Александр Вельтман - Саломея, или Приключения, почерпнутые из моря житейского
– А що, Донечко, любишь ты меня?
– А що, паночко, жинысь на мни, так и буду любить, – отвечала она.
Федор Петрович и задумался. И чего доброго, быть бы веселью, да судьба готовила великого мужа для великой жены.
Был же анекдот, что один любезный друг одного доброго приятеля, которого он приучил не отказывать ему на «нет ли, брат, у тебя чего-нибудь серебра или какой-нибудь мелкой бумажки?» – узнав, что его доброму приятелю выходит огромное неожиданное наследство:
«А что, любезный друг, – сказал он ему, – если б ты получил огромное наследство, тысяч двести или триста, поделился бы ты со мной?»
– Двести тысяч! можно поделиться.
– Честное слово?
– Хоть два.
– Добрый человек! Вот как: я получу наследство – с тобой пополам; ты получишь – со мной пополам; руку!
– Это что называется: что есть – то вместе, чего нет – пополам.
– Чем черт не шутит: давай руку! будет или не будет, а все-таки две надежды лучше, чем одна.
Сегодня сделано условие, а завтра добрый приятель получает известие о наследстве, и от мысли, что ни с того ни с сего, а надо делиться с любезным другом, встали у него волоса дыбом.
Сам полковой адъютант прискакал к Яликову с известием, что ему вышло огромное наследство.
– Любезный друг, – сказал он ему, входя в хату, – во-первых, здорово, а во-вторых, убирайся в отставку!
– Что такое, Василий Петрович? – спросил Яликов, побледнев.
– Больше ничего, как пиши прошение в отставку по семейным обстоятельствам.
– Что ж такое я сделал, Василий Петрович? – проговорил с ужасом Яликов.
– Что сделал? Каков гусь: как будто не знает!
– Ей-богу, ничего не знаю… Я… право, ничего!
– Говори, говори! ничего! полковнику и всему штабу известно; а он ничего не знает!
– Господи! что такое я сделал? – проговорил Яликов сквозь, слезы, – я поеду к полковнику… Скажите, Василий Петрович, что такое?
Я говорю, что подавай в отставку; тут другого ничего не может быть.
– Это какая-нибудь клевета! Я ни в чем ни душой, ни телом не виноват, вот вам Христос!
– Как клевета? позвольте вас спросить: это вы мне говорите, что клевета?
– Нет, Василий Петрович, я сказал так, не касаясь вас; а потому, что кто-нибудь, может быть, несправедливый какой-нибудь донос сделал на меня…
– Донос? Нет-с, формальное отношение, за номером.
– Это просто несчастие… Да от кого же отношение?
– Из суда.
– Я, Василий Петрович, никакого преступления не сделал, Бог свидетель!
– Нет-с, там сказано именно: Федор, Петров сын, Яликов.
– А черт знает, верно, какой-нибудь другой есть Федор, Петров сын, Яликов.
– А как вашего отца зовут?
– Зовут? Петром, – отвечал Яликов боязливо.
– Ну-с! надо знать имя и отчество.
– Отчество?… да я родителя своего с малолетства и в глаза не видал.
– Так вы, стало быть, отрекаетесь от своего отца? Очень хорошо, так я так полковнику и донесу.
– Извольте донести, что я никаких сношений с ним не имел и не знаю, где он обретается; а потому по его делам суду не причастен.
– Непричастны?
– Непричастен.
– Очень хорошо-с; а знаете ли вы, что он умер?
– Умер?
– А! что, побледнел!
– Никак нет-с; что ж, не я в этом виноват…
– Точно не виноват?
– Ей-ей!
– Ну, а он оставил духовную, которая представлена в суд; так теперь извольте с ней разделываться!
– Да за что ж я буду разделываться, Василий Петрович? Если б я был прикосновенен к какому-нибудь делу…
– Да по духовной он вас сделал прикосновенным.
– Ей-богу, грех батюшке за то, что он делает сына своего несчастным!
Федор Петрович такую сделал горестную мину, что полковой адъютант не в состоянии уже был удержаться от хохоту.
– Смейтесь, Василий Петрович; если бы вам случилось так… посмотрел бы я!
– Нет, брат, со мной этого не случится!
– Бог знает!
– Мой отец умер и ничего мне не оставил.
– Счастье ваше!
– Сделай одолжение, возьми это счастье в карман, а мне уступи несчастье, которое навязывает тебе на шею отец. Хочешь?
– Говорить-то легко!
– Клянусь, давай только доверенность, что предоставляешь мне получить по духовной все наследие и распоряжаться им как угодно.
– Какое же наследие, Василий Петрович?
– Какое бы ни было; не твое дело; ты оставайся служить, а я выхожу в отставку.
– Так батюшка наследие мне оставил?
– Это уж не твое дело, ты служи себе, а я поеду.
– Как можно, Василий Петрович; батюшка оставил мне наследие, а вы поедете.
– А не сам ли ты отрекся от отца?
– Как можно отрекаться от отца; я говорил только, что не причастен ни к какому делу.
