Анатолий Грешневиков - Дом толерантности (сборник)
– Нам нужно всем дружно отстаивать свой парк, чтобы земля не убывала, а наоборот прирастала деревьями. Нам воздуха не хватает, а не ларьков.
Отец мимикой изобразил, как подобные слова старик-фронтовик говорит соседям, а те согласно кивают головой, охотно подписывают заявление в полицию. При этом ударение он делал на словах «деревья», «воздух». Будто чувствовал, что в загазованном городе как раз не хватает берез, кленов, лип, чистящих воздух и производящих кислород. Единственное словосочетание «произвол властей» не доходило до его сознания, не смущало разум, потому он и не знал, что в городе давно идет массовая вырубка парков, бизнес требует новых земельных участков, а чиновники берут взятки и потому идут навстречу.
Лиза пыталась представить себе, как легко старику вести разговор с соседями, ведь они, как и он, переживают за экологию города. Она долго слушала, запоминала слова отца и в знак согласия с ним часто кивала головой.
Вдали за окном всплыла оранжевая луна. Отец и дочь открыли окно, чтобы подышать свежим воздухом. Маша уже спала. Ольга Владимировна погремела посудой на кухне и незаметно оставила беседующих, легла отдыхать. Николай Степанович рад был возникшей минуте уединиться со старшей дочерью, пообщаться, ибо заметил, что в последнее время она осунулась, побледнела, сторонится разговоров, а ведь все ее знали как общительного человека. Развод с Валерой, конечно, же оставил глубокую рану на сердце. Но ведь та семейная драма давно позади. Прошло четыре года. Пора забыть, открыть новую страницу в жизни, встретить в конце-то концов другого мужчину. Только время идет, а отец видит, что вместо движения вперед, поиска нового смысла жизни у дочери появилось озлобление, которое она не скрывает, а наоборот выплескивает на близких. Иногда достается Гале с Виктором. Они хоть и живут на съемной квартире, и журналистская работа редко позволяет в последнее время навещать отца с матерью, но зато, когда они появляются в семье, сердитая Лиза начинает вставлять словесные занозы Виктору, которого она подозревает в меркантильности и поверхностном отношении к жене. А больше всего достается Маше. Колкости в ее адрес обострились после знакомства сестры с Анзором, они рождались на пустом месте, возникали по поводу и без оного, и отец, безусловно, не мог этого не заметить.
Тихая, глубокая ночь дарила успокоение. Они смотрели на небо, осыпанное, будто солью, яркими звездами. Кругом пустынно, агрессивная музыка Анзора не мешала думать, наблюдать, вслушиваться в себя. В соседних окнах гасли огни. Деревья в парке засыпали, и непривычная тишина разливалась по миру. Только шелест раскачивающихся занавесок выдавал присутствие в нем человека.
– Папа, как ты думаешь, почему люди не любят друг друга? – Лиза перевела одну тему разговора на другую, как и ожидал отец. – Я мало ценю постороннее мнение, а твое хочу знать, ведь ты любишь маму, дядю Алексея.
– И тебя, и Машу, – добавил отец.
– Дядя Алексей у тебя хороший друг. Если ты не поедешь в Америку за правдой, то я не сомневаюсь, он поедет за тебя, потому что верит в тебя, любит. Но не у всех же вот так здорово, просто?!
– А как ты себе представляешь эту всеобщую любовь?! Все обнимаются, целуются, говорят лишь возвышенные слова? Так не бывает. Мы все разные, мы не можем одинаково относиться друг к другу.
– Не понимаю. Одни почему-то могут любить, другие нет.
– Это ты от одиночества. Не сиди дома, ищи себя в работе… Одиночество – это невостребованность. Но ее можно победить. Смотри, вчера ты рассталась с Валерием… А завтра… Завтра тебе непременно встретится другой Валера, а ему другая Лиза. У жизни других законов нет.
– Почему у меня все плохо, а другим везет…. Маме нашей повезло.
– Нет, это мне повезло, а не маме. Пойми, любовь – это не обязательно, когда тебя любят, но обязательно, когда ты любишь. Если ты любишь, значит, есть любовь. Ты задыхаешься в своей сердечной муке… Забудь. Надо жить, полюбить другого…
Лиза вновь отвернулась, тупо уставившись в окно за полуоткрытую дверцу. Под ситцевым платьем задрожали плечи, то ли от прохладного ветерка, то ли от душевных переживаний.
– А если нет никакой любви, – безразлично, растягивая каждое слово, сказала она. – Только синтетика, никаких подлинных чувств, как твои синтетические алмазы…
– И здесь, дома, она есть, и за его порогом, – нежно промолвил отец и обнял дочь сзади, за холодноватые плечи, положив голову ей на плечо. – Для меня ты лучший алмаз…
– Успокаиваешь меня?!
