Г Владимов - Три минуты молчания
- Больше. Он, знаешь, сколько стоял открытый? Как шлюпку вываливали.
Я теперь точно знал, кто ящик не закрыл. Димка, кто же еще? Когда сплеснивал фалинь. Ну, черт с ним, все глупостей наделали.
- Придется руками, - сказал "дед".
- А добросим?
- Я - нет. Ты добросишь. Ты молодой, зоркий.
Мы вытащили бухту манильского троса, скойлали ее на две вольными шлагами, к середине я пиратским узлом привязал блок и бросательный конец тоже из манилы, но тоненький, с грузиком.
- Отдохни, - сказал "дед".
Я сел прямо на палубу, спиной к ящику, а грузик держал в руке. Тут я опять вспомнил про свое плечо. На помпе я еще натрудил его, а как же бросать теперь: ведь оно у меня правое. Может, сказать "деду", тут ничего стыдного. И вдруг я услышал шотландца. Мы ему погудели, и вот он откликнулся слабеньким гудком.
"Дед" отвел капюшон, приставил к уху ладонь. Значит, и он слышал, не померещилось мне.
- Ну, здрасьте, - сказал "дед". - Вот и мы.
Загудело откуда-то сбоку. Едва мы не проскочили.
- Парус! - закричал "дед". - Парус зарифили?
С палубы кто-то ответил:
- Убрали уже, сами не глухие.
"Дед" кинулся на верхний мостик, к переговорной трубе:
- Справа по курсу - судно. Питание на прожектора! Он сам взялся за прожектор, направил его, и я увидел -сквозь брызги, сквозь заряд - зыбкую тень на волне.
- Видишь его, Николаич? - спросил "дед".
Пароход весь содрогнулся от реверса. Медленно-медленно мы подваливали к шотландцу.
Теперь уже ясно было видно - он к нам стоял кормой. Ох, если бы стоял! А то ведь взлетал выше нас, к небу, а после проваливался к чертям в преисподнюю.
- Ближе не можешь? - кричал "дед". - Ну-ну, Николаич, и за это спасибо.
Там в корме показались люди - в черных роканах с белой опушкой. Я еще отдыхал пока, с грузиком в руке, прислонясь плечом к ящику. А наши уже там высыпали, сгрудились по правому борту.
- На "Пегги"! - боцмана глас прорезался. - Концы ваши - где? Концами я, что ли, должен запасаться? Салаги, синбабы-мореходы, олухи царя небесного!...
"Дед" перегнулся через поручень:
- Потише, Страшной! Здесь конец. Мы будем подавать.
- Это почему же - мы?
- Потому что они - бедствующее судно.
- А мы не бедствующее? Я-то помолчу. Только почему всегда рус-Ивану должно быть хуже?
- Это много ты хочешь знать, Страшной, - кричал "дед" весело. - Слишком даже!
Корма шотландца еще чуть приблизилась.
- Бросай, Алексеич!
Я пошел с грузиком к поручням. "Дед" мне поднес обе бухты к ногам, и я их пощупал сапогом для верности. "Дед" на меня направил прожектор, чтобы шотландцы меня увидели с бросательным, другим прожектором повел к ним на корму.
- Бросай, не медли!
Там их стояло трое. В середине - чуть повыше. Кто же из них поймает? Бросательный был почти весь у меня в руке, скойлан меленькими шлагами, а обе бухты под сапогом, я их еще раз пощупал. Животом прижался к поручням и кинул.
Бросательный с грузиком мелькнул в луче, как змейка, и упал к ним на поручни. Они засуетились там, захлопали рукавицами. И помешали друг другу же. Или не разглядели как следует конца. Я почувствовал, как он ослаб у меня в руке.
Я вытянул его и снова скойлал себе в левую руку, а грузик взял в правую. Зато уж я точно теперь знал, сколько мне надо длины.
Из рубки уже орать начали:
- Что там с концом?
- Ты не слушай, - сказал мне "дед". - И не торопись.
Может быть, просто рука у меня поехала, из-за проклятого плеча. Он упал у них под самой кормой. Тут и багром не достанешь.
- Торопишься! - сказал "дед".
Я теперь койлал его, сжав зубы, чтобы не дать себе заспешить. И кинул я хорошо. Размахнулся не спеша, а кинул рывком, с подхлестом, чтоб грузик завертелся в воздухе.
Он упал длинному на плечо, я это преотлично видел. А он захлопал себя рукавицами по груди, как будто комаров бил... И пропал из луча. Корма у них взлетела, а мы стали проваливаться, и у меня сердце провалилось, когда почувствовал, как он опять ослаб у меня в руке.
- Сволочь ты косорукая! - я ему крикнул, долгому. Мне плакать хотелось, что он такой конец упустил. - Убить тебя мало!
- Что тебя так развезло? - "дед" на меня заорал. - Истерику закатил, как девушка в положении. Бросай!
- Сколько ж я буду бросать - раз они не ловят?
- Будешь бросать, пока не словят!
Я его опять вытянул, взял в правую, сколько нужно по весу. И ждал, когда мы сравняемся.
Грузик ему полетел в лицо. Это я очень даже прекрасно рассчитал. Он увидел, что грузик летит ему в рожу, и отпрянул, и грузик перелетел через поручень. Как словили, я уже не видел, корма у них снова пошла вверх и пропала. Но конец полетел у меня из руки, ожег ладонь.
