Николай Лохматов - Листопад
"Курлы, курлы?.. Будем дружить?.."
Потом они разбегались и вместе взлетали. И так пара за парой. Журка журавка, журка - журавка... Выстроившись в косой угольник, они сделали прощальный круг над берегом озера и потянули на север.
- Куда это они? - прошептал Костя и взглянул на отца.
Глаза Шевлюгина были мокрыми от слез.
- Ты что?
- Красота-то какая!.. - вместо ответа вздохнул Шевлюгин. - Аж дух захватывает!.. - И, утирая рукавом глаза, повернулся к Косте: - На болото, сынок, полетели. Там они по парам и будут жить до осени, выводить птенцов. Вот замечай, многие звери и птицы подруг себе выбирают в драке. Владеет тот, кто ловчее и сильнее. Схватки их нередко кончаются смертью. А эта вот птица только в танце, в веселье. Так-то, выходит, лучше.
Шевлюгин вытащил из стволов патроны, стал вылезать из шалаша.
- Уже домой? - спохватился Костя. - А как же охота?
- Она от нас, сынок, не уйдет. Стоит ли в такой день селезням настроение портить? Пусть порадуются весной!..
Разве можно забыть это? Плачущий отец... "Красота-то какая!.." Но видел Костя отца и другим.
...В лесу бушевала вьюга. Резкий, порывистый ветер наскакивал на деревья, гнул их к земле, срывал с сосен снежные папахи, крутил их, рвал на мелкие части. Лес словно замер. По дуплам попрятались птицы. В чащобах затаились звери. А ветер все не утихал.
Голод поднял с лежки старого лося. Он вышел из еловой крепи, выбрался на дорогу и потянул носом. Пахло дымом и еще чем-то таким, что настораживало. Он сделал несколько шагов и снова остановился, прислушиваясь к вою ветра. В это время из-за ствола старой ели выглянул Шевлюгин. Увидев зверя, он вскинул ружье. Выстрел прогремел глухо. Лось вздрогнул, хотел было ринуться в овраг, но тут ноги его подломились, и он рухнул в снег. Рухнул грузно, всей тушей сразу, и из ноздрей его брызнула кровь.
- Что ты наделал? - дернул за руку отца Костя.
Глаза Шевлюгина хищно блеснули.
- Молод учить меня... - и, выхватив из-за пояса топор, размахнулся и ударил между рогов лося...
...Костя в думах своих не заметил, как порозовел восток, как высокое небо сперва посветлело, потом окрасилось в вишневый цвет.
По луговине, будто мелкие волны на озере, в рядах лежала трава. Воздух был насыщен запахами чабреца и подсыхающей ромашки. За ивняком Костя увидел сезонников на косьбе. Размахивая косами, они маленькими шажками продвигались к кромке дороги. С их загорелых лиц лил пот. Косы не слушались, скользили по верхам, сшибая макушки, концами вонзались в рыхлую землю.
- Вы пяткой берите, пяткой... - шутливо посоветовал им Костя.
- Иди ты... Попробовал бы сам... - огрызнулся один из них. Однако, совета послушался и начал нажимать на пятку. Но ряд у него все равно выходил неровным, клочковатым. На корню оставалась половина помятой травы.
- Ну-ка, пижон, дай мне косу и смотри, как надо... - подошел к нему Костя.
- Пожалст-а!.. - протянул тот и, отдав косу, отошел в сторонку.
Костя взмахнул раз, другой... Шел он легко и свободно. Коса в его руках так и позванивала. Трава ложилась в упругие ряды.
Жвык, жвык... - пела коса.
Из кустов выпархивали белобокие трясогузки, садились тут же, неподалеку, на ивняк и, покачиваясь на тонких ивовых ветках, с любопытством посматривали на людей.
- Ну, видел, как надо косить? - закончив ряд, обернулся Костя, и глаза его внезапно налились злостью. Паренька возле него не оказалось. Развалившись на свежескошенных валках, он, чуть-чуть полуоткрыв рот, крепко спал.
- Ну и работничек! - Костя бросил на скошенную траву косу.
- Черт с ним, пусть спит. Меньше звона будет, - выходя из-за кустов с саженью в руках, заметил Ковригин. - Да и осталось здесь на несколько махов. Будем перебираться на другое место. - И, толкнув парня носком сапога, строго спросил: - Ты сколько классов кончил?
- Ну, десять, а что? - зевая, ответил тот.
- Давай косу. Я тут сам клинушек добью. А ты возьми вот сажень и подсчитай, сколько вы тут наработали.
Парень почесал затылок и, поморщившись, нехотя заковылял до луговине.
Через полчаса Ковригин подошел к нему:
- Ну, что тут рисуешь?
- Как что? Место неровное. Надо его сначала начертить, потом разбить по частям. Это геометрия, а не просто так себе, махание косой.
