Африкан Бальбуров - Черная пасть
Обзор книги Африкан Бальбуров - Черная пасть
Весной 1920 года американские интервенты готовились к эвакуации из России. Командующий американским экспедиционным корпусом на Российском Дальнем Востоке генерал Грэвс приказал вывезти в САСШ скопившееся на сибирских приисках золото. Хорошо вооруженный отряд американских морских пехотинцев двинулся в глухую тайгу, в сторону прииска «Черная пасть»…
Африкан Бальбуров
Черная пасть
Повесть
ОТ РЕДАКЦИИ. Повесть «Черная пасть» — последняя работа народного писателя Бурятии Африкана Андреевича Бальбурова, автора таких широко известных книг, как «Поющие стрелы», «Белый месяц», «Двенадцать моих драгоценностей». Романы, повести и рассказы, документальная проза в одинаковой мере были доступны его перу. В последней повести, на наш взгляд, проявилась новая грань таланта писателя, как автора приключенческого жанра. Ему удалось создать увлекательное, остросюжетное повествование, не поступаясь художнической правдой реалистических характеров, наполнить повесть серьезным социальным и политическим звучанием.
ОТ АВТОРА. О так называемой «Золотой экспедиции» американцев в Забайкалье в годы гражданской войны впервые рассказал мне профессор Лазарь Ефимович Элиасов, крупный специалист по русскому фольклору Забайкалья. История захватила меня — тогда же решил написать небольшую приключенческую повесть. Но, как это бывает у нашего брата писателя, замысел все откладывался, откладывался — как будто на осуществление заветных желаний нам уготована вторая жизнь. Мой ученый друг вскоре умер в далекой камчатской экспедиции... Я понял: все важные дела своей жизни надо исполнять немедленно, не дожидаясь «лучших времен» — их может я не наступить!
Многое в «Черной пасти» — исторические факты. Но поскольку это художественное произведение, то автор, связывая действительные факты друг с другом, не мог обойтись без домысла.
НЕПРОШЕНЫЕ ГОСТИ
Чимит спускался с горы, у подножья которой уютно раскинулась бурятская станица Доодо Боролдой. К ней устремлялась еле приметная тропинка, что шла с Верхних Караулов и, приближаясь к станице, обретала уже вид торной дорожки, идущей вдоль берега.
Речка показалась Чимиту злее, чем обычно и какая была, когда уходил отсюда пять дней назад. «В верховьях пошли дожди!» — подумал он. Отчаянно она кидалась на скалистый отвесный выступ на правом берегу, с ревом бросалась на громадные валуны и превращалась в белую кипень. Похоже было, что в верховьях пошли сильные дожди.
От вида вздувшейся речки Чимиту стало хорошо и весело на душе — успел все сделать, что надо, до дождей. А работы было много: проконопатил стены зимовья, изрядно нарубил березового сушняка — заполнил им все пространство под лежанками-нарами. Не забыл заменить сухари. Соль и серенки[1], оставленные им прежде, лежали нетронутые, стало быть, никто не наведывался в зимовье в Верхних Караулах — старинном заброшенном пограничном посту, расположенном высоко в горах, в густой тайге, богатой зверем, где разрешали охотиться казакам на службе и из пограничных станиц.
Чимиту исполнилось нынче двенадцать, и отец пообещал взять его в тайгу. В первый раз на соболевку! Потому и работалось по-особенному.
Чимит спустился с высокого обрыва, помылся, невольно ежась от студеной воды. Он знал, что в это время года вкрадывается в речные глуби Ледяная Душа[2] — коварная, злая сила, она пронизывает тело человека длинными-длинными иглами, а вслед за ними входит хворь. Она так и называется, эта хворь, — набраться холоду... Но казак не должен бояться Ледяной Души — мало ли что случится на войне. Потому и заставляют казаки своих мальчишек лезть в любую воду и во всякое время года — лишь бы река не была покрыта льдом.
Обсушиваясь, Чимит долго смотрел на беснующуюся реку и вдруг засмеялся: ничего себе Амгалан, что по-бурятски значит Спокойная или Мирная! Случается, эта «спокойная» так разбушуется, что несет на себе огромные деревья, вырванные с корнем, говорят, однажды даже дома сносила в Доодо Боролдое. Почему так назвали реку? Интересно!..
Как должен идти домой человек, который отмахал без малого верст двадцать, и если этому человеку совсем недавно исполнилось двенадцать? Другой бы еле-еле плелся. Но не таковским должен быть сын у Бадмы Галанова, хоть и небогатого, но знаменитого на всю округу, ходившего проводником с тремя экспедициями через Монголию на китайскую сторону. Быть сыном такого казака — это знаете!.. Чимит попил воды из речки, срезал тальниковую лозу и, со свистом крутя над головой, гикнул, побежал что есть сил.
Подбегая к дому, он остановился, озадаченный. Вокруг двора стояли лошади, привязанные к забору, толпились люди, вооруженные короткоствольными винтовками-карабинами, одетые в незнакомую военную форму. Чимит даже зажмурился, протер глаза. Седла на конях не казацкие, люди чужие, и говор не русский...
Чимит незаметно проскользнул в избу. Там сидели станичный атаман, отец да двое приезжих. Один — высокий, тощий, остролицый — был в мундире со странными погонами. Одежда другого казалась вовсе забавной — матерчатая шляпа, на которой много дыр, галифе, блестящие кожаные чулки, короткая гимнастерка с застежкой у пояса...
Атаман, широколицый, с жиденькой бородкой, испуганно оглядывал гостей щелочками глаз, нервно сжимал ладонями правое колено. Казаки, зная эту привычку, бывало, смеялись: не хочет ли атаман выжать из ноги мысль, которой не хватает в голове!
— Берись, Бадмаха! — густым баском выговорил он. — Дело удачливое. Господин Самойлов обещает: вернутся — коня на выбор, это окромя платы, как уговаривались. Хорошо, что ты из Устья воротился. Есть кому проводить их. Говорил же: не поможет тебе Кеха Бутырин, нет нынче промысла на Байкале!
Отец сидел у печки. Из-под полуопущенных век внимательно рассматривал непрошеных гостей, молчал. В станице хорошо знали — бесполезно упрашивать отца, если с чем он не согласен. Пока не обмозгует все как следует, и слова не вытянешь.
— Ответь-ка, атаман, — ровным голосом, как-то странно выцеживая слова сквозь сомкнутые зубы, не поворачивая головы, спросил отец, — казаков-то в станице — дай бог, и все вроде без дела. Почему ко мне привез этих чертей?
Атаман кинул оторопелый взгляд на гостей, вновь опустил задрожавшую ладонь на правое колено, словно оно у него зазябло, стал судорожно гладить, растирать.
— Ты поосторожней со словами, а вдруг кто из них понимает по-бурятски! И пустое спрашиваешь. Кто лучше тебя те места проклятые знает? А ты нанимался на прииск, золотишко добывал. Не куражься, Бадмаха, слышь! Не дай бог, осердишь господина офицера...
Щеголеватый человек в галифе — это был Самойлов, русский инженер, бывший управляющий прииска — поиграл плеткой на длинной полированной ручке, переговорил полушепотом с офицером и, словно поняв атамана, заговорил, выпрямившись на стуле и слегка наклонившись вперед:
