Алексей Писемский - Взбаламученное море
Сердце замирало, мутился разум глядеть вниз!.. Какое-то странное желание ринуться туда поднимало ужасом на голове вашей волос.
Софи нарочно поехала по прежней дороге. Лошадь ее раза два обрывалась в пропасть. Англичанин тоже проехал за ней; но Бакланов нет.
Перед отелем наконец они спешились. Горный воздух сейчас же дал себя почувствовать. Бакланов советовал Софи итти переодеться, но она отвечала ему только насмешливым взглядом.
— Давайте, побежимте вниз! — сказала она англичанину, показывая на один из крутейших скатов.
Тот молчаливым кивком головы изъявил согласие.
Они побежали. Видно было, как Софи все быстрее и быстрее стремилась и заметно не имела сил остановить самое себя; вдруг, при одном изгибе дорожки, перед ней, в нескольких саженях, открылся обрыв. Софи сделала движение назад; но нет: ее несло вперед!.. Перед глазами ее уже чернела пропасть!.. Англичанин в это время, совершенным козлом, перебежал ее, на всем маху повернулся к ней лицом и, с нечеловеческим усилием опершись одною ногой, распустил руки. Софи упала ему в объятия. Несколько минут они колебались: в пропасть ли им упасть, или остаться на месте.
Бакланов, видевший все это с горы, всплеснул руками и отвернулся в ужасе.
Софи, опершись на руку своего кавалера, начинала тихо и томно взбираться на гору.
Солнце между тем начинало садиться.
Вся наехавшая публика вышла любоваться его закатом.
Горы, как остроконечные волны, шли кругом всего горизонта. Миллионы оттенков пробегали по нем. По вершинам большей части из них вспыхивали ледники и снег. Солнце красноватым шаром спускалось в разрез двух гор.
С долин и с озер, как бы к собратам своим, поднимался и лез по утесам туман. Деревень и озер было почти не видать. Думы Бакланова невольно возвысились. Ему мечталось, что тут, где-нибудь на вершине, в облаках и на своем золотом от солнца престоле, восседает сам Саваоф, в громах и славе царствующий и управляющий вселенною!
Туманы земли окончательно слились с туманами неба, и все превратилось в какое-то безразличное, темно-сероватое море. И так осталось на несколько часов…
Наконец тени ночи дрогнули. Туман побелел; между несколькими горами прорезалась бледно-розовая полоса утренней зари. Напротивоположной стороне, как бы умывшись и обрядившись, ясно белели лежащие на вершинах снега.
Публика опять высыпала на край горы.
Молодой англичанин тоже стоял тут, завернувшись в свой плед. Но ни Бакланова ни Софи не было.
Наша смелая путешественница чуть не умерла в ту ночь: с ней сначала была истерика, потом жар, а теперь она лежала в постели, с лицом пылающим, вся разметавшаяся и со взбившимися волосами.
Бакланов сидел около нее с испуганным лицом и держал ее руку.
— Как можно быть такой неосторожной! — заговорил он наконец, видя, что Софи несколько успокоивается.
— Что ж, когда мне грустно!.. тошно!.. скучно! — воскликнула она со слезами на глазах.
— Все оттого, что ты ничем не хочешь заняться. Ты читать даже не хочешь и не любишь.
— Ты много сам читаешь? — возразила она ему с насмешкою.
— Наконец это путешествие тебя, я вижу, нисколько не занимает.
— Что же, ахать по-твоему на каждом шагу?
— А главное, ты никого не любишь!
Последние слова Бакланов проговорил и потупился.
— Он-то любит! Кто бы говорил, только не ты! — вскричала Софи с досадой. — Отойдите от меня, мне и так душно!.. — прибавила она.
Бакланов отошел.
Софи между тем начала мало-по-малу смыкать глаза. Обрадованный этим Бакланов, свернувшись кое-как на диванчике, тоже начал дремать.
Когда они проснулись, полдневное солнце совершенно сняло с окружающих видов таинственный характер вечера и рассветающего утра, и очень уж хорошо было видно, что там, пониже, вблизи человеческих жилищ, гораздо лучше, чем на этих голых мертвых вершинах.
— Поедем отсюда поскорее! — было первое слово Софи.
— Сейчас, — отвечал Бакланов, проворно вставая.
— Только, пожалуйста, где бы этих гор проклятых не было: противны они мне! — восклицала Софи.
— Самое лучшее в Веве: там нет ни гор ни людей, отдохнем и вполне насладимся деревней.
— Да, — подтвердила Софи.
Бакланов вышел распорядиться. Софи встала и потянулась. Она чувствовала ломоту во всем теле. Цвет лица у ней был очень нехорош.
