Г Владимов - Три минуты молчания
- Где ж он тут есть, мой хороший? Где ж я его сложил? Да посветите хоть, черти!
"Дед" просунул в люк руку с фонарем. Боцман сидел на каких-то канистрах, с парусом на коленях.
-Да он же у тебя!
- Ну! Так ты думаешь - я его ищу? Я фаловый угол ищу. Специально я его сложил, кверху дощечкой, а вот не нахожу. Нет, это шкотовый...
Дрифтер заорал:
- Да тащи! Тут разберемся!
- Разберешься ты. Вот нашел! - Протиснул сложенную парусину в люк. Руку-то не оборвите, я за фаловый держусь.
Он его не отпускал, ухитрился одной рукой задраить люк, а потом бежал за нами по палубе, спотыкался и все-таки держал. Парусина развернулась у нас, углы волочились по воде и набухали, тяжелели, дрифтер в них запутался и упал. К нам еще несколько кинулись навстречу, подхватили, поволокли к мачте. А боцман все держался за свой угол.
- Держу, держу, ребятки! Главное - фаловый не потерять.
Парусину свалили на трюмный брезент. Она уже почти вся распеленалась, разлезлась тяжелыми складками и покрывалась снегом, покуда он ее привязывал к грота-фалу.
Из рубки кричали:
- Боцман! Что там с парусом? Есть парус?
- Щас будет!
Он подпрыгнул и повис на фале, с ним еще двое повисли, и парусина намокшая, тяжелая тряпища - дернулась, поползла вверх по мачте, а книзу спадала серыми складками, почти даже не гнущимися. А мы, времени не теряя, разносили нижнюю шкаторину* по стреле, которая теперь стала гиком, и привязывали гика-шкот за утку на фальшборте. Те трое еще и еще перехватывали фал, передняя шкаторина ползла, вытягивалась вдоль мачты, и постепенно складки расправлялись, уже начали набиваться ветром, уже и гик начал дергаться. И тут парусина ожила, первый хлопок был - как будто кувалдой по бревну, потом заполоскала, и разом выперлось пузо - косой дугой, латы на нем затрещали, с них посыпались сосульки. Холод палил нам лица, сжигал брови и губы, но мы стояли, задравши головы, и что-то в эту минуту в нас самих переменилось: ведь это была уже не тряпка, а - парус, парус, белое крыло над черной погибелью; такой же он был, как триста лет назад, когда мы по свету бродили героями и не знали еще этих вонючих машин, которые и отказывают в неподходящую минуту. И даже поверилось, что раз мы это чудо сделали - еще, быть может, не все потеряно, еще мы выберемся, увидим берег.
* Шкаторина - край, кромка паруса.
"Дед" послюнил палец - хотя зачем его было слюнить? - поднял кверху, сказал:
- Полный бакштаг левого галса!
Я увидел его лицо под капюшоном - все в морщинах и молодое.
- Боцман! Спасибо тебе за парус!
- Да кой-чего смыслим! - боцман ему ответил. - Не совсем по ж... деревянные.
- Молодец! Давай мне теперь четверых на откачку.
2
Помпа была там же, где мы ее и бросили - в узкости, под фальшбортом, только еще снегом засыпана и завалена брезентом - с брашпиля. Вон его куда занесло.
Вчетвером - Шурка еще, Алик и Васька Буров - мы эту дуру опять перевалили через комингс. Опустили шланг и тут лишь вспомнили, что он же не достает до воды.
- А хрен с ним, не достает! - сказал Шурка. - Сейчас придумаем, чтоб доставал. Вниз ее, сволочь, смайнаем. - Он уже лез по трапу и помпу рвал на себя.
- Нелогично, - сказал Алик. - Он тогда доверху не достанет. Что от носа до хвоста, что от хвоста до носа - тот же крокодил.
- Тащи, крокодил!
- Да чего ты хочешь? - я спросил.
- Чего, чего! На верстак поставим, все же повыше. А ты, салага, вниз не ходи, шланг будешь держать.
Стащили на верстак. Я на одном плече встал. Шурка на другом, а Васька внизу, в воде, нажимал то на мой рычаг, то на Шуркин. Шланг зашевелился, помпа пошла тяжело.
- Качаем, ребята! - Шурка обрадовался. - Ну, как там, салага, не достает?
- Прелестно! - Алик ответил сверху. - Только его держать не надо. Я его просто дверью прижал. А сам буду ведром помалу. - Спустил ведро на штертике, зачерпнул и потащил кверху.
Очень нам это понравилось. Хоть и расплескивалась половина. Алик смеялся:
- Малая механизация!
- Растет салага, - сказал Шурка. - Такой умный стал - прямо дельфин.
- Дельфины - интеллектуалы моря. Нам до них далеко!
- Ты качай, качай! Не откачаемся - близко будем.
- Скажи мне, Шура, почему же мы раньше до этого не додумались?
- До чего?
- Помпу на верстак.
- Не все ж сразу. Ты качай!
- А все-таки, Шура?
- Уймись ты, салага. Там люди гибнут, а ты разговоры разговариваешь. Качай!
Салага, однако ж, не унимался.
- Бедные мои бичи, - сказал он, - вот сейчас вы мне нравитесь.
- Ну? - спросил Васька. - Чем же?
