Евгений Гришковец - Город
Он: Да если бы,... если бы... Тут все по-другому... Пап, я уже боюсь тебе что-либо говорить, потому что ты опять скажешь, что это тонкие, витиеватые рассуждения. А для меня это не рассуждения... Я так живу сейчас... И пытаюсь, хоть как-то, объяснить тебе это. Объяснить... Я, пап, вдруг увидел, точнее, не очень вдруг, но в конце концов увидел, что эта работа... она навсегда...Ну, не в глобальном смысле навсегда, а у меня в жизни навсегда. В ней есть видимые перспективы... Но вот именно, что все варианты этих перспектив видны... И их не то чтобы мало, а просто определенное количество. И еще... можно даже почти точно просчитать, сколько денег я получу до пенсии в случае воплощения даже самых лучших перспектив... Понимаешь? Даже эту сумму можно приблизительно высчитать. И вроде бы деньги неплохие. И дело как бы не в них, не в деньгах... Но из-за того что все сводится к конкретным срокам и цифрам - столько-то денег и столько-то лет, то становится как-то смертельно скучно, а точнее тошно...... И я бы, честно говоря, предпочел бы просто найти эти деньги, вот так..., на улице, и вообще бы не работать.
Отец: Что ж, понятно...
Он: Папа, да что тебе понятно? Ты так это сказал как будто я тунеядец закоренелый... или лентяй...
Отец: Нет-нет, ты не лентяй, ... когда тебе что-то нужно, ты тут, действительно, расшибешься.
Он: А я не знаю других примеров..., не слышал, чтобы кому-то было что-то не нужно, а он бы расшибался.
Отец: Не цепляйся к словам... Ты о чем-то хотел меня попросить? Звонил и говорил, что у тебя ко мне просьба. Что хотел попро-сить?
Он: Пап, я уже не помню... не помню, о чем изначально хотел говорить... Пап, я уже сказал, я решил уехать, точнее... поехать на некоторое время, ну, съездить...Просто, это я тебе уже тоже говорил, я не могу больше делать то, что делал... а другого я ничего не умею, а теперь кажется, что и то, что умел делать, теперь не умею и не могу все это продолжать... Нет!... На самом деле могу! На самом деле все продолжаю и продолжаю... Суета вся эта, телефон все время звонит, я куда-то кому-то звоню... Нет, пап, я не уволился, я, может быть, даже и вернусь...ну, обратно, на работу... но хотелось бы верить, что не вернусь.
Отец: (спокойно). Знаешь, Сережа, а ты эгоист. Причем такой махровый эгоист. Этакий классический...
Он: (спокойно). Спасибо. (Встает.) Я другого, собственно, и не ждал...
Отец: Ой! (Машет рукой.) Чего другого? Ты, кажется, не согласен с тем, что ты эгоист. Послушай, Сережа, я же тебя не упрекаю... Ты звал меня, чтобы все это мне сказать, чтобы я тебя послушал, ну... и как-то утешил, успокоил. Так? Конечно, эгоист! И всегда был им. Но я же тебе не сказал сейчас, что это плохо... Я тебя не ругаю. Я просто жду - чем ты все это закончишь, в чем твоя просьба и к чему все эти рассуждения.
Он: Да к тому, пап, что получается, что я знал заранее то, что ты мне скажешь. Ну, не в деталях, а по сути. Но я договорю. Так вот, я поеду, папа, потому что мне надо поехать. Я просто произведу перемещение в пространстве, без умысла, без видимой цели и причины, главное, без видимой причины. И я надеюсь, это заставит меня делать то и действовать так, как я ещё не знаю. Потому что то, что я знаю, и то, что умею, в той ситуации не пригодится. Потому что то, что я могу здесь, в этом городе, мне кажется, за его пределами пригодиться не может. И возможно, что-то произойдет. А для этого надо поехать. Может быть, есть какой-то другой выход из того, что со мной происходит, просто я другого не вижу.
Пауза.
Отец: Значит, просьбы у тебя ко мне нет никакой. Теперь ты закончил? А я тебе должен что-то на это сказать? И я свободен?
Он: Папа... ничего ты мне не должен говорить. А просить у тебя, когда ты так со мной разговариваешь, я ничего не хочу.
Отец: Сережа, а чего ты ожидал от меня, ну чего? Вот ты сказал, что то, что ты мне сообщишь, это не как всегда. Да у тебя каждый раз, все не как всегда... А-а! (Машет рукой.) Ты хотел со мной посоветоваться или чтобы я тебя утешил, но я не уверен, что то, что я сейчас тебе скажу, ты хочешь услышать. Может тебе это будет даже неприятно и обидно слышать, но... может это будет и полезно... Хотя... (Машет рукой.) Ты что ж, думаешь, то, что с тобой происходит, это так ужасно необычно и уникально? Что я об этом никакого представления не имею? Так вот, не думай так. Ты только не пойми это, ну, мол, что я считаю, что это несущественно и несерьезно... Нет, я так не считаю. Это, возможно, и серьезно, и сильно, и даже глубоко. Но все это я в свое время прошел по полной программе. У тебя, конечно, свои детали, но ничего нового ты мне не сообщил... Понял? ... А теперь, хочешь обижайся на это, а хочешь - успокаивайся. Я же тебе это сказал, чтобы тебя успокоить. А тут уже - дело твое.
