Алексей Писемский - Взбаламученное море
— Что же, совсем не хотят повиноваться?
— Торговаться хотят до конца, — произнес Варегин.
К нему робко подошел довольно доброй наружности мужик.
— Можно, Иван Егорыч, уйти-то? — спросил он.
— Нет, нельзя… сами заварили кашу, так не пеняйте, дьяволы экие, право!
— Да ведь, Иван Егорыч, мир-с, а не я, батюшка.
— Мир?.. Из собак, что ли, мир-то состоит? Из вас же, чертей!
Мужик конфузливо перебирал шапку в руках.
— Как гнилая горячка-то была, — продолжал Варегин: — так умирал с дьяволами, хоть бы тому поверили.
— Это точно что-с, — произнес мужик.
— Так что ж «точно что-с»!.. Стану я вас обманывать!
— Да мы, батюшка, и сумненья в том не имеем.
— Ну коли не имеешь, так пошел и уговаривай!
Мужик пошел, сказал что-то такое двум-трем мужикам, да так тут на месте и остался и не возвращался более.
— Может быть он уговорит, — произнес Бакланов.
— Нет, — отвечал с прежнею мрачностью Варегин: — я уж к исправнику и за военною командой послал, — прибавил он.
— Господи! — воскликнул Бакланов: — да нельзя ли как-нибудь уговорить так?
Варегин усмехнулся.
— Попробуйте, подите, поговорите… Вы спали, а я целую ночь их в сборной избе уговаривал, так будет: наговорился.
Бакланов пошел к Софи, чтобы предупредить ее.
— За командой уж послали, — сказал он больше шутя.
— Как! — воскликнула та, побледнев. — Нет, мой друг, не надо, не надо! Я от всего лучше отступлюсь.
— Да Варегин не отступися; ему это надо для общего порядка.
— Нет, нет, не надо мне ничего! — кричала между тем Софи, становясь перед Баклановым на колени.
— Ты вот кричишь, они услышат это и еще больше будут упираться, — уговаривал ее Бакланов.
— Жаль мне их, не могу я этого… — говорила Софи, упадая на руки Бакланову.
— Что ж делать-то? — отвечал он, сажая ее на диван.
Послышался колокольчик. Софи задрожала.
— Ничего, ничего! — успокаивал ее Бакланов: — я буду целый день сидеть около тебя и не отойду.
При звуке колокольчика толпа мужиков тоже зашевелилась несколько; один из них отделился и побежал ворота отпирать.
Въезжал исправник, довольно полный и расторопный, должно быть, мужчина, ч птичьим, совиным лицом. Он сейчас же выскочил из тарантаса и прямо подошел к толпе мужиков.
— Что, любезные, выстроились уж, — а? Здравия желаем!
— Здравствуйте, батюшка! — проговорили ему несколько голосов.
Исправник повернулся и увидел Варегина.
— А, ваше высокородие, честь имею кланяться! — продолжал он, весело пркладывая руку к фуражке. — Прикажете внушать-с? — прибавил он с улыбкой.
— Внушайте! — отвечал Варегин.
Исправник обратился к мужикам.
— Что ж, вы решительно не повинуетесь?.. Сейчас команда придет.
Мужики не отвечали ему ни того ни сего.
— Я вас спрашиваю, повинуетесь вы, или нет? — крикнул уже исправник.
— Да говори, старый! — толкнули несколько мужиков старика-старосту.
— Нет, батюшка, нельзя нам того, — прговорил тот наконец.
— Отчего же бы это нельзя, позвольте вас спросить?
— Государь император, батюшка, Александр Николаевич не приказывает того.
— А я не знаю, что государь приказывает, или нет?
— Не знаю, батюшка, знаешь ты, аль нет!
— Нет, ты знаешь: врешь, бестия ты этакая! Я вот тебя первого взъерепеню, первого!
Староста мрачно нахмурился.
В это время на двор въехала еще пара в тележке, и из нее соскочил нарядный мужик, с русою окладистою бородой.
— Старшина! — прошел легонький говор между мужиками.
Старшина сейчас же подошел к посреднику.
— Команда идет в версте, ваше высокородие, — донес он.
— Поди, поговори, не усовестишь ли дураков! — сказал Варегин.
Старшина подошел к мужикам и обратился к ним с речью, сильно ударяя на о.
— Государь император делает вам теперь эткие милости, — начал он: — и что ж вы делаете? Госпоже вашей законной не покорствуете!
— Наша законная-то госпожа, господин старшина, умерла, отвечал ему старик-староста.
— Погоди, друг любезный, погоди! — возразил ему на это старшина: — ты теперича имеешь сам имущество, оставляешь ты его сыну, что ли, али сродственнику, и кто ж может его отнять у него? Корову ты ему оставляешь: неужели корова не пойдет к нему на двор?
