Александр Солженицын - Двести лет вместе (Часть 1 - В дореволюционной России)
В октябре революционная раскачка в Киеве всё увеличивалась. Александр Шлихтер (известный в будущем большевик, мастер насильственных хлебозаготовок и "комиссар земледелия" Украины перед её голодным мором) возбудил забастовку юго-западных железных дорог: направлений на Полтаву, Курск, Воронеж и Москву. Запугивая рабочих насилиями, вызвали забастовку и на киевском машиностроительном 12 октября. В университете производили "усиленный сбор "на оружие", причём присутствовавшие бросали и золотые монеты, и крупные кредитные билеты, и серебро, а одна дама вынула даже из ушей серьги". Составлены были "летучие отряды" для насильственного прекращения занятий во всех гимназиях, на всех фабриках, для остановки трамвая, торговли в магазинах, и "с целью вооружённого сопротивления войскам и полиции". Решено было "перенести на улицу" всё движение. 14 октября, по соглашению издателей газет, все они, кроме правого "Киевлянина", прекратили выпуск всех изданий, кроме "телеграмм, имеющих отношение к освободительному движению". - "Летучие отряды" отнимали ручки от моторов у трамвайных вагоновожатых, выбивали камнями стёкла трамваев (были случаи поранения пассажиров). Всё и всюду закрывалось и прекращало деятельность при первом же появлении агитаторов; почтово-телеграфную контору остановили угрозой бомб; в университет на митинг под председательством Шлихтера текли группы студентов, гимназистов, "а также еврейская молодёжь разных профессий".
Тут власть приняла первые меры. Объявлен запрет сборищ на улицах и площадях, университет и политехнический оцеплены войсками, дабы пропускать туда только студентов, "арестовано... несколько человек за оскорбление полиции и войск", несколько эсеров и социал-демократов, присяжный поверенный Ратнер, принимавший "видное участие в народных митингах" (Шлихтер скрылся). Снова пошли трамваи, открылись магазины, и дни 16-17 октября прошли в Киеве спокойно.
И вот в такую-то (по многим местам России) обстановку - 17 октября был брошен, в надежде на благодарность населения, высочайший Манифест о свободах и введении думского (парламентского) образа правления. Телеграфные слухи достигли Киева в ночь на 18-е, утром 18-го листки с Манифестом раскупались и раздавались на улицах (а номера "Киевлянина" "раскупались... учащейся еврейской молодёжью и тут же демонстративно разрывались на части"). Власти немедля освободили из-под стражи и арестованных в предыдущие дни и прежде "привлечённых к дознаниям за государственные преступления", кроме употреблявших взрывчатые вещества. На улицах отсутствовала полиция и войска, собирались "многочисленные скопища народа", сперва мирные. - "Возле университета образовалась многотысячная толпа" из студентов, гимназистов "и из значительного числа еврейской молодёжи обоего пола". По их требованию ректор университета "приказал открыть парадные двери главного здания". Тотчас в зал "ворвалась часть уличной толпы, мгновенно уничтожила императорские портреты, разорвала красное сукно" на флаги и ленты, а некоторые "начали громко приглашать публику стать на колени перед [появившимся] Шлихтером, как жертвой произвола". И "стоявшие вблизи него, действительно, опустились на колени", но другая часть публики "во всём происшедшем усмотрела оскорбление своих национальных чувств". - Затем толпа направилась на Крещатик к городской думе, во главе её ехал на коне Шлихтер с красным бантом и при остановках держал речи, "что борьба с правительством не закончена". Тем временем в Николаевском парке "евреи, набросив на памятник [Николая I] аркан, старались стащить статую императора с пьедестала"; "на другой улице евреи, украшенные красными бантами, стали оскорблять четырёх проходивших мимо солдат: они на них плевали"; на Софийской площади толпа бросала камни в воинский патруль, ушибла шестерых солдат, и два манифестанта были ранены от ответных выстрелов. - Между тем к исполняющему обязанности городского головы явилась группа мирных лиц и "просила открыть зал думских заседаний", чтобы благодарные манифестанты могли "выразить свои чувства по поводу высочайшего Манифеста. Желание публики было исполнено", и состоялся действительно мирный "митинг под председательством гласного Шефтеля". Но подвалила новая многотысячная толпа с красными значками и повязками, она "состояла из студентов и лиц разного звания, возраста, пола и состояния, при чём особенно выделялись евреи", часть ворвалась в думский зал, остальные заняли площадь перед думой. "Мгновенно все национальные флаги, которыми, по случаю Манифеста, была украшена дума, были сорваны, и их места заняли красные и чёрные знамёна". - Тут ещё одна толпа принесла