Пауза.
Он: Папа, я даже не знаю... Пап, то, что ты сказал, это как-то очень серьезно... Я не понимаю, объясни... Нет, я понимаю, но ты все равно объясни.
Отец: Ты бы лучше у матери спросил или лучше вообще с матерью поговорил. А не огрызался бы, как мальчишка, как пацан... Она тебе может рассказать, как я уезжал и как не уехал. И как она, между прочим, первая и единственная поняла, что со мной что-то серьезное творится... и даже не поняла, а почувствовала. Почувствовала, что я на грани... И как только почувствовала, перестала меня ругать и перечить мне. Ходила везде со мной по городу. За руку держала. Сидела со мной рядом целыми ночами, когда я спать не мог... оттого, что не знал, как дальше жить. Не знал. А она всегда чувствовала, когда нужно молчать, а когда мне было нужно, чтобы со мной поговорили......... Помню, зимой, всю ночь ходила со мной вокруг дома и держала за руку... и ни слова не сказала. А как я только стал выходить из этого состояния, так она мне по полной программе устроила... За мой эгоизм... и все эти сопли. А мне очень плохо было. И вот так, как мы с тобой сейчас, мне не с кем было поговорить. А ты мне твердишь - "это не как всегда, уезжаю, с матерью не могу говорить!"
Он: Пап, а я этого не помню!
Отец: Зато я помню.
Он: Но ты ведь никуда не поехал.
Отец: Не поехал..., никуда не поехал. Но, ты извини за пошлость, время было другое. У меня вот так долго скулить, как ты, возможности не было... Не-бы-ло. (Встает.) Ну все. Больше я тебе ничем помочь не могу. Давай, езжай, делай что хочешь.
Он: Пап, я же ещё не прощаюсь. Я как соберусь, так к вам забегу. А ты, пожалуйста, если я уеду, поговори с Татьяной. Объясни ей, ну, то, что мне сказал, то и ей скажи. И так... присматривай за ней.
Отец: Ты же только что сказал, что мы не прощаемся.
Он: (усмехается). Да-да... Пап, только не смейся... Должен тебе сказать, что только ты меня так понимаешь, только ты.
Обнимает отца, тот стоит, опустив руки, отвернув лицо.
Отец: Так, значит, ты поедешь все-таки?
Он: Поеду, скорее всего, поеду.
Отец: Зря я согласился прийти сюда. Зря. И знаешь, Сережа, ты эгоист посильней меня. Зря я пришел. Пока. (Поворачивается уходить.)
Он: Пап, ещё один момент... Я как-то беспокоюсь за вас за всех, как-то в этот раз особенным образом боюсь. Боюсь... вас оставлять, предчувствие неприятное какое-то... я не знаю...
Отец: Та-а-кх!
Он: Все, пап,... извини. Пока, пока.
Отец: Вот именно, пока. (Уходит.)
Он стоит, молча качает головой.
________________
Ее монолог
Она один.
Она: У нас в шкафу лежат морские ракушки, ...несколько разных морских раковин..., которые мы сами привезли с моря. Они не какие-то особенные, ...а такие маленькие. И есть одна, которую можно слушать, она у нас давным-давно. Ее мой отец привез когда-то мне откуда-то... Она сохрани-лась, и я уже своему сыну давала её слушать. И говорила то, что все говорят,... говорила, что так шумит море.
А папа, наверное, купил её где-то на рынке, в каком-то курортном городке. Одну из множества таких же раковин... И купил-то, скорее всего, потому, что положено что-нибудь морское с моря привозить. А потом эта раковина стала таинственным предметом, который мне иногда давали подержать и послу-шать,... а потом она стала тем же самым для моего сына. Маленькие ракушки я сама собирала на море, лет семь назад. Их было много в прибое. Я сидела и вы-бирала более или менее целые. Но когда они высыхали, то переставали быть красивыми и яркими. Некоторые из них лежат в шкафу за стеклом. Я с них (ус-мехается) раз в год стираю пыль. Я каждую из них знаю. А там их было так много - просто прибой, пляж...
Или у нас есть старая мельхиоровая ложечка. Красивая, вся потертая, лю-бимая всеми чайная ложечка. Она у нас всегда была одна. Сервиза никто не помнит. А когда-то она лежала в магазине новая, блестящая, одна из многих, точно таких же. А куда они все потом подевались?... И кто мог предположить, что именно эту ложечку будут так любить в какой-то семье. (Улыбается.)
Идешь мимо магазинов, а там в витринах манекены... забавные или дурац-кие. С глупыми глазами... ну, пластмассовые. Но вот эта пластмасса имеет форму человека!...А точно такая же, ну, вот в точности такая же пластмасса пошла на изготовление какой-нибудь пластмассовой посуды. И хоть в этом нет ничего особенного, но все-таки странно, как это все выходит.
