Николай Лохматов - Листопад
За окном в лунном свете кружились хороводом березняки, залитые туманом поля. У самой дороги, на насыпи, стояли на часах острые сторожевые пики молодых елочек. В стороне пробегали деревни.
Сосед снова взялся за книгу. Как это часто бывает, первый интерес, ненасытная дорожная жажда нового показались утомительными, и внимание каждого обратилось к обычным делам.
Сосед, сцепив длинные костистые пальцы, неторопливо и вкрадчиво поигрывал ими, словно не находя, чем заняться еще. А поезд шел: мерно и мягко покачивался в такт перестукам колес.
Внизу загрохотал мост через небольшую речушку. И снова те же постукивания, тот же предупреждающий вопрос: "Зачем едешь? Зачем едешь?.." "Может, соскочить на первом полустанке и с первым поездом уехать обратно?" - подумал Маковеев и отвернулся к стенке, чтобы не видеть соседа и заглушить в себе тревогу. А колеса все стучали и стучали. Уже сквозь наплывающий сон Маковеев слышал, как в купе вошел еще один пассажир, присел возле ног Маковеева и спросил соседа:
- Все еще сидите? А мы там собрались и опять в буфете по стаканчику... на старые дрожжи.
Сосед пристально посмотрел на него, улыбнулся.
- Да что еще делать в дороге? - словно оправдываясь, спросил вошедший. - В преферанс я не играю... Анекдотами не занимаюсь...
Он потянулся к столу, взял книгу и начал листать ее.
Сознание туманилось, и Маковеев вскоре заснул. И тут же перед ним встала дубрава у Светлого ручья. Кабаньи стада, шныряющие по веткам сойки, крутым склоном оврага крадется за поживой барсук...
Проснулся он от какого-то неприятного ощущения. Открыл глаза. В окно глядело яркое утреннее солнце. Поезд стоял на станции. В купе уже никого не было. Только из коридора доносились голоса выходящих людей.
Он подхватил свой дорожный чемоданчик и выскочил на перрон.
3
В здание областного управления Маковеев вошел с волнением. А совсем еще недавно он являлся сюда, как в свой дом, как человек, облеченный доверием. Сегодня же его деятельность поставлена под сомнение.
Кабинет начальника управления находился в конце коридора. В небольшой комнате секретаря еще никого не было. Маковеев прошел через комнату, открыл обитую черной клеенкой дверь и замер у порога. В просторном кабинете было чисто и много света. У стены стоял новый мягкий диван. Над ним висела большая карта Советского Союза. Вдоль другой стены, на которой висела карта области, стояли новые, с зеленой обивкой стулья. Простенок между двумя широкими окнами тоже был занят картой лесов.
За новым, полированным столом с тремя телефонными аппаратами и затейливым письменным прибором сидел уже немолодой, лысеющий человек. Округленное лицо его заканчивалось широким мясистым подбородком.
При входе Маковеева начальник откинулся на спинку кресла, заулыбался:
- А ну заходи, заходи, путаник!
И располагающая улыбка, и тон голоса успокоили Маковеева. Он подал руку начальнику и в свое оправдание сказал:
- Крепкий орешек достался, сразу трудно было разобраться. Все, кажется, расследовали, взвесили, уточнили, а вот сумел выкрутиться.
Начальник опустил на грудь голову, неожиданно насупился. В кабинете сразу стало тихо и сумрачно. Только с улицы в открытые окна доносился свист молодых скворцов.
- Так, так... - наконец поднял голову начальник. - Нехорошо-с. Внимательно оглядел Маковеева. - А ты знаешь, что предложением Буравлева заинтересовалась Москва?
- Неужели? - Маковеев от неожиданности вскинул голову, вскочил и, уловив усмешку во взгляде начальника, тут же тяжело, расслабленно присел. - Этого не может быть...
Начальник, склонясь над столом, молча начал перебирать свои бумаги. Он то ли не расслышал его вопроса, то ли не хотел отвечать.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
1
Буравлев сидел за столом и вот уже в который раз бездумно разглядывал испещренный полудетским круглым почерком тетрадный лист.
Под окном угрюмо шелестели елки. "Уехала!.. - думал Буравлев. - А я без нее что старый пень..."
Припомнился Ленинград, Лесотехническая академия, которую он закончил и остался в ней вести студенческую практику. Дубчиха, сторож общежития, видя его неустроенную жизнь, жизнь бобыля, не раз, жалея, говорила ему:
- А где ваша жена? Неужто можно от такого человека уйти!..
Он шутливо отнекивался:
- Что поделаешь... Ушла... Вы, женщины, народ такой!..
- Стало быть, не люб... - не верила Дубчиха тому, что жена могла уйти от Буравлева.
- Стало быть, не люб... - поддакивал он. Не мог же он сказать ей, что не был женат и что его жизнь сложилась не так, как бы он хотел.
