Валерий Граждан - Кровавая пасть Югры (сборник)
Почти всё лето мне фартило в тайге. Лоток под промывку золота брать не стал. Какая-то неприязнь к нему появилась. А может даже непонятный страх, замешанный на повествованиях блатного Щербатого. В экспедиции все без исключения ринулись в тайгу. Прошёл слух о необыкновенно богатых россыпях, случайно найденных Догилевым. Даже приезжали чуть ли не из Москвы на открытие нового месторождения, которому без проволочки присвоили имя нашего Степана Ивановича. А мой отчим был на пьянке по случаю обмытия Догилевым ордена.
А за общей суматохой никто и не обратил особого внимания на нового рабочего, нанявшегося на прииск. И что он не такой уж и новый, просто долго плутал по тайге и наконец-то вышел. Видел я этого рабочего. Ну, прямо вылитый Мирон Сивков! Разве что не такой лохматый и в новой робе. Вот разве что глаза…
Могоча – Ульяновск 1957–2009 гг.
Кровавая пасть Югры
Часть первая. «Долина смерти»
Глава 1. Знать бы, где упасть
Полярный край бывшего Ямало-Ненецкого национального округа аборигены ханты и манси именуют Югра. Ныне его приобщили к необъятной Тюменской области. Долина Хальмер-Ю, образованная одноименными речками иначе зовётся Долиной Смерти. По-разному гласят легенды и народная молва. Но то, что в этих краях сгинуло тьма невинных душ-правда. И, как бы в довершении к жуткой славе этих мест, сюда ссылали почти на верную смерть в годы репрессий десятки тысяч неугодных власти людей.
Можно и сегодня пройти сотни километров по тундре, лесам и болотам здешних мест, не встретив ни единой живой души. Миражами являются кое-где буровые вышки, да рев тягачей тревожит настораживающую тишину Приполярья. Но так уж устроен человек, что ему как бы всё нипочем, ежели возникает непреложная тяга к свершениям. А уж чего больше таит в себе край, романтики и поэзии, либо реальных ужасов, то можно гадать разве что по местным гербам. Не говоря уж об изменившихся исконных названиях посёлков: Микояновский, Октябрьский, Берёзовский. А Ведь были названия, сохранившиеся лишь в широких, как сама тундра песнях: «Хальмер, хальмер, – чудо, не планета! 12 месяцев зима, а остальное – лето». Возьмём к примеру, описание одного из гербов районов, больше напоминающего охранный тотем: «В пурпурном щите (солнце) серебряный безант(орнамент в виде ряда дисков) с зубчато-составной серебряно-красной каймой, обременённый подгрудным изображением женщины, склонённой вправо и в серебряной одежде, окаймлённой чёрным. Над правой ладонью чёрная капля; рассечённая на зелень и лазурь. Оконечность герба завершена серебряной каймой, нижний край которой ограничен зубцами в виде малых стропил. А обрамлена (кайма) обобщёнными серебряным соболем и осетром.» Так вот, в этом описании лишь герба собрано столько, на первый взгляд несуразного, что диву даёшься фантазии писавшего всё это. Ан, нет! Верно всё! Вот только описать этот край, как и герб, взятый нами для сравнения-практически невозможно! Как и что понять сходу – ничерта не получится. Только лоб расшибёшь попусту. Потому-то и кажутся нам ханты, манси, ненцы, эвены, коряки не людьми от мира сего, а детьми Природы, неотъемлемой частью её. Для них в ней всё понятно. Даже вписанная в герб чёрная капля, разделённая на лазурный и зелёный цвета ничуть не удивит аборигена. Он тут же найдётся, что сказать: «Чёрный – это ночь, а лазурь – утро, небо, тепло и зелёная трава для оленей!» И какое ему дело, что Большой Человек истолкует эту каплю как нефть… Только Большой Человек не понимает Тундру. А она – его: «Беда, однако…». Врезался в детскую память ненец-оленевод Той. По-нашему Толька. Он даже поправлял, когда его кликали «Анатолием»: «Зачем язык ломаесь, Толька меня звать!» И при этом так мило, по детски улыбался, что его даже мы, дети, звали Толька, либо дядя Той. И был он лучший оленевод в округе. А это всё в одном: скотник, охотник, ветеринар, терапевт, агроном и даже акушер: «А какой бой-мой разница. Олень – рожай, баба – рожай. Помогать маломало надо обоим.»
