Александр Солженицын - Двести лет вместе (Часть 1 - В дореволюционной России)
Как всё беспорядочно было на верхах власти - мы уже видели. "Со стороны генерала Драке не было проявлено должной распорядительности для надлежащей, правильной организации охраны". Войска были "несоответственно разбросаны мелкими командами", "масса лишних патрулей" и "люди часто стоят без дела". И вот - "в дни погрома поражало то несомненное для всех, близкое к попустительству бездействие, которое было проявлено и войсками, и чинами полиции... полиция почти отсутствовала, войска медленно двигались посредине улицы, деятельно обстреливая дома, из которых раздавались выстрелы, а по обеим сторонам улиц громились беспрепятственно еврейские магазины и квартиры". Один прокурор просил проезжающий казачий разъезд о защите громимых неподалеку магазинов, "казаки ответили, что туда не поедут, так как это не их участок".
Но более того: ряд свидетелей получил "впечатление, будто чины полиции и войска присланы не для рассеяния, а для охраны громил". В одном месте солдаты ответили: "приказано смотреть, чтобы драки не было, и чтобы русских не били". В другом солдаты отвечали: "Мы присягали Богу и Государю", а не защищать "тех, которые изорвали царские портреты и надругались". Офицеры же "считали себя бессильными прекратить беспорядки, находя, что употребить оружие они могут лишь тогда, когда насильственные действия громил будут направлены против войск". Вот из дома "выбежал избитый и окровавленный еврей, преследуемый толпой. Стоявшая тут же рота не обратила на это никакого внимания и спокойно направилась вверх по улице". Вот "грабители ножками от столов в буквальном смысле убивали двух евреев; тут же, в 10 шагах, стоял кавалерийский разъезд, спокойно смотревший на эту дикую расправу". Немудрено, что простонародные голоса толковали и так: "Нам дана царская милость: позволено бить жидов 6 дней"; и у солдат: "сами видите, мыслимо ли это без дозволения начальства?" Чины же полиции "на обращённое к ним требование прекращать беспорядки возражали, что они ничего не могут сделать, так как вся власть перешла к военному начальству". Были и другие случаи: толпа громил бежала целый квартал "под натиском пристава... с револьвером в руке и с одним только городовым", а "околоточный надзиратель Остроменский" "с 3 городовыми и несколькими солдатами, даже не прибегая к оружию... защитил весь свой околоток от разгрома".
У погромщиков - не было огнестрельного оружия, у еврейских же юношей оно было. Однако в отличие от Гомеля, еврейская самооборона не была хорошо организована, хотя "из многих домов стали раздаваться выстрелы" членов самообороны, организованной "как евреями, так и русскими для защиты первых"; "несомненно, были случаи, когда подобные выстрелы направлялись в войска и являлись актом мести за стрельбу их во время демонстраций" предыдущих дней; "были случаи, когда евреи стреляли и в патриотические процессии, являвшиеся ответом на предшествовавшие революционные". Но эти выстрелы "повели к печальным результатам. Нисколько не устрашая громил, они давали войскам формальное право действовать по инструкциям", "каждый раз, как только из какого-либо дома раздавались выстрелы, находившаяся тут же на улице воинская часть, нередко не разбирая, направлены ли пули в неё, или в громил, давала залп по окнам дома, после чего толпа" набрасывалась на тот дом и громила. "Бывали случаи, когда некоторые дома подвергались обстрелу только потому, что громилы указывали... будто из домов этих стреляли"; "бывало также, что сами громилы, взобравшись на лестницу... дома, стреляли оттуда на улицу, чтобы вызвать ответный залп воинской части" и затем громить тот дом.
А дальше - хуже. "Некоторые городовые и бывшие в наряде солдаты не пренебрегали товарами, выброшенными громилами из магазинов, и, подбирая, прятали их в карманы или под шинели". И хотя эти случаи были "лишь редкими, единичными явлениями", отмечен один городовой, который сам разбивал дверь еврейского магазина, и ещё один ефрейтор. (Ложные слухи об армейском грабеже разнеслись потому, что генерал Эверт в своём отделе города скомандовал отбирать у громил и с места погромов уносить вещи и товары на воинские склады, позже возвращённые под расписки еврейской общине. Так было спасено имущества на десятки тысяч рублей.)
Но что удивляться, если негодяй Цихоцкий, потерпев крушение в карьере, не только не принимал никаких мер к действиям полиции (узнав о начале погрома вечером 18-го, он только поздно вечером 19-го известил своих приставов телеграммами), не давал никаких указаний генералам из военной охраны, но и сам, объезжая город, "спокойно и безучастно смотрел на происходившее", только говорил грабителям: "расходитесь, господа" (а те ободряли друг друга: "не бойся, это он в шутку"); а когда с балкона думы кричали "бейте жидов, грабь, ломай!", и толпа подхватила полицмейстера качать - Цихоцкий затем "на крики "ура" отвечал поклонами". Только получив 20 октября от генерала Карасса резкую угрозу (а управляющий ген.-губернаторской канцелярией предупредил, что Цихоцкому не миновать каторги), - велел полиции принять решительные меры против погромов. Сенатор Турау и предал его суду.
