Алексей Писемский - Взбаламученное море
— Да, — отвечал Бакаланов, погоняя осла.
— Это невозможно там оставаться!.. Чорт знает что такое происходит!.. — продолжал Галкин.
Бакланов молчал.
— Вы знаете, меня не пускали совсем за границу! — проговорил он с гордым видом.
«Тебя бы не только надо пускать, а выгнать из каждой страны!» — подумал Бакланов.
— Кого еще я здесь встретил? — заговорил молодой человек уже с хохотом и видя, что прежний разговор не занимает его спутника. Madame Леневу!.. Помните, которая жила с отцом… Она вдруг меня спрашивает об нем; видно, опять желает обирать его!..
— А батюшка ваш здесь? — спросил Бакланов.
— Да, но он еще не выезжает… Мы всего здесь три дня… Госпожа эта ужасная мерзавка!.. Она столько у него перебрала.
Бакланов наконец не выдержал.
— Послушайте, вы еще мальчишка и позволяете себе подобным образом говорить о женщине.
Галкин сконфузился.
— Женщина женщине рознь!.. — пробормотал он.
— Нет, не рознь! — воскликнул Бакланов: — она моя родственница, понимаете ли вы это?..
Галкин совсем растерялся.
— Я не знал этого!.. — сказал он.
— Ну, так я заставлю вас знать! — кричал Бакланов: — и сейчас же вас, с вашим ослом, отправлю в эту пропасть! — прибавил он, показывая на крутейший обрыв, мимо которого они проезжали, и вслед затем, в самом деле, начал толкать Галкинова осла в спину, в зад, чтобы он подошел к обрыву.
— Перестаньте, Бакланов, перестаньте! — кричал во все это время молодой еврей.
Бакланов разбил себе ногу, руку, но ничего не сделал с ослом.
— Эмансипаторы тоже женские! — заключил он бешеным голосом.
Но Галкин успел уже в это время повернуть осла и уехать под гору.
— Вы ужаснейший чудак! — говорил он, обертываясь к Бакланову, которого главным образом в эти минуты взбесило то, что Софи проигрывала и, пожалуй, опять продаст себя Галкину.
Возвратившись с своей прогулки, он решился еще раз, и уже в последний, иметь с ней объяснение.
К удивлению своему, он на этот раз застал ее дома и, грубо отворив дверь, вошел к ней в номер.
Софи, с изнуренным и истощенным лицом, стояла около своего дорожного сундука и укладывала в нем.
Бакланов начал прямо:
— Вам, вероятно, приятно здесь, но я никак не мог этого сказать про себя, а потому я уезжаю.
— Я сама уезжаю, — отвечала она ему спокойно.
— Куда же это?
— В Париж.
— Но ведь мы, кажется, предполагали с вами ехать сначала в Швейцарию, подышать чистым воздухом.
— Поедемте в Швейцарию, для меня все равно, — отвечала Софи, садясь уже на стул.
Бакланов опять ожил от радости.
— У меня только денег нет; я должна спешить, — прибавила она.
— Да деньги у меня есть, возьмите на путешествие.
— Хорошо!..
Через несколько минут Бакланов решился ее спросить о главном:
— А что, Софи, вы много проиграли?
— Много, — отвечала она с улыбкой: — тысяч сорок франков проиграла.
— Сорок тысяч! Зачем же вы это делали?
— Так, от скуки… скучно… — отвечала Софи.
— Много ли же теперь у вас осталось от всего капитала?
— Немного уж! — отвечала Софи опять с улыбкой и затем, выслав Бакланова от себя, занялась своим туалетом, и к обеду вышла блистающая красотой и нарядом.
5
Восхождение на гору Риги
По Цугскому озеру к Арту шел пароход.
На нем ехали наши путешественники. Тут они уже входили в настоящие швейцарские горы, которые, сдавляя взор то зеленеющими, то обрывистыми и почти голыми скалами, окружали их со всех сторон. Неба чистого, голубого, блистающего полуденным солнцем, был виден только клочок. На нижних склонах гор были рассыпаны деревеньки, а на верхних — изредка мелькали пастушьи хижины. Все это как будто бы было на театре, а не в жизни и не на земле.
Бакланов беспрестанно повертывался из стороны в сторону.
— Нет, тут жить нельзя, — говорил он. — это слишком все как-то искусственно… Жизнь человеческая должна проходить обыкновеннее.
— Что в нашей-то обыкновенной жизни! Наскучила уж она! — возразила Софи.
— Посмотри, — прибавил он: — ты видишь дым около этой горы? Это облака.
— Это гора Риги! — объяснил им стоявший около них господин, в плоховатом пальто, но с чрезвычайно добродушною физиономией.
— Риги… Мы туда и поедем? — переспросил Бакланов.
— Туда, на самый верх; его еще не видать в облаках.
— Софи! Мы будем в этих облаках! — воскликнул Бакланов.