- Вот именно, - насмешливо бросил Ковригин. - Гонору у вас вон с тем дружком - выше вот этой березки. А когда дела коснется - одна пустота...
Косари засмеялись. Парень задиристо поднял голову:
- Мы люди городские. Нам все это ни к чему...
- Ну и ну!.. - сокрушенно покачал головой Ковригин и, обернувшись к Косте, попросил: - Если не торопишься, помоги мне. Пусть этот городской посмотрит, как надо справляться с геометрией.
Костя взял сажень, быстро обошел луговину и тут же, подсчитав на бумаге, назвал цифру.
- Очень хорошо!.. - живо одобрил Ковригин и, обернувшись к сезоннику, заметил: - Вот у кого, городской, считать надо учиться...
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
1
Увяла, не успела расцвести ранняя девичья любовь. Увяла так же, как от вешних утренников вянут убитые морозом скороспелые цветы вишен в саду. И теперь все, что совсем еще недавно казалось радостным, - и пение птиц перед раскрытым окном, и росистые румяные зори, и тихий плеск окских волн - стало обыденным и до тошноты тоскливым. И мир словно притих, затаился от предчувствия какой-то неминуемой беды.
По вечерам Наташа выходила на берег реки и одиноко бродила по нему в ожидании Маковеева.
Она порой мысленно пыталась убедить себя: пусть он и не приходит, ведь жила она без него эти годы.
"Но почему все это так случилось? - спрашивала себя Наташа. - Почему не послушалась отца, убегала из дому украдкой? Дура я, дура!.."
И все же Наташа продолжала думать о Маковееве. На что-то надеялась.
Домой с работы она возвращалась разбитой. Гасила свой страх воспоминаниями прошлых радостей.
В эти минуты ей особенно хотелось побывать в Дачном лесничестве, где она прожила почти всю свою недолгую жизнь, пройтись по родным, ею протоптанным тропинкам... Особенно ей хотелось увидеть мать. Правда, она не знала ее и не имела представления о ней. У отца не сохранилось даже маленького портрета. Почему?
Но Наташе казалось, что именно в такие минуты ее может понять только мать. Ей бы она рассказала все без утайки. И о том, что она любит Маковеева и в то же время знает, что он недобрый, нехороший человек, незаслуженно обидевший ее отца, в честности которого она никогда не сомневалась, и о том, что любовь к Маковееву не просто любовь - она ждет от него ребенка...
К вечеру Наташа надела свое лучшее, голубое платье и, не сказав отцу, уехала в город. Она решила во что бы то ни стало встретить Маковеева и рассказать ему все: и о своих душевных терзаниях, и о том, что теперь она не одна... И что пора уже решить их общую судьбу. Пусть отец и против ее выбора, но она уже отступить не может.
2
В конторе Маковеева не оказалось. Набравшись смелости, Наташа пошла к нему на дом. Квартира его находилась на окраине города, у самой Оки. С небольшой терраски хорошо были видны утопающие в сизой дымке дали, справа, за песчаным плесом, - гряда соснового леса. У дома, в палисаднике тянулись к окнам увядающие кусты шиповника. Со всех сторон их обрамляли темно-красные шапки георгинов. Крупные, готовые вот-вот распуститься бутоны лениво покачивались от дуновения ветерка.
Разглядывая протоптанные вокруг дома тропинки, Наташа толкнула рукой калитку и начала быстро подниматься по лестнице на террасу. Сердце стучало так, что перехватывало дыхание. Как он встретит? Что она скажет ему? И все те слова, которые прежде приходили ей на ум, вдруг рассеялись, как спуганная стайка воробьев. Новые сомнения остановили ее. Чуть не повернула назад. Но что-то, может быть женское любопытство, заставило ее переступить порог и постучать в дверь.
Вместо Маковеева навстречу ей вышла совсем молодая женщина в цветастом, выше колен, халате и уставилась на нее темными округлившимися глазами.
- Вам кого? - с превосходством спросила она.
- Я хотела увидеть Анатолия Михайловича, - несмело отозвалась Наташа.
Женщина еще раз окинула взглядом Наташу, четко выговорила:
- Мужа нет дома. Поехал по лесничествам.
"Мужа!.." От таких слов Наташа даже съежилась. Ей показалось, что эта незнакомка пронизывает ее взглядом насквозь. И ничего от нее невозможно утаить. Неясная тревога больно кольнула сердце. "Так вот какая она, его Элла!.."
Лицо овальное, аккуратный носик. Глаза большие и темные, с золотинкой. Они-то и делали лицо привлекательным. И статная. А вообще, в ее внешности чувствовался характер: осторожный и властный.
Наташа стояла у порога растерянная, опустив руки, как она делала это во время ответа у доски, в школе.
- Вам плохо? - словно сквозь вату, услышала Наташа участливый, по-матерински мягкий голос. - Пройдите на террасу, отдохните.
Женщина осторожно взяла ее под руку и провела к дивану.