– Ты плохо себя ценишь. Придет время и ты посмеешься над своими сомнениями.
– Скорее бы оно наступило. Мне кажется, счастье мимо меня пролетает.
– Представление о счастье тоже разное. Например, те же алмазы. Или вспомни про деда Ивана Никодимыча. Для него вчера заявление с подписями жителей дома о недопустимости рубки парка составляло счастье, а сегодня оно стало источником страданий. Люди отозвали подписи. Счастье улетучилось. Завтра люди снова его поддержат, и счастье вернется. Вот как все в жизни зыбко, изменчиво.
– Смешные люди. Сегодня у них одно мнение, завтра – другое.
– Идеалистка ты у меня. Счастье, любовь – всё в тебе самой… Все придет, поверь мне. Пойдем спать.
Страдальческое выражение ее лица говорило о безверии. Слова отца цепляли душу, но душа оставалась пустой, и никакой надежды в ней не появлялось. Годы летели, и с ними улетала юность. Она знакомилась с молодыми мужчинами, и тотчас разочаровывалась в них, отталкивала от себя, ожидая новой встречи. Только и последующее знакомство оказывалось пустым. Лиза осторожно закрыла окно. На улице совсем стемнело. Попрощавшись с отцом, укрывшись в комнате, где уже сладко спала младшая сестра, она заплакала безутешно, уткнув лицо в подушку.
Отец был опечален слезами Лизы. Его ждала бессонная ночь. Вновь к сердцу подступила горечь обиды, нежданно-негаданно явилась непрошенная жалость. В такие минуты его раздражали собственные мысли. Дочь ждет помощи, а он не в состоянии дать ей то, чего она просит. Любовь не преподносится как цветы или шампанское. Это не подарок… Но как ему, отцу, главе семейства, объяснить дочери, что такое любовь? Как вселить в её сердце уверенность в том, что счастье она обязательно встретит?
К утру его сморило. Невыспавшийся, дерганый, постоянно думающий уже не о разговоре с дочерью, а о поездке в Америку, он долго ходил по коридору института и отбивался от советов друга Алексея. Тот безжалостно твердил одно и то же: о необходимости выяснить с американскими коллегами судьбу посланного им доклада.
Николай Степанович помнил тот день, когда ходил на почту. За толстую бандероль пришлось много заплатить. В какой-то момент он опешил, задумался, а следует ли ему посылать для опубликования за границу свою научную работу. Вдруг в институте его потом обвинят в отсутствии патриотизма. Начнут травить, писать доносы. Вылетишь ни за что с работы. А институт для него – это вся жизнь. Тут все планы, устремления, поиски. Но и посылать труд, которому отдал чуть ли не полжизни, и над которым посмеиваются коллеги, он не мог. И когда девушка на почте заметила смятение Николая Степановича, поинтересовалась, а есть ли у него деньги для отправки, то он ответил ей, что дело не в сумме… Чуть не сказал: «Дело в принципе, посылать – не посылать, рисковать или не рисковать!»… Но произнес другое, и слово его прозвучало отчетливо и громко: «Плачу, отсылайте!».
Коротким был ответ и Алексею: «Еду!».
Он действительно собрался в дорогу. Искал телефон американского университета… Ведь прежде чем ехать, надо еще созвониться, договориться о встрече.
Друзья сидели в просторном светлом кабинете с высоким потолком, множеством стульев, расставленных вдоль стен и вокруг длинного, покрытого малиновым сукном, стола. Между окон грузно прислонился шкаф, полный книг. Алексей Константинович вытащил из него пару брошюр.
– В них есть все координаты твоего американского университета.
– Хорошо, – сказал Николай, взяв в руки глянцевые брошюры. – После работы я буду звонить…
Вечером разыскивать по телефону известного профессора из того университета, куда выслан был доклад, не пришлось. Николая Степановича сорвал звонок жены. Полдня его ищет Иван Никодимыч. Жена взволнованно кричала в трубку, просила незамедлительно позвонить старику… Во дворе появился бульдозер. Иван Никодимыч встал на его пути и не давал валить деревья.
Разговор с женой обескуражил Николая Степановича, ввел в смятение. Он так утомился от мыслей ехать за границу, так мучительно распереживался от постоянных тревог за дочерей, что каждый новый звонок по телефону воспринимал как сигнал бедствия.
Сердитый геолог, в расстегнутой куртке и прилипшей к телу рубашке, вскоре сам предстал перед бульдозером. Здесь кучковался народ. Инициативу в руках держал Иван Никодимыч. Его скорченная старостью фигура преграждала движение технике. На гусенице заглушённого трактора стоял лысый человек с заплывшими, черными, как две пуговицы, глазами.
