, чем понял, что время пошло на секунды и далее стоять у костра просто опасно. Всё могло решить мгновение. И Миша, прыгнув к машине, вскочил в неё. И именно в этот момент мои пальцы нажали оба курка. Ча-ах-х, – отозвался выстрел в чаще. Приклад больно отдался по плечу. С берёз посыпался иней.
Дуплет угодил в самую гущу голодной своры. И, едва рассеялся дым от выстрела, как я уже сидел в кабине. Миша выхватил у меня двухстволку и перезарядил. Зверьё скучилось и грызлось нещадно.
Рвали раненых, кровь брызгала на снег, летели прочь клочья шерсти. Некоторые тела уже конвульсивно дёргались в смертной агонии. Жалобный визг о пощаде и злобный, голодный рык заполнили лес.
– Миша, стреляй по куче! Бей же, бей!
Грохнул ещё дуплет. Зверьё взвыло так, что у нас волосы встали дыбом. Пороховой дым застлал кабину. В голове гудела целая колокольня. Свора в панике разбегалась. Одного из своих раненых сородичей, видно пришлого, всё-таки догрызали поодаль в потёмках. Потом всё стихло. Лишь где-то очень далеко надсадно и жутко выли скорее всего уже другие, не менее голодные серые разбойники. Мы понемногу пришли в себя.
Удерживая ружьё наготове, первым вышел из кабины Понтаньков. За ним и я. Сразу же бросились спасать костёр. Земля под ним протаяла и казанок слегка накренился. Вода выкипала. Выхватили ножами по куску мяса и бросили на наспех расстеленную брезентину. И, хотя от мяса шел пар, оно по сути было скорее оттаявшее, чем сваренное. Добавили наспех снегу в котёл: пусть оставшиеся куски сварятся, а не пригорят. Тут же посолили и кинули лаврушку. Выловленные куски уже было начали остывать. Их кромсали ножами и почти что заглатывали, не жуя. Сырое по-сути мясо рвали и ели, ели…
Вспомнили о водке. Она была воспринята в уже в уютно согретых желудках благоговейно. Блики пламени отражались на наших дикарских лицах. Наверное, такие же были у первобытных охотников на мамонтов. Достали слоёное сало и налили ещё. Пусть это будет своеобразная тризна во славную кончину зверской бойни! Слава богу, мы живы и сыты. А был только первый час ночи. Завели уже остывший на морозе мотор. Спать решили поочерёдно. Волки могли вернуться. Хмель вышел незаметно, будто и не усугубляли. Спали по часу. Мотор, скорее подогревали, чтобы с гарантией завестись засветло. Но, где-то в четвёртом часу всё таки встали и развели костер остатками хвороста. Теперь уже без опаски лазали по сугробам в свете фар, заготовляя дровишки. А по сему всё-таки выпили «на загладочку». В пять утра решили, что пора и честь знать. «Отдохнули знатно», может где повольготнее отоспимся. А перед глазами так и стояли волчьи окровавленные морды. Мы пересекли границу края Югры и Хальмера, края страшной Долины Смерти. Что-то нас ждёт впереди…
Глава 5. Ночлег с гармошкой
Вырулить на дорогу оказалось непросто. Развернуться некуда, а сдавать назад не давала телега. Намучавшись, додумались отцепить-таки прицеп и, объехав бандуру, выкатиться с другой стороны. А уж телегу выволокли на простор тросом. И цепи на колёсах нас не подвели.
Выехали на закраину поросшего камышами бескрайнего болота и заглушили мотор. Хищных тварей поблизости слышно не было. Бензин при такой нещадной езде катастрофически убывал. Предрассветное марево с неохотой открывало узенький зимник. Картина была не ахти: от мороза болото вспучило горбами повсеместно. Так что эйфория тех самых дальнобойщиков нам не светила явно. Устарела ихняя информация с поправкой на резкое похолодание за эти пятеро прошедших суток. Предстояло разрешить дилему с тремя неизвестными, а то и как минимум – с пятью известными ехать дальше, либо вернуться, а может дождаться дальнобойщиков, что маловероятно, или… В любом случае ехать по теперь уже бывшему зимнику просто невозможно. Ледяные бугры объезжать себе дороже: соскользнёшь, – угодишь в бочаг-проталину. Они и в лютые морозы едва ледяной коркой прикрыты. А снежком припорошит, так и поди, уразумей её, поганую. Прокладывать, торить свежий зимник мало кому из опытных полярников-тундровиков под силу и разумение. И остается одно: поворачивать оглобли назад, на Омск.
