Анатолий Грешневиков - Дом толерантности (сборник)
– Фашисты, – выпалил старик, заметив рядом с собой Николая Степановича. – Я совсем сбился с ног, разыскивая тебя. Они все-таки добились своего, приговорили наш парк.
– Почему приговорили?
– Говорят, администрация дала разрешение.
– На что разрешение?
– Николай Степанович, что ты мне все вопросы задаешь? Сейчас с минуты на минуту сюда приедет представитель администрации с бумагой, вот и спросишь их… Нелюди, фашисты… Деревья не сажали, а кромсать приехали.
Иван Никодимыч погрозил кулаком трактористу. Рядом с ним тихонько заскулила собака. Она решительно шагнула вперед хозяина, села на свой широкий зад, показывая всем своим грозным видом, что поддерживает гнев хозяина. Тракторист недовольно покосился на старика.
– Убери собаку от греха подальше, – попросил он строго. – Мне до вашего парка делов нет, сказали разгребсти площадку под ларек, я и приехал. Скажут – убирайся, я уеду.
– Убирайся сейчас.
– Начальство скажет, тогда уеду. У меня не вы начальство. Сейчас Анзор привезет Полину Яковлевну. Ей известно, что делать.
Возле бульдозера Николай Степанович насчитал девять человек вместе с собой и женой. Митинговать, качать права с таким количеством смешно. Начальство опасается лишь большой народной толпы. Тогда чиновники отзывают технику, думают, как другим путем занять землю, свалить деревья. Про подобные конфликты он часто читал в газетах. Но на их дворе собралось явно мало людей.
– Иван Никодимыч, а почему так мало людей вышло? Никому не нужен парк что ли?!
– Попробуй собери кого.
– Ладно, – неуверенно заявил геолог, желая как-то помочь старику и заодно сгладить возникшую неловкость. – Я пройдусь по этажам.
На пути Николая Степановича, направившегося было к дому, встала его жена. Ее бледное лицо было напряжено, веки слегка дрожали. Позади сморкался высокий, худой человек в очках. Ольга не успела сказать мужу слово, как ее опередил очкарик.
– Бесполезно, – поморщился он, махнул рукой и выругался.
Ольга крепко сжала руку мужа и напряженно добавила:
– Я не ожидала сплошного равнодушия. Такое ощущение, что всем нужен ларек, а не березы и детские горки.
– Оля, тебе нельзя волноваться, иди домой, – настойчиво предложил Николай, погладив рукой ладонь жены. – Иди, пожалуйста, у тебя руки вон уже дрожат…
Очкарик бросил одну фразу за другой, которые окончательно разгневали и расстроили Николая.
– Никто не выйдет, потому как Анзор всех квартирантов обошел. Договорился, гад, со всеми… Ваньке Парфенову даже бутылку сунул…
От неожиданных признаний у Николая что-то перевернулось в груди, подступило к горлу:
– А ты чего тогда здесь?
– Три дня назад меня заставили отказаться от собственной же подписи. А сегодня, когда на меня выехал бульдозер, я решил: пора снова стать человеком.
– Хорошо. Надо других переагитировать.
– Вряд ли получится. За так люди не будут возмущаться. Вот если заплатить…?!
– Кому?
– Тем, кто выйдет.
– Заплатить человеку, чтобы он защитил свой родной двор, березы, которые сам сажал, поливал?!
– Именно так. Анзор, говорю, не зря с дружками бегал по всем квартирам. У них бумага, разрешение есть. А мы тут будем возмущаться, возмущаться, и все зря.
– Мы остановим этот беспредел, – заключил Николай и почти насильно увел жену к подъезду.
Вернувшись к митингующим, он спросил Ивана Никодимыча, а действительно, есть ли смысл до приезда начальства пробежать по квартирам притихшего дома? Старик осмотрелся, запихнул свои натруженные руки в карманы куртки, куда они упорно не хотели влезать, злорадно пояснил, что люди сошли с ума, так как им на все начихать.
– Меня как чумного, ни в одну квартиру не пустили. Людей как подменили. Говорят, мы подписываться больше не будем и все. И не объясняют, почему. У одной хозяйки полчаса стоял в коридоре, уговаривал-уговаривал бумагу подписать, а она ни в какую, пытался угодить, разжалобить, у нее из кухни уже разнесся запах пригорелых лепешек, она тут и сдалась, призналась. Анзор обещал ей доставлять горячие лепешки и пирожки на дом, бесплатно, по первому звонку. Телефон оставил. Других он запугал, третьим пригрозил… В том вон подъезде у стариков собака живет, так им сказал, что отравит сучку, ибо они нарушают общественный порядок. Не угодили чем-то собаки этому нахалу. Запугал стариков. Он и моего Верного обещал прикончить.
– Неужели все-все побоялись подписать простое заявление? – недоумевал Николай. – Да-а, могуч наш народ!..