- Есть! - заорал я "деду". - Работает кончик! Обе бухты стали разматываться.
"Дед" кинулся ко мне, сграбастал одну в охапку и понес к поручням, швырнул вниз.
- Держи, Страшной! Это тебе - ходовой. - Потом вторую: - Это тебе коренной. Плотик приготовили?
- Плотик? Это сейчас, это у нас бы-ыстренько!..
- Мать вашу! Сами вы синбабы. Нет чтобы дело сделать...
Я только следил, чтобы леер прошел по всем поручням без задева.
- Пошли, - сказал "дед". - Или ты сомлел?
- Немного.
- Все равно вниз иди, на ветру не стой. Мы еще жить собираемся!
Я сошел за ним на палубу. Кто-то там на полатях возился, скидывал поводцы с плотика, и боцман причитал, чтоб добром не раскидывались, аккуратно бы складывали в капе. Наконец стащили плотик, привязали к ходовому концу штертом, вывалили за борт. И плотик исчез из глаз, ребята лишь потихоньку подвирывали к себе коренной конец. Потихоньку - это так только говорится, с каждой волной его рвало из рук, и весь он обвис примерзшими варежками.
А я ничего не делал. Вот просто сел на трюм, держался за какую-то скобу и смотрел. И никто не орал на меня, что я сижу, ничего не делаю. Бондарь - и то не орал. Ну, я свое дело сделал. А теперь посижу, на других посмотрю.
Леера у них рвались из рук, возили их по палубе, били животами о фальшборт.
- Васька! - орал дрифтер. - Буров, ты где там сачкуешь? У тя брюхо-то моего толще, давай вперед, амортизируй!
Васька, конечно, сзади сачковал. Но вылез самоотверженно.
- Ох, бичи, что ж от моего брюха-то останется? Шибает!
- Стой там, ничего, амортизируй!..
Дрифтер с "дедом" над всеми высились. Похоже было, они-то и держали концы, остальные только "амортизировали".
Вдруг Васька закричал:
- Стой! Стой, бичи, дергают! Сигнал дают - плотик назад тащить. Вирай теперь ходовой! Потащили. Кто-то спросил:
- Пустой идет?
- Вроде нет, потяжелее стал.
- Сидит в нем какая-то личность!
Боцман выскочил из этой оравы, сложил ладони у рта:
- Мостике! Прожектор - на плотик!
В рубке грохнула дверь, кто-то забацал сапогами - к верхнему мостику. Луч побежал - по вспененной злой воде, по черным оврагам - и в секучих брызгах нашарил плотик. Как будто схватил его рукою - крохотный плотик, белый с красным... И человека в плотике.
3
Весь он был черный, только мех белел вокруг лица и на манжетах. Уже видно было, что руки у него без варежек и как он вцепился в петли и жмурился от прожектора.
- Полундра, ребята! - сказал "дед". - Человека не разбить. Натяни оба конца.
Плотик уже был под бортом и снова отошел. Выжидали волну. А несчастный шотландец болтался - то вверх, то вниз, - выпадал из луча, и снова его нашаривали.
- Дриф, - позвал "дед". - Давай-ка с тобой, они концы подержат.
Они вдвоем встали к фальшборту, перегнулись. Остальные назад отошли, уперлись ногами в палубу, спружинивали концы. "Дед" командовал:
- Левый потрави... Теперь правый помалу.
- Держу! - дрифтер взревел.
- Держи, не упускай! Вот и я держу... Они рванули разом, и шотландец прямо взлетел над планширем.
- Скользкие у них рокана! - сказал дрифтер. - Как маслом облитые.
"Дед" перехватил шотландца под мышки, рванул на себя и повалился с ним на палубу. Бичи кинулись поднимать.
- Куда! - заорал "дед". - Концы держать, сами встанем.. "Дед"-то поднялся, а шотландец так и остался сидеть под фальшбортом, только ноги поджал, чтоб не отдавили.
- Алексеич, - позвал "дед". - Сведи человека в салон. Вишь, он мослы не волочит.
Шотландец улыбнулся мне - как-то виновато, замученно. Лицо у него было как мел. Поднял руку - всю в крови, содранная кожа висела клочьями. Что-то сказал мне, я не понял. Что я там по-английски знаю?
- Хелло! Плиз ин салон.
Он помотал головой: нет, не пойдет никуда. Волна его залила по пояс, он в ней пополоскал руку и показал мне - самое лучшее лечение. Ну что с ним сделаешь?
- Да пусть сидит, - сказал дрифтер.
Второй еще как-то благополучно прошел, а с третьим пришлось-таки поуродоваться. Он сам два раза прыгал на борт и срывался, пока его дрифтер не поймал за локоть. Так он его и кинул, за локоть, лицом в палубу. Мы с Аликом растормошили шотландца, подтащили к фальшборту, усадили с тем, первым, рядышком. Понемногу он очухался, стал помогать ребятам.
Последним тащили ихнего кепа. Он маленький был и цепкий, как обезьяна. И смелый. Как подвели плотик, он весь подобрался, выждал волну и прыгнул. Просто снайперский был прыжок - руками и животом на планширь.