— О, какая скука это путешествие! Все болит, вся грязная!..
И Софи чуть не заплакала.
При съезде с горы, она не шалила больше и не гнала лошадь, и хоть смело, но как-то мрачно смотрела вниз.
Бакланов шел около нее пешком.
Когда они проехали первую долину, то, обернувшись назад, оба невольно и в голос воскликнули:
— Господи! Где мы были!
Дорожка, по которой они сходили, казалась тоненькою леноточкой.
Вдруг на ней появилась движущаяся масса.
— Это monsieur англичанин едет, — сказал проводник.
— Чтобы чорт его драл! — произнес Бакланов.
Но Софи ничего не сказала.
6
Жан-Жак Руссо, Шильонский узник и Вольтер
Веве — красивое местечко на берегу Женевского озера. Набережная у него отделана базальтом. Впереди рисуется противоположный берег своими мягкими очертаниями. Шире, нежней, привольней этого ландшафта трудно что-нибудь себе вообразить.
Бакланов и Софи сидели на набережной и любовались этою водой, этими горами и облаками.
По небу беспрестанно пролетали птицы и точно восхищались тем, что видели.
Бакланов толковал о Руссо, о том, как этот философ желал возвратить человечество к более естественному и натуральному состоянию.
— Что за глупости! — сказала ему на это Софи.
Потом он объяснил ей, как madame Варран и из каких побудительных причин полюблила юного и мечтательного Руссо.
— Что за гадости! — сказала на это Софи.
Они долго потом, почти до самых сумерек, гуляли рука об руку.
Софи, впрочем, была более скучна, чем весела.
На другой день она решительно отказалась итти гулять, говоря, что ей не очень здоровиться; но, оставшись одна, сейчас же заперла дверь и написала французскую записочку:
«Si vous voulez me vour, je serai a Paris dans une semaine et je m'arreterial a l'hotel de Bade.
Sophie Leneff».
На конверте она обозначила: «a Paris, monsieur Plumboque, poste restante».
Запечатав письмо с своею обычною, несколько лукавою физиономией, она спросила у горничной, где почта и сама сходила и отнесла его.
Бакланов, желая показать, что ему ужасно весело в Веве, целое утро ходил по окрестностям, но на самом деле ему под конец стало очень скучновато. Красота природы пригляделась, а другим ничем он не был связан с представляющейся ему жизнью.
Впрочем, возвратясь домой, он уговорил Софи съездить покататься на лодке.
Они поехали. Вдали виднелась башня.
— Знаешь ли, Софи, какая это знаменитая башня? — спросил ее Бакланов.
— Нет!
— Это Шильонский замок!
Софи из этого названия ничего не поняла.
— Да неужели же ты не знаешь поэмы Байрона?
И это нисколько не пояснило дела.
— Переведенной Жуковским? — сказал Бакланов.
— Мало ли у него поэм! Где ж их запомнить? — отвечала наконец Софи.
— Эта очень известная, — отвечал ей, с некоторою досадою, Бакланов и желал, видно, пополнить ее сведения в этом случае: — их три брата были посажены тут и прикованы к столбам. Один из них видел, как двое братьев его умирали, и не мог ни подать им руки, ни принять их прощального взора. Наконец освободили человека, а он не идет, не хочет: в темнице своей все похоронил, и любовь свою и молодость!
— А долго ли он сидел? — спросила Софи.
— Долго.
— Когда же это было, давно?
— Давно.
— А за что его посадили?
На этот вопрос Бакланов решительно не знал, что отвечать.
— За совершенно правое и законное восстание, во время, знаешь, этих религиозных войн и всего этого вообще движения, — отвечал он ей общею фразой.
— Может быть, это и не правда, — заметила Софи.
— Все равно это!.. Тут главное дело в ощущениях узника которые схвачены у поэта неподражаемо! — подхватил Бакланов.
Но Софи, кажется, оставалась совершенно равнодушна к этому достоинству.
— А вот это ведь Женева велеет. Это Женева? — спросил он гребцов.
— Qui, monsieur! — отвечали те в один голос.
— Вот, около нее, — продолжал Бакланов, обращаясь снова к Софи: — в Фернее жил другой философ, Вольтер, «сей циник, поседелый», «умов и моды вождь, пронырливый и смелый»! Знаешь эти стихи?
— Знаю, — отвечала Софи и сказал неправду. — А что, в Париж чрез Женеву надобно ехать? — прибавила она.
— Через Женеву.
— Так поедемте лучше туда. Здесь решительно больше нечего делать.
— Как нечего? Гулять надобно! — возразил Бакланов.
— Мы и то уж нагулялись, — заметила на это Софи.
