KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Русская классическая проза » Сергей Сергеев-Ценский - Том 2. Произведения 1909-1926

Сергей Сергеев-Ценский - Том 2. Произведения 1909-1926

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Сергей Сергеев-Ценский, "Том 2. Произведения 1909-1926" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

И все замолчали.

Тускнеющие вечерние поля глядели на них в междуизбяные прозоры, их поля, но ведь вчера еще говорили им, чтобы не считали они этих полей своими… И вчера, и неделю назад, и месяц, и два, — изо дня в день… Так что хоть бы и глаза их не глядели уж на эти поля.

Но они смотрели теперь на стариков сами, — вечерние, тускнеющие, свои поля… И много было густой, как запекшаяся смола, тоски в голосе Никиты Фролова, когда он сказал вдруг:

— Загадили нам всю землю, стервецы!.. Ах, загадили, гады!.. Чем мужик жив?.. Землицей мужик жив!.. Что у него еще есть акромя? Ничего у него нету акромя!.. И тою землицу загадили!..

— Вот за то самое их в земь и закопать! — подхватил Матвей Кондратьич.

— Живьем! — добавил Анишин. — Нехай голодают, вроде, как гадюки!

Но не картинно это показалось Евлахову. Поначалу как будут засыпать их, может быть, и покричат немного эти люди, но, засыпанные, задохнутся и замолчат… и земля замолчит… Но она и так молчит… Земля молчалива… Спокон веку молчит земля.

И он сказал:

— Вот, братцы, как надоть… Выкопать такую яму, — связать их рука с рукой, нога с ногой, поставить перед ямой задом, да, стало быть, дать по ним, гадам, залоп!.. Вот и загремят они таким манером в яму… По правилам выходит так…

— Диствительно, по правилам так, — одобрил Патрашкин, но тот, который спорил с ним всю свою жизнь, Анишин Иван, подхватил живо:

— По пра-вилам!.. Нам правилов никаких не надоть… Мы их без правилов должны зничтожить, — понял?..

И всем показалось, что это — правда.

— Опять же вышел у тебя расстрел, — укорил Никита Андрея.

— Ну, а то чего же!.. Патроны чтоб тратить…

— Не гожается… Нет…

Медленно двигались они и медленно думали. Гусак гоготал одиноко и упорно на чьем-то дворе, а куры уж сели… Редеть уж начал порядок изб и темнеть небо, когда из одной избы выскочила девка Феклунька и, не разобрав из-за саманного тына стариков, с размаху уселась возле ворот, подобрав юбку, и прямо к старикам покатился от нее ручей.

— Рас-сох-лась! — строго сказал Матвей Кондратьич, а Никита Фролов, коренной здешний мужик, никуда и никогда из села не выезжавший, уткнул в этот ручей свою герлыгу и сказал разрешенно и найденно:

— Вот!.. Это оно и есть, братцы мои!..

И обвел всех кругом светлым голубым взглядом.

Застыдясь, убежала широкозадая Феклунька в избу, хлопнув истово дверью, а Никита Фролов сказал медленно:

— Вот им что надоть, — слухайте!.. Как они, собаки, над трудом нашим хресьянским, над землицей знущались, будто она не нашим потом-кровью полита, не нам предлежит, а, стало быть, им что ли-ча, то земле их, матушке, и передать живыми: вкопать их в земь по эфтих вот пор (он показал сухую свою, черную, всю из жил и провалов шею), а головы им оставить всем наружи… и бельмами своими пусть на нас лупают… И как они всю жись нашу хресьянскую обгадили, то так чтоб и их обгадить!.. Вот!..

Пожевал беззубым ртом и вновь оглядел всех ясно и найденно.

Постояли недолго старики, представив, как это выйдет, и решили:

— Та-ак!.. Это сказано дело!..

Но вспомнил еще что-то Патрашкин Пров.

— А помните, как межу нам нашу сельскую в башки вбивали?.. Сколько ж это тому, — годов шестьдесят, али помене?.. Мне тогда двенадцать годов было, за других не скажу. Положили нас, мальчишек — девчонок, на межу носом, да та-ак влили по заднице, — бра-ат!.. Ори не ори, — не поможет!.. Это затем, стало быть, чтобы помнили мы на всю жись нашу, игде эта самая межа идеть… Евсевна была тоже… Паранька… Ее Паранькой звали… Рядом со мной ее секли… Ох, и визжала ж девка!.. Ну, опосля нам конхаветов, орехов, жамков всяких, — ешь, не хочу!.. «Будете, — говорят, — межу теперь помнить, сукины коты?» — «Ну, а то, — говорим, — не иначе, как после такой бани забыть нельзя!» А они говорили распахать!.. Межи-то!.. Чтобы ни одной межи нигде… И все, чтобы обчее…

— Это ты к чему? — хотел было повздорить Анишин, но Андрей Кривой сказал:

— Ведь и я помню… И меня ведь тоже!

— Ну да, и ты был… К тому я, — всех робят на это надо скликать, — до сход солнца поднять: помнили чтоб, как в комиссарах ходить.

— Им жить, не нам… Это ты, диствительно, правильно сказал…

— Знамо, правильно… как нас учили, так чтоб и их…

И обратно к холодной пошли уже молча, но твердо, по ветхой земле, все видавшей, медленно переставляя натруженные за долгую жизнь ветхие ноги.