Ещё один обиженный генерал из охраны города, Бессонов, "стоял в толпе громил и мирно беседовал с ними: "Громить можно, но грабить не следует". Громилы кричали "ура"". И в другом случае оставался "хладнокровным зрителем грабежа. Когда же один из громил крикнул "бей жидов", [Бессонов] в ответ одобрительно засмеялся". Одному доктору он якобы объяснил, что "если бы он хотел, погром окончился бы в полчаса, но евреи приняли слишком большое участие в революционном движении и потому должны поплатиться". - После погрома в затребованном военным начальством объяснении он отрицал приписываемые ему одобрительные разговоры о погроме, а что, напротив тому, призывал жителей остановить погром: "пожалейте нас, не доводите войска до действия оружием... до пролития своей же, русской крови".
К генералу Карассу текли непрерывные депутации, требовали одни - удаления из города войск, другие - приказания действовать оружием, третьи, четвёртые и пятые - об охране их имущества. Между тем всё 19-е число бездействовала полиция, и воинские начальники плохо или бестолково выполняли распоряжения. С 20 октября Карасс отдал распоряжение "оцеплять и задерживать всех громил". Были произведены многочисленные аресты, в одном месте войска стреляли по громилам, убили пятерых, нескольких ранили. К концу 20-го погром был полностью прекращён, а поздно вечером "слух о том, что евреи режут русских, привёл жителей в полное смятение", ждали мести.
Всего за дни погрома было, по приблизительному подсчёту полиции (часть пострадавших уносилась толпою) - убито 47 человек, в том числе евреев - 12, ранено - 205, евреи из них - третья часть.
Турау заканчивает свой отчёт выводом, что "главной причиной еврейского погрома в Киеве была издавна существующая рознь между малороссийским и еврейским населением, обусловленная различием их миросозерцания. Ближайшим же поводом явилось оскорбление национального чувства революционными манифестациями, в которых видная роль принадлежала еврейской молодёжи". Виновников "глумления и надругательства над всем, что ему свято и дорого", простой народ "видел в одних только евреях. Он не мог понять, после дарованных милостей, само революционное движение и объяснял его стремлением евреев добиться "своей жидовской свободы"". - "Неудачи войны, по поводу которых еврейская молодёжь открыто выражала всегда живейшую радость, уклонения их от военной службы, участие в революционном движении, в ряде насилий и убийств должностных лиц, оскорбления войск....вызывало, несомненно, в простом народе раздражение против евреев", "вот почему в Киеве были случаи, когда многие русские, открыто предоставляя у себя приют беднякам евреям, укрывавшимся от насилии, резко отказывали в нём молодым евреям".
Писала об этом и газета "Киевлянин"119. "Несчастные евреи! Чем виноваты эти тысячи семейств... На своё горе и несчастье евреи не удержали своих безумцев... Но ведь безумцы есть и между нами, русскими, и мы не могли их удержать".
Безумствовала революционная молодёжь - а расплачиваться досталось пожилому и мирному еврейству. Так - мы копали бездну с двух сторон.
По одесскому же погрому мы имеем аналогичный и детальнейший отчёт о ревизии сенатора Кузминского120.
В Одессе, и всегда революционно настроенной, сотрясения проступили и нарастали уже с января; а взорвались 13 июня (независимо от пришедшего вечером 14-го на одесский рейд броненосца "Потёмкин"). Весь день 14-го Одесса бурлила, больше молодёжь, на этот раз и рабочие: "значительные толпы их стали насильственно прекращать работу на заводах и фабриках". Толпа "человек в 300 пыталась проникнуть в развесочную [чая]... произвела несколько выстрелов в околоточного надзирателя, удерживавшего толпу от вторжения, но была рассеяна" залпом полицейского наряда. "Вскоре, однако, она снова собралась", пошла на полицейский участок, перестреливалась с ним, также и из дома Докса "из окон и [с] балкона... было произведено в полицейских чинов несколько выстрелов". Другая толпа "из лежавших на улице строительных материалов устроила баррикаду, из-за которой стреляла по наряду полиции"; ещё на одной улице подобной толпой "было опрокинуто несколько вагонов конно-железной дороги". "Довольно большая толпа евреев ворвалась во двор жестяной фабрики, засыпала [городовому] глаза табаком... при появлении полицейского наряда разбежалась, открыв огонь из револьверов, причём, из числа стрелявших, четыре еврея [перечисляются] были тогда же задержаны"; ещё на одном перекрестке "из собравшейся... толпы евреев [двое] стреляли из револьверов и ранили конного стражника"; "вообще в течение всего дня 14 июня на всех почти улицах города происходили постоянные стычки евреев с нарядами полиции, во время которых евреи пускали в дело огнестрельное оружие и камни" и ранили нескольких городовых. "Со стороны евреев было также ранено до 10 человек", толпа уводила их и скрывала. И ещё, убегая от городового, мещанин Ципкин бросил бомбу, от которой погиб и он, и городовой Павловский.