– Все, кто здесь, все и подписали. Слушай, а, правда, мусульмане собак едят?
– Не слышал.
– А я вот слышал тут во дворе, говорят, что там, где они живут, там собаки не гуляют, их съедают.
У ног Ивана Никодимыча громко зевнула собака, будто догадалась о предмете разговора. Более того, было слышно клацанье ее зубов.
Во двор из-за деревьев лихо влетел старенький «Жигуль». Из него молнией выскочил ершистый Анзор, а следом вальяжно вывалилась грузная женщина. Николай Степанович встретился с ней чуть ли не нос к носу. Разглядел основательно. Она была невысокая, черноволосая, в темном плаще, с лицом смуглым, как у цыганки. Говорила с непонятным акцентом. Грозила. Обещала участкового прислать, составить протокол о противодействии властям… Показала бумагу, на которой стояла печать и было написано, что Анзору Мамедову разрешается строить ларек во дворе по улице Филипова.
– Вежливые люди вообще-то здороваются, прежде чем начинают разговаривать, – вставил реплику в долгую речь заместителя главы администрации района Николай Степанович. – А потом, почему вы решили сразу ликвидировать наш парк, не посоветовавшись с нами, жильцами, не спросив нашего согласия?
– Я поздоровалась, – слукавила, смутившись, женщина. – И парк рубить никто весь не будет, так, уголок небольшой расчистим. Вы же потом спасибо скажете, когда под боком живая торговая точка будет. Днем и ночью открыта будет. Спустишься из квартиры и все купишь. Так что никакого разрешения мы у вас спрашивать не должны, скажите спасибо, что о вас побеспокоились.
И тут, конечно же, началась словесная перепалка. Беспокойство толпы нарастало с каждой минутой.
– Поставьте ларек к себе под окна.
– Этот пройдоха еще и ночью будет торговать. Нам и так по вечерам спать не дают, а тут еще и ночь отнимут.
– Еще раз меня обзовешь, потом пожалеешь, – встрял в разговор Анзор, грозя поднятым вверх кулаком.
– Ты мне угрожать будешь?! Я войну прошел, сопляк. Мне твой ларек поперек горла, ставь его в другом месте, но не у нас.
– Мы гарантируем, никакого беспорядка торговая точка вам не создаст.
– Мы не дадим ее строить.
– А никто вас и спрашивать не будет. Завтра полицию приведу.
– По закону вы обязаны проводить публичные слушания.
– Будут вам слушания и будет вам полиция. Пеняйте на себя. Вы не выполняете распоряжение главы района.
– Это решение дурное. Вы творите беззаконие.
– За такие слова вы ответите.
Представитель власти побушевала, покомандовала и уехала восвояси, оставив на улице разгневанных жителей дома. Вдогонку, открыв лобовое стекло, разгульный, довольный Анзор, воодушевленный поддержкой чиновницы, нагло прокричал обвинительные, но безосновательные слова:
– У вас не парк, а мусорная свалка. Ваши собаки загадили весь двор. Бродят, где хотят, без намордников. Зачем жить в таком гадюшнике!?
Николай Степанович изумленно посмотрел по сторонам, на лужайку под березами, на детскую площадку и нигде не обнаружил мусора.
С неба посыпались капли дождя. Морщинистой рукой Иван Никодимыч потрепал пса Верного за косматую шею и потащил его домой. А вот Николаю Степановичу никуда идти не хотелось, он ловил открытым, поднятым кверху лицом редкие дождинки, и понимал, что каждый день у него почему-то заканчивается усталостью, утомленностью от лишних, ненужных переживаний. Присмотревшись к окнам своей квартиры, он вдруг увидел голову встревоженной жены и побрел вслед за упрямым стариком домой.
Глава третья
В кабинете Николая Степановича, развалившись на диване, сидели два журналиста и попеременно записывали в блокноты чужие мысли. Человек, из которого они вытаскивали, будто клещами, нужные слова, был Иван Никодимыч. Он с трудом вспоминал тот праздничный день, когда жители новостройки под звуки духового оркестра закладывали на территории своего двора небольшой парк. В голове роились события, фамилии… Рассказывать о каждом человеке, принявшем участие в посадке берез, ему особо не хотелось. Многих он не помнил, многих вообще не знал. И главное, он норовил поведать журналистам о неприятном допросе в полиции, о хамском поведении майора, запомнившегося еще с первой встречи. Но от него требовали воспоминаний…
Идея предать гласности покушение чиновников на парк принадлежала Николаю Степановичу. Журналистов искать не пришлось. Он поручил первую статью написать дочери Гале и зятю Виктору. У них это получилось быстро и профессионально. Уже на третий день появления бульдозера в парке в городской газете вышла критическая заметка. Вывернутые наизнанку неблаговидные дела местных чиновников задели их, они забегали по домам и квартирам с единственным желанием потушить скандал и договориться мирным путем.