Так вот порешили где-то в районе принять его в партию и перевести на оседлый образ жизни. Как ни странно, но людям малообразованным все преобразования казались делом простым: «Раз, два, – взяли!!» И ведь вершили. Но что и какой ценой для грядущих поколений! Плотины, каналы, ГЭС, вспахивали целину, было начали поворачивать реки вспять… А Тоя не только приняли в партию, но и переселили ещё в щитовой сборный домик. При этом пояснили, что он, как коммунист, должен показать пример народам Севера на преимущество оседлого образа жизни… Чушь, конечно. Но за такой вывод можно было тогда поплатиться немалым сроком по – сути каторжных работ на том же Крайнем Севере. Свой чум дядя Той взял и перенёс в дом. Прорубил в полу и потолке дыры для очага: «Какой-такой чум без огня и бабы!» По малой нужде Толька ходил в угол хаты, оправдываясь: «Не говна – сохнет! Мало-мало повоняет и сохнет!» Не мог же он нарушить решение партийного собрания! А ещё Той давал нам, сопливым пацанам покурить свою маленькую трубку из оленьего рога. Не помню, чтобы кто-то кашлял. Дело в том, что с нами вместе играли и курили вполне официально дети оленеводов. А вот в русской бабушкиной деревне Руслановка самосад деда Цыдилёнка драл нещадно горло и тошнило с него почём зря. Да ещё бабушка хворостиной охаживала потом по уже бесчувственной заднице. Как давно это всё было!! Вот в такие стародавние края следовал наш путь. Какие они теперь?
Изначально на нашем производстве всё шло буднично: конец года, конец квартала. А на самый конец года выявился авральный дефицит, как это часто бывало на советских производствах. И «во имя свершения поставленных задач» следовало срочно отправиться на север Сибири в Тюмень. Там, в одной из уголовно-исправительных колоний выполнялся хотя и внеплановый, но почти государственный заказ. Надо отдать должное, а среди уголовного люда несть числа умельцам на все руки. Вот и здесь в них не было недостатка. Осталось лишь забрать и доставить готовую продукцию. Предстояла одиночная предновогодняя поездка за тысячу с лишним километров.
Наш директор Николай Иванович, чистокровный бурят по национальности, но обладавший исключительной русской дикцией, да ко всему ещё и кандидат наук. И, когда ему доводилось держать речь, всегда казалось, что он делает это «под фанеру», то есть под воспроизведение чьёго-то голоса. Уж больно не вязались его узенькие глазки и широченная азиатская физиономия с его способностями.
Нас с Мишей Понтаньковым шеф вызвал дня за два до поездки. Меня, как руководителя проекта, Мишку, как водилу первого класса и аса – дальнобойщика. Это был полуторачасовой инструктаж под запись. Из всего мы усвоили, что шеф сам побродил немало по просторам родного ему Забайкалья, и посему его назидания были скрупулёзны и продуманы до мелочей. «Мелочи» очень даже пригодились в поездке по довольно-таки диким местам. Тут же мне было выдано разрешение на ношение табельного оружия, к коему моё отношение было явно негативным после недавней поездки за платиносодержащими деталями. Тогда пришлось куда больше заботиться о сохранности «ствола», нежели о злополучной платине, коей и было-то граммов 200. Ко всему Николай Иванович настоял, чтобы к «ижаку» выдали пять(!!) обойм патронов. Именно они и запасной бензин нам впоследствии стоили жизни. Наш ЗИЛок «слегка» модернизировали под баки и канистры с бензином, амуницию и контейнер под провиант. Миша взял свою двухстволку, патроны и нож. Не менее увесистый тесак улегся и в мои самодельные ножны. Почти не советуясь, купили водки. Ко всему изготовили цепи на все четыре колеса. А к вечеру чета Понтаньковых собрались у нас за семейным столом. Впервые за всю нашу дружбу семьями мы не были веселы, а деловито обсуждали предстоящую поездку. Атмосфера была отнюдь не застольная. Что-то там нас ожидало в предстоящей дороге!
Предпоследнюю ночь готовили машину. Даже завгар не уходил спать почти до утра.
И в самый канун декабря, с утречка мы тронулись в путь «одним бортом» с прицепом на свой страх и риск.
А знать бы нам хотя бы малую толику из уготованного нам судьбой! Дело ещё осложнялось тем, что дорога на Тюмень через Курган по ряду убедительных причин оказалась более сложной, чем нам казалось изначально. И дальнобойщики, приехавшие из «мест не столь дальних», в один голос прочили путь из Омска на Тюмень через Ишим. Хотя наш план был в пользу наезженной и менее опасной зимой трассой до Кургана и только после него делать поворот на Север. И всё таки нас переубедили, пояснив, что зимник встал прочно, а это на сутки – двое меньше в пути. «Быть посему» – решили мы.
Глава 2. Чему бывать…
По сути, последнюю ночь в нормальном понятии, не спали. А в два часа пополуночи спешно сгребли приготовленное и загрузили в подогнанную Михаилом машину. Всё прочее уложили с вечера. Попрощались с жёнами и в путь. Ночные улицы Омска казались нам бестактно залитыми светом и лакейски ухожеными.
