Максим Горький - Между прочим (Мелочи, наброски и т д)
Говорят сытыми басами, держатся корректно, улыбаются скептически.
Точно думают про себя:
"А интересно, как это нас судить будут за неисполнение постановления, которое мы сами же сотворили и издали? Хе, хе, хе! Чудно!"
Действительно чудно!
Большинство обвиняемых - гласные (выборные члены городских дум и земских собраний - Ред.), и некоторые из них авторы постановления.
Издали они его к сведению и руководству домохозяев - и сами же первые отринули свой закон, не исправив тротуаров в установленный ими срок.
И вот привлечены к ответственности за то, что пошли сами против себя.
Начинается суд.
- Господин Z! - вызывает судья.
Z выходит и заявляет:
- Это я. Но только я тут ни при чём.
- То есть как?
- А так... мне какое дело до тротуаров? Я не домохозяин, а квартирант...
- Так как же вы? Вот полиция составила акт на вас...
- А мне какое дело? Составила, так составила...
- Да вы, может быть, ошибаетесь, - домохозяин вы?...
- Желал бы этого!
- Как же теперь? - недоумевает судья.
- А не знаю. Спросите полицию.
- Гм! Ну... господин X!
Но господин X тоже пока ещё не домохозяин.
Господа Y, F, V и ещё несколько господ также оказываются привлечёнными "занапрасно".
Наконец, добираются до настоящих "нарушителей".
Они подходят к столу судьи и спокойно ждут своей участи, уверенные в своей правоте, чистоте и святости.
- Мы законы сочиняли, мы их и нарушаем... И никому, кроме нас, до всего этого дела нет...
Это написано на их почтенных, уверенных лицах.
- Господа! Вы обвиняетесь... - говорит судья.
- Знаем...
- Как же это вы?..
- Чего?
- Нарушили свои же постановления?
- А как нам их не нарушить-то было? Сказано - строй тротуары и чтобы все они были на один лад. Как так на один лад? Не понимаем!
- Да чего же тут не понимать?
- Высоты не понимаем. Низость нам понятна, в уровень с мостовой, например, а какая высота? Нужно, чтобы тротуар был выше мостовой? Так? А на сколько? На аршин? На сажень? Никто нам высоты не объяснил. Ну, мы и того, и ждали. Объяснят, мол... А заместо того полиция составила акты и вот причинила нам беспокойство... Это как будто бы и не порядок... За что беспокоить купцов? Мы народ сырой...
- Да вы бы спросили думу насчёт этой высоты?
- Для чего? Сама должна сказать. Мы строй, да мы же ещё и расспрашивай, как строить...
- Да ведь некоторые из вас сами гласные думы?
- Нук что ж?
- Наверное, кто ни то из вас имеет же представление о типе тротуара, установленном думой?
- Никакого типа нету...
- То есть как же нету?..
- А так же... Да вы, господин судья, сами-то почему не строили тротуара?
- Я? Гм? Я! Мне... тоже не известно, что требуется... Я тоже ни ширины, ни высоты не знаю...
- Ну вот, то-то же!
- А всё-таки что-то не так у нас выходит. Постановление есть, авторы его налицо, а тротуаров нет, и представления о них тоже нет...
- А на нет и суда нет!
Суда и не было...
Ограничились разговором и благополучно разошлись по домам...
Только...
[13]
Как ни хороша погода, но веяние зимы на всём и всюду заметно...
Меховые магазины прихорашиваются, выставляя товар лицом.
Жёны заводят с мужьями тёплые разговоры о модном зимнем костюме.
Всё сжимается в предчувствии холодов.
И разные самарские тёплые ребята, пользуясь благоприятными для них, но роковыми для других условиями времени, тоже сжимаются.
Не только сами сжимаются, но и других жмут.
Так, например, местные владельцы вальцовых мельниц (машина для размола зерна (пшеницы, ржи и др.культур) в муку; используется также для измельчения соли и иных видов сыпучего сырья - Ред.), несмотря на то, что теперь самое бойкое время для их заведений, и не принимая в расчёт того, что они завалены работой, - убавили своим рабочим жалованье на трёшницу в месяц...
В сентябре платили 12 рублей, а теперь платят 9 рублей.
Расчёт верный.
В сентябре ещё навигация не закрывалась, и рабочий, чувствуя, что его жмут, мог уйти с мельницы и поехать искать "где лучше".
Теперь не уйдёт, шалишь!
Пароходов ходит мало, да и те, которые ходят, берут дорого.
Значит - хочешь не хочешь - работай со скидкой 25 процентов.
Рабочие, конечно, будут работать - ничего не поделаешь.
Осень, холодно...
На Татьянке, по летнему положению, теперь жить нельзя, и как-никак, нужно работать на купца. (река Татьянка - от слова "тать" - "вор". Протекает по территории г.Самары. - Ред.)