– Ну да, да; а дело-то и состояло в наследии.
– Нет, от наследия я не отрекался.
– Э, брат! губа-то у тебя не дура! А знаешь ты пословицу, что такому сыну, как ты, не в помощь богатство.
– Уж очень в помощь: не все же так жить… Я намерен жениться!
– Женись, да женись на какой-нибудь дуре.
– Это для чего?
– А для того, чтоб дети были умны.
– Это почему?
– Ты учился математике?
– Учился.
– Ну, так должен знать, что и минус на минус дает плюс.
– Не понимаю; математика давно уж из головы вышла. Яликов разгулялся.
– Эй, Курдюков! – крикнул он.
– Чяво изволите? – спросил вошедший денщик.
– Вели-ка, тово… – сказал Яликов, ходя по комнате и потирая руки.
– Чяво?
– Вели-ка, тово… – повторил он.
– Чяво, – повторил денщик.
– Ну, как оно?… тово…
Денщик стоял в ожидании решения, чего потребует его благородие.
– Барин твой с ума сошел, – сказал полковой адъютант, – покуда придет в себя, дай мне чаю.
– Да! чаю! – сказал Яликов.
– Насилу надумался!
Яликов был вне себя. В первый раз воображение его вырвалось из-под спуда привычных служебных понятий и начало строить ему мир вне службы; но так как матерьялов для этой постройки в голове Федора Петровича было очень недостаточно, то на первый случай матерьялы были заняты из сказочного мира. Федору Петровичу мерещилось, что он ведет Доню в свои волшебные палаты.
– А, Доня, каково?
И Доня дивится, говорит: «Ой, то квартырочка! який на пане червонный жупан!»
– Що, Доню, хочешь грошей? хочешь медвины? хочешь музыку слухать!.. Гей! – вскричал Яликов во все горло.
– Что ты кричишь во все горло? – прерывал мечты его полковой адъютант; а денщик вбегал и спрашивал: «Чяво прикажете?»
– Вели-ко… тово, – говорил Яликов, очнувшись от бреда.
– Чяво? – повторял денщик.
– Чяво! вылей ему ведро на голову! Ну, брат, ты спятил, Яликов.
– Да я все думаю, Василий Петрович, каким образом подавать в отставку? Я никогда не подавал, не знаю, как это делается.
– Верхового коня подаришь? так я тебя выпровожу, сперва и отпуск на двадцать восемь дней с отсрочкой, а потом в отставку.
– Подарю, ей-богу подарю!
– Ну, ладно.
Полковой адъютант устроил все как следует, и чрез несколько дней Федор Петрович Яликов отправился в путь.
Сам бы он не умел принять и наследства; но нашлись добрые люди, которые ему помогли в этом. За исключением разных расходов, Федору Петровичу очистилось более двухсот тысяч наличных да именьице душ в триста. Деньги лежали и Опекунском совете; и вот он отправляется благополучно в Москву.
Въезжая в Москву, Федор Петрович невольно смутился; что-то страшно стало; ему казалось, что он приехал в какой-то иноземный город, в тридесятое царство; а денщик его, Иван, дивясь на огромные домы, поминутно вскрикивал:
– Э! Федор Петрович, извольте-ко посмотреть, какие казармы! Э! еще больше! Э! коляска-то, словно полковничья!..
Ил роду-то, народу-то! А что, брат почтарь, ярмонка, что ли, тесь? а? Эвона! наш брат, солдатик!.. А что, брат служивый, здесь полковая квартира, что ль?
– А где ж барин остановится-то? – спросил ямщик Ивана.
– Разумеется, на постоялом дворе; где ж барину останавливаться-то, как не на постоялом дворе.
– Вестимо, у нас славный постоялый двор.
Прокатив через всю Москву, ямщик и привез Федора Петровича на постоялый двор, на другом краю Москвы.
Федор Петрович молчал от недоумения, куда он заехал; а Иван дивился вслух:
– Вот уж штаб-квартира, так штаб-квартира! Ехали, ехали! Да скажи ж, брат, кто ж это живет в больших казармах-то! Неужто все штабные?
– В казармах полковые живут.
– А вот в той, что со столбами-то? Да, да, и позабыл: ведь ты уж говорил, что там конская скачка, манеж то есть. Э! Федор Петрович, смотрите-ко, кони завезли на крышу зарядный ящик! Постой, постой! Федор Петрович, смотрите-ко!
– Да это киатер, то не настоящие лошади, – сказал извозчик.
– Да что ж это правит-то не солдатик, а трубочист? К чему ж это туда завезли? а?
– А кто ж их знает? чай вывеска, дескать: здесь на конях скачку производят.
– Вот что!
На постоялом дворе Федора Петровича угостили по-русски, чем бог послал: сперва чайком с московскими калачами, а потом предложили поужинать щец да жареной говядинки. Это все еще было нам с руки и привычно; но наутро предстояло Федору Петровичу отправиться в Опекунский совет отыскать там рекомендованного ему чиновника и при помощи его получить по билету часть денег.