- Да ты плюнь на нее, вертихвостку. С таким мужиком жила бы, как в сахаре. Я вот промаялась со своим жизнь, а толку - тьфу. Ни детей, ни плетей. Пустой ведь оказался, как червивый орех. Хотела девчонку-сироту взять. Да куда там. Законевал - сил нет.
Может быть, Дубчиха своими разговорами и навеяла ему тогда желание взять ребенка. Жить одному в пустой комнатушке становилось невмоготу. Возвращаясь из академии, он частенько заходил в тихий тенистый переулок, останавливался у решетчатого забора и подолгу следил за игрой ребят.
- Вам кого нужно, гражданин? - спросила его однажды женщина в белом халате.
- Нет, просто так...
- Тогда отойдите, не смущайте детей...
Буравлеву вдруг вспомнился давний случай. Мужчина с девочкой. Электричка. Сердечный приступ. Всхлипы людей. И девочка, оставшаяся одна, потому что у нее, оказывается, кроме этого, умирающего на перроне от приступа сердца, никого в жизни не было...
И тогда он взял девочку за руку и повел к себе. Наташа так и осталась жить у него. Девочка, будто специально предназначенная для него самой судьбой, потому что все говорили, как она похожа на него и глазами, и лицом... и даже повадками. Вот и судьба Наташи...
2
Ковригин остановился у порога и неловко закашлял.
- Садись, - кивнул ему Буравлев.
- Понимаю. Приход мой не ко времени. Сам испытал. Я когда-то тоже вот так сидел и выл, будто раненый волк...
Буравлев вскинул на лоб побелевшие мохнатые брови. Глаза его недобра уставились на гостя:
- Что ты мелешь?
- Не сердись, Сергей Иванович. Я к тебе по-доброму. Мне все известно. Потому и пришел, знал - нелегко тебе будет одному в этот вечер. - Ковригин выхватил из кармана поллитра водки, поставил ее на стол.
- Убери... Убери, тебе говорю!.. - вскипел Буравлев.
- Да ты что? - уставился на него Ковригин. - А еще говоришь, в солдатах был, в плену горе хлебал.
- Кому сказал - убери...
- Пришел к тебе, как к человеку. А ты? - Ковригин взял из шкафа стакан, наполнил его до половины водкой, и протянул Буравлеву. - На, выпей. Легче станет, тогда все обсудим толком.
Буравлев оттолкнул стакан:
- Не могу, понимаешь, не могу.
Ковригин сел за стол и, облокотясь на спинку стула, молча поглядел на Буравлева. Выждав удобный момент, он сказал:
- Хотел бы поделиться своими мыслями. Посадки принялись хорошо. Видимо, ты прав был. Вот я сейчас и думаю, какими наши леса будут через пять - десять лет... Как ты считаешь, Сергей Иванович?
Буравлев молчал.
- Что-то, видимо, до меня не доходило, - продолжал Ковригин. Маковеев мне и другим затуманил глаза планами да заготовками, а за этим мы не увидели своей второй задачи - восстановление леса.
Буравлев вроде не узнавал Ковригина.
- Вот вы ставите вопрос, Сергей Иванович, чтобы всем в лесу хозяйствовал лесничий. Честно, не спал ночь, все думал... Теперь вижу: в этом есть толк.
За окном была ночь.
Незаметно, попавшись на крючок Ковригина, Буравлев оживился и стал рисовать перед ним картины будущих урочищ.
- Лесничий имеет в своих руках все необходимое, чтобы дать лесу ожить в его первозданности, доброте. Я не против рубки леса. Но рубить надо расчетливо, с умом...
Ковригин повернулся к окну. Внизу Чертова яра темнела полоска реки, к которой словно сошла напиться Большая Медведица.
- Заря начинается, - сообщил Ковригин, продолжая слушать Буравлева. "Да, такому человеку можно доверить лес! - думал он. - Прав был Сергей Иванович... Лес - это народное богатство, и нельзя забывать о том, что лес - это сама жизнь..."
Неожиданно Буравлев, видимо вспомнив о дочери, кисло улыбнулся и сказал тихо, тоскливо:
- Вот она, жизнь-то, Степан Степанович, кружит!..
- Крепись, Сергей Иванович, ты не один.
Ковригин и не заметил, как проговорил с Буравлевым всю ночь.
Засветлело. На солнце будто огнем вспыхнули стволы сосен. Перед окном задрожали созвездия кленовых листьев. Молодые березки, словно в парчовом убранстве, разбежались по просеке.
Буравлев смотрел и никак не мог оторвать взгляда от этой картины. Он, казалось, забыл и о разговоре, и о сидящем перед ним Ковригине. Через распахнутые створки окна едва слышно доносилось потрескивание маленьких сухих коробочек. Лопаясь, они семенами обстреливали землю...
- В жизни главное - выбрать свою дорогу... - неожиданно заключил Буравлев. - Свою дорогу... И если она даже не легка... что ж, надо идти по ней. Таков закон бытия!