Купец это понимает.
И, подождав, когда будет ещё холоднее, он ещё трёшну скинет.
Он не только просто хозяин, но и хозяин всего современного экономического положения.
И он, прекрасно понимая это, стремглав летит к своему идеалу, к такому положению вещей, при котором на его милость работали бы совсем даром.
Что ж? С богом!
Сведущие люди говорят, что его успехи подвигают к нему его гибель.
На днях редакция и контора "Самарской газеты" выдержала целый натиск хронически голодающих людей, - людей, чающих куска хлеба и ради него готовых всё делать и всюду ехать.
Это было прямо-таки нашествие.
Сначала являлись по одному.
Приходит человек, пытливо озирается и вожделеющим тоном спрашивает:
- У вас было напечатано, что нанимают людей на сибирскую железную дорогу. Где остановился агент по приёму?
- В Харькове...
- Не знаю такой гостиницы. Где это она?
- Это не гостиница, а губернский город на юге.
- Так... Значит, это не в Самаре?
И лицо спрашивающего покрывается тенью разочарования.
- Ну, разумеется, не в Самаре, коли в Харькове...
- Н-да... А зачем же вы это печатали?
- Что?
- Да что принимают...
- Ну так что?
- Так, только людей мутите.
И он, несколько подавленный открытием, убившим его надежды, уходит.
За ним - другой:
- У вас было напечатано, что нанимают...
- Это в Харькове...
- В Харькове? Ишь... Вам бы не печатать ин...
За ним ещё двое поют дуэтом:
- У вас было напечатано...
- Идите в Харьков, в Харьков.
- В Харьков?
- Да, да, и всем говорите, что нанимают не здесь.
- Н-да... Прощавайте...
Проходит пять минут без посетителей.
Но вот отворяется дверь, и снова звучит вожделеющий голос:
- У вас было...
- Харьков!
- ...напечатано...
- В Харьков! - орёте вы, потому что вам мешают.
Вы уже выпили два стакана холодной воды и приняли шестьдесят капель валерьянки.
Тем не менее вам хочется принять ещё и кали, дабы гарантировать себя от окончательного разрушения нервной системы.
- У вас... - раздаётся из-за двери.
Вы вырываете клок волос у себя из головы и, скрежеща зубами, думаете, скоро ли посетят вас все самарцы, чающие мест?
- У в...
Вы приходите в холодное бешенство и внутренно предаёте себя анафеме за то, что позволили себе возбудить путём печати человеческие надежды.
Вы даёте себе клятвенное обещание молчать, всегда могильно молчать о требованиях на человека, которые заявляет кто-то где-то.
Вы достаточно наказаны.
Впредь вы не скажете, что на земле есть свободные места для людей.
[14]
Есть на свете довольно вульгарная, но очень верная поговорка:
"У всякого свой вкус - кто любит арбуз, иные же предпочитают свиной хрящик".
Я вспомнил эту поговорку, когда посмотрел, что читают канцеляристы (название низших государственных служащих, не имевших чинов - Ред.)
Их литературный вкус отдаёт полное предпочтение "свиному хрящику".
Так, например, толстущие, скучнейшие, якобы исторические романы Георга Самарова, написанные тяжеловесным языком до тошноты точного немца и далеко уступающие как со стороны стиля, так и со стороны содержания творениям нашего графа Салиаса, взяты 80 раз в течение года, - каждая книга 10 раз.
Чем так полюбился канцеляристам Георг Самаров?
Семь книжек другого Георга - Георга Борна, бездарного подражателя Террайля, - взяты 42 раза.
И таким образом Борн, с точки зрения канцеляриста, так же интересен, как и Золя, 10 книг которого взяты 60 раз, и более интересен, чем Шпильгаген, 12 книг которого взяты 65 раз.
Бессмертные у нас, но давно уже забытые на родине Монтепен и Габорио читаются более, чем Ауэрбах, Жорж Занд.
Фламмарион, туманный мистик, бесшабашный фантазёр и "любитель риторики скучной", и сентиментальный подражатель Жорж Занд - Марлитт, вместе с Дюма-сыном, пользуются одинаковым почётом с Самаровым, - их тоже читают по 10 раз.
Компания!
Но всё-таки всем им предпочитается и более всех читается Гюго, одна книжка которого взята в году 17 раз!
Вторым по качеству, с точки зрения канцеляристов, следует Вернер, хотя тоже романтик, но уже совсем в другом духе: скучный, сладкоречивый и любитель добродетельных героев, добродетельных во что бы то ни стало и против всякой логики.
Бальзак, Флобер, Диккенс, Мопассан, Бурже, Эллиот, Мольер, Бомарше и много других величин европейской литературы пока ещё не существуют для господ канцеляристов...