- Вы мне сильно нравитесь, бичи.
Шурка спросил:
- Ты, часом, не рехнулся? А то скажи, сменят тебя.
- Не исключено. Все мы немножко рехнулись. Но я запомню эту минуту, бичи. И вы тоже запомните, пожалуйста. Тут есть момент истины!
- Чего? - Шурка даже качать бросил.
Славное лицо было у салаги, но и правда - как у малость свихнутого.
- Как вам объяснить, что такое "момент истины"? Ну, это... когда матадор хорошо убивает быка. Красиво, по всем правилам.
- И что ж тут хорошего? - спросил Васька. - Животную убить?
Алик призадумался.
- Да, это не совсем то... Но я остаюсь при своем мнении.
- Ничо, салага. - Шурка опять стал качать. - Мы тебя все равно любим. Но ты качай все-таки.
- Между прочим, - спросил Алик, - до каких пор я буду салага?
Мы опять бросили качать.
- Действительно, - сказал Шурка. - Оморячим его? Понимаешь, мы б тебя сейчас на штертике окунули, да ты и так мокрый. Считай - на берег ступишь, бич будешь промысловый по всей форме.
- Я это сделаю символически. Ну, вместо себя - окуну ведро.
- Во! - сказал Шурка. - Это самое лучшее. Качай, несалага! Качай!..
Мы закачали, как начисто свихнутые. Потом начали выдыхаться. Васька меня сменил на верстаке, а я стал в воду. Во всякой работе должен же быть где-то и отдых. Так он у нас был в воде.
Васька поплевал на руки и сказал:
- Семьдесят качков сделаю и помру. Он и правда стал считать, да сбился. Потом Шурка стал в воду, а я полез на верстак. Целый век мы качали, все паром окутанные, и двигатель нам уши забивал стуком, и дыхание заходилось в груди - такой воздух был в шахте. Странное появилось чувство - будто кто-то другой, не я, качал этой дурацкой помпой - вверх, вниз, вверх, вниз, -только б не упасть с верстака, когда он ходуном ходит под ногами. Все это с кем-то другим происходило, а я со стороны наблюдал, когда же у него все внутри оборвется? Очень близко было к этому...
- Алексеич, - позвал "дед" сверху. - Поди ко мне. По трапу нам смена спускалась - дрифтер с бондарем и Митрохин.
"Дед" меня вытащил за руку и наклонился над шахтой:
- Шепилов! Ты там, что ли, мерцаешь? "Мотыль" Юрочка выплыл из пара, как из облака.
- Давай-ка подкинь оборотиков.
- Сергей Андреич, опять перекалим движок.
- Ничего не поделаешь, - сказал "дед". - Теперь уж давай на износ.
"Дед" пошел наверх, на крыло рубки. Я за ним.
- Зачем звал, "дед"?
- К шотландцу подходим. Стыкнуться надо.
- Это как?
- Вот вместе и подумаем.
Всю дорогу - когда поднимали парус и когда тащили помпу и качали, - все это время я думал: как же мы с ним стыкнемся? На такой волне подойти смерть. Ну, а на что мы еще шли? Вот уж действительно - все мы рехнулись.
Мы вышли на крыло. Иллюминатор в радиорубке светился. Я припал к нему "маркони" сидел за столом, упершись локтями, в ладонях зажал голову с наушниками. Губы у него шевелились, как у припадочного. Кеп расхаживал мимо двери, заложив руки за спину. Вошел, что-то сказал "маркони". Старенький он стал, наш кеп, весь сгорбился. Снял шапку и вытер лысину платком.
- Где ты там? - спросил "дед".
Он полез выше, на ростры. Там ветер с ног валил. И ни зги не видно. "Дед" светил фонарем - на полметра, не больше.
- Что ты ему сказал? - спросил я "деда".
- Кому?
- Кепу. Почему он вдруг повернул?
- Так, ничего особенного. Сказал: с тобой в "Арктике" за столик никто не сядет.
Смешно мне стало - чем можно человека напугать, чтоб он все другие страхи забыл.
- Ты не смейся над ним, - сказал "дед". - Он еще за твои подвиги ответит. Тебя-то легче выручить... Где он тут его держит?
- Чего?
- Да линемет.
"Дед" стоял над боцманским ящиком, светил туда, шарил среди штертов, гачков, талрепов, чекилей.
- Вот он. - Вытащил линемет с самого дна. - Смотри-ка, и пиропатронов комплект. Ну, боцман!
- Леерное сообщение будем налаживать?
- Попробуем. Только гильзы к чертям просырели, мнутся.
- Крышка была открыта?
- Была. Ох, найти бы, кто... Ладно. Все глупостей наделали. А я первый. Ну что - пальнем один, для смеха?
"Дед" заложил патрон, выставил линемет в корму и нажал на спуск. Только курок щелкнул.
- Осрамимся, - сказал "дед". - Осрамимся перед иностранцами.
- Может, подсушим?
- Это надолго. Это - не подмочить; там, поди, и пяти минут хватило.
- Больше. Он, знаешь, сколько стоял открытый? Как шлюпку вываливали.
Я теперь точно знал, кто ящик не закрыл. Димка, кто же еще? Когда сплеснивал фалинь. Ну, черт с ним, все глупостей наделали.