Но Софи в это время была занята другим. Она уже несколько минут не спускала глаз с того самого молодого англичанина, который подал ей перчатки в Бадене и который решительно теперь ехал по следам их: куда они брали билеты, туда и он.
Софи, конечно, на мгновение, но придала такое выражение глазам, что в значении ее взгляда не оставалось никакого сомнения; англичанин при этом слегка улыбнулся и потупился.
— Madame! — обратился к Софи господин в поношенном пальто (это был их проводник): — угодно вам пешком или на лошади ехать на гору?
— А как страшнее? — спросила она его.
— Некоторые дамы боятся верхом, а другие нет.
— Ну, так я поеду верхом и на самой сердитой лошади! Смотрите, такую мне и дайте!
— Вы получите коня, достойного вас! — сказал ей вежливый швейцарец.
Софи говорила громко и при том опять взглянула на англичанина.
Тот опять улыбнулся своею хорошею улыбкой.
Всего этого Бакланов или не видал, или не хотел видеть, и только, уж вслушавшись в последние слова Софи, проговорил:
— Что за глупости ехать в гору на сердитой лошади!
— Я так хочу, и в ледники еще пойду, — отвечала Софи.
Бакланов пожал плечами. Они, как выехали из Бадена, все ссорились.
В Арту проводник провел их в гостиницу.
Англичанин тоже пришел туда.
Софи переменила туалет и вышла в черном с длиннейшим шлейфом платье и шляпке a la Гарибальди.
Бакланов все это время был на улице и смотрел, чтобы в самом деле не привели бешеных лошадей.
— О, нет! У нас таких нет! — успокаивал его проводник.
Софи стояла перед зеркалом и начала поправлять свои волосы, которые, по густоте своей, никак не укладывались под шляпку.
— Как идет к вам этот наряд! — осмелился наконец обратиться к ней с первыми еще словами англичанин, и при этом весь вспыхнул.
— Вы находите? — спросила Софи.
— Да, — проговорил англичанин.
— Вы едете на Риги? — спросила его Софи.
— Д-да! — протянул еще раз англичанин. — А вы потом куда поедете? — прибавил он уже робко.
— В Париж.
— И я! — сказал англичанин.
— О, это хорошо! — воскликнула Софи и, молодцевато похлопывая себя хлыстом по платью, пошла навстречу Бакланову.
— Все готово, — сказал тот.
— Allons! — обратилась Софи к англичанину.
Тот пошел.
Софи, как только усадили ее, сейчас же начала свою лошадь бить хлыстом и поскакала.
— Софи! Софи! — кричал Бакланов, едва поспевая за ней.
Англичанин ехал от них в некотором отдалении около своего проводника, который нес ему плед, подзорную трубу и стулья в палках.
— Monsieur! — воскликнула вдруг Софи, обертываясь к нему: угодно вам ехать со мною рядом?..
Англичанин подъехал к ней.
Бакланов нарочно стал отставать, чтобы не подать виду, что ему неприятно.
— Поскачемте! Кто из нас кого перескачет! — сказала Софи: дайте руку; вот этак виднее, кто у кого впереди!.. — прибавила она, протягивая свою ручку. Англичанин, совсем сконфуженный, взял ее.
— Тише, тише, Софи! — закричал опять Бакланов, поскакав.
Проводники тоже бежали.
— Так, messieurs, нельзя! Нельзя! — говорили они.
— Так ездить на чужих лошадях нельзя! — передавал их слова Бакланов Софи.
— Я им заплачу! — отвечала та и вскоре потом, вместе с англичанином, совсем скрылась из глаз Бакланова и проводников, которые нашли их уже около маленькой гостиницы, где Софи преспокойно сидела и пила пиво.
— Что это, Софи: и пиво наконец пить! — воскликнул Бакланов, не могший удержать своей досады.
— Оно очень вкусно, — отвечала Софи и затем ловко и без всякой помощи сама вскочила в седло.
Проводник умолял ее ехать осторожнее.
Тронулись.
Дорога шла чем дальше, тем круче и опаснее. Там, где она суживалась и к ней с одной стороны прилегали нависшие скалы, а с другой — почти прямою стеной шел обрыв, которому дна было не видно, там именно Софи и начинала понукать лошадь. Умное животное не знало, как вести себя: оно и не слушалось ее слегка трусило…
Англичанин, на своем коне, преспокойно следовал за нею.
— Madame est fort imprudente! — восклицали почти беспрерывно проводники.
Вблизи самой гостиницы есть выдающийся мыс, по которому идут две дороги: одна несколько отступя, а другая по самой закраине, и с нее действительно открывался великолепный вид склонов гор, лесов… летевшие внизу в воздухе птицы казались маленькими черными точками… человек, двигающийся по одной из тропинок на утесе, понагнулся несколько вниз, и казалось, что вот-вот упадет; города и деревни представлялись шишками, пароход — крошечною лодочкой.