на рунах присяжного поверенного Ратнера, только что освобождённого, он звал идти освобождать и других из тюрьмы, на балконе думы с ним публично целовался Шлихтер, а тот "призывал население к всеобщей политической забастовке... и дерзостно отозвался об особе Государя императора. В это время участниками толпы были изорваны в клочки находившиеся в зале думы императорские портреты, а также поломаны зерцало и царские вензеля, устроенные на думском балконе для иллюминации"; "несомненно, что в уничтожении портретов и вензелей принимали участие как русские, так и евреи", корону "ломал какой-то русский рабочий", потом по требованию некоторых из толпы её поставили на прежнее место, "однако минут пять спустя она снова была сброшена, в этот раз уже евреем, который затем сломал и половину буквы "Н"", "ещё какой-то молодой человек, по наружному виду еврей", ломал венок вокруг вензеля. А в думе всю мебель разломали, из разбитых шкафов выбрасывали деловые бумаги и рвали их. Распоряжался в думе Шлихтер, по коридорам ходили "сборщики денег на неизвестные цели". - Толпа перед думой всё возбуждалась, с крыш остановленных трамваев ораторы произносили зажигающие речи; с думского балкона успешнее всего ораторствовали Ратнер и Шлихтер. "Еврей-подмастерье кричал с балкона: "долой самодержавие"; другой, прилично одетый еврей кричал: "валяй на мясо""; ещё "другой еврей, вырезав в портрете Государя голову, высунул свою в образовавшееся таким образом отверстие, и с [балкона] думы кричал толпе: "теперь я государь""; "здание думы совершенно перешло во власть членов крайних социал-революционных партий и сочувствующей им еврейской молодёжи, потерявшей всякое самообладание".
Смею сказать, что в такой неистовости ликования проявилась черта и неумная и недобрая: неспособность удерживаться на границе меры. Что толкало евреев, среди этих невежественно ликующих киевских сборищ, так дерзко предавать осмешке то, что ещё свято простому народу? понимая неутверженное положение в государстве своего народа, своих близких, - могли бы они 18-19 октября по десяткам городов не бросаться в демонстрации с таким жаром, чтобы становиться их душой, и порой большинством?
Читаем дальше отчёт Турау. "Уважение к национальному чувству народа, к предметам его почитания было забыто. Казалось, одна часть населения... не стеснялась в способах выражения своего презрения..."; "возбуждение народное, вызванное поруганием высочайших портретов, было необычайное. Некоторые из стоящих перед думой стали кричать "кто снял царя с престола?", другие плакали". "Не было быть пророком для того, чтобы предсказать, такие оскорбления для евреев не пройдут даром", "тут же, у думы, стали раздаваться голоса, выражавшие удивление по поводу бездействия властей; кое-где в толпе... послышались крики "надо бить жидов"". - А у думы стояла бездейственно и полиция и рота пехоты. Тут коротко подъехал эскадрон драгун, по нему стреляли из окон думы и с балкона, а на роту полетели сверху камни и бутылки, и стали обстреливать её из револьверов с разных сторон: из думы, из биржевого зала, из толпы демонстрантов. Несколько солдат было ранено, командир роты велел открыть огонь, притом было убито семеро, ранено 130 человек, и площади рассеялась. Но к вечеру того же 18 октября "весть о поруганных императорских портретах, о сломанной короне, вензелях, об изорванных национальных флагах быстро разнеслась по всему городу вплоть до окраин. На многих улицах можно было наблюдать кучки людей, большинстве рабочих, мастеровых и торговцев, оживлённо беседовавших обо всём происшедшем и во всём обвинявших евреев, которые всегда особенно резко выделялись среди манифестантов", "толпа рабочих на Подоле решила... ловить всех "демократов"... подстрекавших к последним беспорядкам, и сажать их под арест "до распоряжения Государя императора"". - Вечером "на Александровской площади появилась первая группа манифестантов с портретом Государя императора, певшая народный гимн. Группа эта быстро увеличилась, и так как с Крещатика расходилось много с красными лентами в петлицах, то на них, как на предполагаемых виновников думской демонстрации, стали набрасываться и избивать отдельных лиц". И это было - начало еврейского погрома.
Теперь, чтобы нам осмыслить и непростительное бездействие властей при разгроме думы и оскорблении национальных символов - а затем ещё горшее непростительное бездействие их при самом погроме, - надо взглянуть, что же делалось внутри этих властей. Сперва это может показаться стечением обстоятельств. Но слишком густо они вдруг стеклись в Киеве (и слишком нередко стекались в других местах), чтобы не увидеть в них уже роковую немочь имперской администрации последних десятилетий.