Канаву для казни решено было выкопать у запруды.

Была в низине за селом в глинистой прослойке запруда, в которой долго, почти все лето держалась дождевая вода. В запруде этой валялись обыкновенно свиньи, плескались гуси и утки… Но немного поодаль земля уже шла мягкая — супесок. В этой-то мягкой земле около запруды и копали канаву, пока светила луна, назначенные стариками.

Дело это было нетрудное, и справились с ним за какой-нибудь час.

Копали молча и споро, по-рабочему хекая и пыхтя.

VII

Один из четырех сумрачно говорил одному из шести — рязанцу:

— Мы что ж?.. Мы — совсем ничего… Проезжали тут мимо такие, как вы, говорили: «Товарищи, гарнизуйте на месте Советскую власть!..» Ну, мы, конечно, гарнизовали…

— Вы бы им пониже поклонились, старикам своим: «Так, мол, и так, ошибочка у нас вышла, дорогие папаши, простите!..» Они бы, глядишь, и простили, — заулыбался криво рязанец.

— Не-е!.. Ку-уда!.. Так рассерчали, — стра-асть! Теперя нам то-ошна дорожка будет!

Это скулил сухорукий председатель комбеда. Он был утлый на вид парень, — верблюжьи губы, утиный нос, а голова с перехватом, как лежачая просвирка печаткой вперед, и глаза выпуклые, как у близоруких.

Теперь они были натруженно красные, эти глаза, и всё изумленно мигали.

— Видать, что не из очень ты умных, — решил, оглядев его всего, рязанец.

— Очень умных у нас игде взять?..

— Ось, слухай, — тем временем вполголоса говорил другому полтавец, — чи такi дурни у вас тут живут, що им абы сiрое, то и вовк… Шо вiн, партийный, чи шо, — от той лядачий? — и кивнул на сухорукого.

— А ты, значит, по-русскому балакать не можешь, — отозвался тот не без насмешки. — А я, видишь ли, по-хохлацки не понимаю.

— Гм… А революцию понимаешь?

— Это дело совсем особое… Потому как я сам год пять месяцев во флоте служил.

— Без году пять месяцев?.. Много!

— Так что вашего брата-хохла мы тоже знаем отлично… «Самоприделение народностей без анекси и контрибуции!..» Зна-аем!.. Уче-ены! Как зачали в семнадцатом году определяться, черноморский флот делить, — так они себе, ваши хохлы, «Кагул» забрали!.. Ну, молдаванов у нас восемьсот человек нашлось, — тем давай «Волю», — дредноут самый лучший. «Мы, — говорят, — на нем свой флаг выкинем!..» А мы тогда, — великороссы назывались, — собрались это всего-то нас девяносто человек на весь флот, — ни одного корабля нам не досталось!.. До того досада взяла! Сошли мы все на берег, анархистами себя объявили да с черным флагом по улицам пошли… А один с дурной головой так даже в море кинулся!

— Видал такого? — кивнул на него татарину полтавец и уж заискрился весь, чтобы отмочить шутку, но татарин спросил матроса:

— Вы тоже комбед?

— Нет… Ревком.

— Председатель?

— Ну да… а то кто же?.. — И довольно строго наморщил немудрый, но упрямый, четырехугольный, сектантский лоб, закусил заячью губу, поиграл тяжелой челюстью.

Плечи у него были дюжие и шея, как налитая. Одет он был в матроску и сподники — по-домашнему.

Остальные двое здешних держались вместе и лицами были схожи. Оба кудреватые, веснушчатые, мелкозубые; глаза беспокойные, мышиные. И когда они перекидывались отдельными словцами насчет комиссаров, то понять их было невозможно.

— Это там какие? — спросил сухорукого еврей. — Ваши или же чужие?

— Наши… Братья они… — Помолчавши, добавил: — Воры.

— А-а!.. За бандитизм тут сидят? — догадался еврей.

— Не-е… Это тоже комбед.

И совсем понизил голос до шепота:

— Из-за этих двух чертей и я-то сижу… Конокрады… Их сколько время в острогу держали, а как тюрьмы открыли, и они, вот они, тут! Так зачали главировать — ку-да!.. Всю правилу наизуст знают, что и как делать… Весь народ поразорили!..

— А кто же был председатель?.. Ведь вы же, товарищ?

— Во-от! Я!.. Нешь я спротив их могу!.. Когда их в острогу напратиковали во-он как!.. Я ничего не мог!.. «Отбирать у богатых все дочиста!..» Ну и отбирали… Спроти нас, конечно, все богатые вышли.

Холодная была с земляным полом, но в ней стояли нары. В углу на нарах спиной к окну лежал латыш и хрипел. Может быть, ему переломили ребро: иногда он тихо, сквозь зубы, стонал и кашлял кровью. Как наиболее сильного, его сильнее всех избили; однако был жестоко избит и студент. Кто-то ударил его по лицу таким жестким — прикладом ли, кулаком ли, твердым, как приклад, или подкованным сапогом с размаху, — что вбил ему зубы в левую часть языка. Два зуба он выплюнул, но язык сильно распух, левый глаз заплыл, говорить было мучительно.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*