— Нынче, господин старшина, насчет того порядки другие, опять ему возразил старикашка-староста. — Госпожа померла, значит, мы и вольные; другой господин жив, властвуй, а умер, тоже ослобождаются… Молодые пускай сами себе наживают. Как же ты иначе волю-то сделаешь?
— Ишь как рассудил, складно! — перебил его насмешливо старшина: — а словно бы не так в царских-то указах сказано.
— Знаем мы, господин старшина, как в царских-то указах сказано, знаешь и ты сам! Грех только тебе так говорить: миром, кажись, тебя выбирали.
— Да мне, дьявол вас возьми и с вашею должностью! Тьфу мне на нее! — воскликнул старшина. — С вами, дураками, только время потратишь, да себе беспокойство… — заключил он и, отойдя от толпы, молодцевато прислонился к стене дома.
Прошло еще с полчаса самого ужасного, томительного времени. Наконец на двор прибежали две маленькие крестьянские девочки.
— Солдатушки уж идут! — как-то робко они оповестили.
Толпа, как бы вся в один момент, опустила голову.
Варегин проворно встал и пошел по деревне навстречу команде.
Впереди всоей роты ехал верхом на лошади молоденький офицер. На лице его написана была гордость и серьезность. Солдаты же, напротив, шли вольно, развязно, и большая часть весело между собой перешучивались.
Варегин пошел рядом с солдатами.
— Вы, братцы, имейте лицо-то посерьезнее, посуровее, — сказал он.
— Нахмуримся, ваше благородие, — отвечали ему несколько солдат в один голос.
— Ну, и сначала оцепите только некоторых, — обратился он уже к офицеру.
— Знаю-с, — отвечал тот самодовольно.
— Что огонь употреблять, кровь понапрасну проливать! — обратился опять Варегин к солдатам.
— Известно, ваше благородие, — подтвердил ему фельдфебель: оцепим по-первоначалу, а тут, коли упираться очень начнут, так в приклады.
— Знаем, ваше благородие, не в первый уж раз, — подхватил молодой и с умным лицом солдат: — я этта в Спирове не то что прикладом, а схватил за волосы главного-то зачинщика. «Господин служивый!» — закричал и на колени, а за ним и прочие другие.
Все почти солдаты захохотали.
— Бунтовщики тоже, робята, важные, — произнесло опять несколько голосов.
— Смирно! Ружья на плечо! — скомандовал офицер.
В это время входили уже в самую усадьбу.
Солдаты сейчас же поправились и нахмурились. Офицер махнул барабанщику. Тот громко, так что раздалось на все селение, ударил марш.
Варегин, проворно опередя солдат, опять подошел к мужикам.
Лицо его было бледно, волосы растрепаны.
— Братцы, образумьтесь, смерть вам угрожает! — вскричал он.
Толпа вся дрожала с первого же звука барабана, но ничего не говорила.
Солдаты стали обходить ее и выстроились против нее.
— Братцы, образумьтесь! — произнес еще раз Варегин.
Молчание.
Он махнул белым платком офицеру.
— С левой по одному марш! — скомандовал офицер.
Цепь солдат отделилась и стала входить в толпу, которая и не понимала, что это такое с ней делают.
— Сомкнись! — скомандовал офицер.
Солдаты сомкнулись, человек двадцать мужиков осатлись у них в цепи.
Один молодой парень хотел было выскочить из нее, солдат ткнул ему прикладом в лицо.
Старикашка-староста что-то топтался на одном месте. Этот молодой парень был его единственный сын.
— Тятенька! — закричал он ему оттуда.
— Ну, черти, дьяволы! Становитесь на колени! — вскрикнул старик и сам стал на колени, за ним стали несколько мужиков.
— Виноваты, матушка наша Софья Петровна, виноваты! — завопили они.
Варегин подошел к одному из не ставших на колени мужиков и ударил его по плечу.
— Ну, становись! Еще за зачинщика сочтут.
И вслед затем все остальные коленопреклонились.
Оцепленные давно уже стояли на коленках, а нежный старостин сын даже ревел.
— Надо зачинщиков отобрать! — сказал исправник Варегину.
Тот махнул ему рукой и, совершенно утомленный, опять опустился на рундучок крыльца.
— Кто зачинщики? — продолжал исправник, подходя к стоявшему все еще на коленях старосте.
— Да, батюшка, из Питера к нам сходил человек, — отвечал старик, молебно простирая к нему руки.
— Какой?
— Да вот барыни-то нашей кучер бывший, Михайла; он в бегах был и проходил с дворянином одним: «не повинуйтесь, говорит, а то хуже, говорит, под крепость опять попадете!»
