Рагим Гусейнов - Ключ дома твоего
Многие в селе, где были девушки на выданье, не скрывали, что желали бы видеть сватов Фейзуллы у своих ворот, и нигде не нашел бы он отказа. Много сердец покорил и стройный стан Яшмы, и ее улыбка. Алой розой благоухала она в букете своих сестер и подруг, не раз заставляя бешено колотиться сердца молодых мужчин. Из-за нее возникали ссоры, многие мечтали послать в ее дом своих сватов, но каждый раз что-то останавливало их, словно создана она была лишь для восхищенного созерцания.
И затихла старая вражда между двумя родами в Вейсали, уже не смотрели злобно друг на друга старые противники, но и не было пока между ними и мира. Лед был разбит, но окончательно растаял он лишь с рождением Айши. Через все село, в надежде на перемирие, потянулись повозки с празднично разукрашенными хончами со сладостями и пряностями на руках красиво разодетых женщин рода Гараллы, которые в сопровождении мужчин, гордо гарцевавших на резвых лошадях, шумно, весело двигались в сторону домов Джуварлы, раскинувшихся на западном склоне Азала, возвышающегося над Вейсали.
Следовать наказу старших - долг молодых. Не ими установлены эти законы, не им их отменять. Но всегда были девушки, веление сердца которых было сильнее родительского послушания, и уходили они, не думая, что наносят своим поступком обиду своему отцу, с самого рождения ее мечтающему о том, как примет он робко переступающих порог его дома сватов. И хотя проклинают отцы своих убежавших дочерей и грозятся убить их при первой же встрече, клянутся не прощать до самой смерти и заклинают всех не допускать их даже на свои поминки, время и разлука затягивают кровоточащую рану, и они, таясь, начинают прислушиваться, о чем это там за перегородкой шепчутся женщины, зашедшие навестить его так некстати заболевшую жену, и чье это имя они часто тихо повторяют, не об их ли дочери речь? Может, что случилось? Но пока еще гордость не позволяет им открыто спросить об этом, хотя до них уже доходят слухи о рождении внука или внучки, и ноет от тоски сердце, так хочется им увидеть это крохотное дитя, трепещут ноздри в надежде услышать сладостный запах маленького тельца, но они продолжают сохранять видимость кровной обиды. Только во сне они полностью раскрепощаются. Здесь внучка прижата к их груди, целуют они ее в мягкий подбородок, а она играет своими ручонками в их бороде и... смеются они от восторга, когда теплая влага вдруг растекается по их животу вниз, в шаровары, и они, отдав ребенка матери, чтоб перепеленали, с напускным негодованием, но улыбаясь, со светящимися от счастья глазами идут переодеваться, показывая всем, кто им встречается, это мокрое пятно, как свою самую высочайшую награду в жизни. В такие дни, просыпаясь, они тихо сидят на тахте, пьют чай и с надеждой поглядывают на дорогу, не покажется ли кто с радостной вестью.
С готовностью приняли протянутую в надежде мира руку родные Яшмы. Забыли былую вражду. И не было больше дома в роду Джуварлы, двери которого не открылись бы перед этой процессией, не было мужчины, который не вышел бы к ним на встречу с открытым сердцем. Впервые двое старейшин пожали друг другу руку и по мужски, крепко обнялись. Несколько дней праздновало село наступление мира, лица людей улыбались, всех их примирило крохотное дитя.
...
Семнадцать лет прошло, много свадеб было сыграно в обеих семьях, смешались бывшие непримиримые враги друг с другом и вместе с другими семьями Вейсали образовали большой клан, связавший родственными узами каждый дом, каждую улицу в нем. Но Айша, с каждым годом расцветая и пьяня, была единственной. Смеялась улица, услышав смех ее, подтягивалась молодежь, распрямляя плечи, когда она, прикрыв расшитым платком лицо, озорно поблескивая глазами, пробегала мимо в гости к многочисленным тетушкам как с отцовской, так и с материнской стороны, и везде она была не гостьей, а капризной хозяйкой.
Глава пятая.
Не по годам рассудительная, острая на язык, капризная, избалованная родителями и родными, Айша быстро стала душой всего Вейсали, везде в каждом доме были ей рады, казалось само солнце заходило к ним в гости, так освещалось все вокруг с ее приходом.
Но время беззаботной юности проходит, и в один прекрасный день каждая девушка чувствует, что вчерашние друзья уже краснеют в ее присутствии, когда она невзначай обратится к ним с вопросом, опускают вдруг вспыхнувшие глаза, и жарко становится им в самую стужу, да так, что рвут на себе они ворот, только пуговицы разлетаются в разные стороны. Вначале она не понимает всего этого, но постепенно, когда до нее начинает доходить, что все это связано с ней, что это она всему виной, новость эта поражает ее настолько, что она в один миг становится другой, и уже больше никогда не может быть прежней.
То же произошло и с Айшой. В один из дней, когда мальчишки побежали на речку, она вдруг остановилась, и те, кто был впереди, тоже остановившись, удивленно посмотрели на нее. Что же такое случилось, почему она остановилась, недоумевали они. А она, улыбнувшись, вдруг вежливо отказалась бежать дальше с ними к реке.
- Я не пойду.
- Почему?
- Мы с девочками пойдем в другой раз, - вдруг решила она, и все поняли, что она отныне уже не будет бежать с парнями наперегонки, и для нее начинается другая пора, не менее интересная, не менее волнующая, чем прежде.
- Хорошо, - сразу же согласились ребята и побежали дальше, оставив Айшу с девочками, которые как цыплята сбились в кучу рядом с ней у зарослей ежевики.
И как водится, вскоре среди тетушек Айши стали обсуждать тему ее замужества, рассматривалось множество вариантов, но все сошлись на том, что с такой своенравной невесткой не каждая свекровь уживется. Но с другой стороны, не в каждый дом входит кусочек солнца.
...
Ейваз был на восемь лет старше ее. Высокий, стройный, в ладно сидящей черкеске с серебреным пояском, на котором слева висел кинжал в ножнах с богатой инкрустацией. Его тонкие, черные как смоль усы выгодно оттеняли бледность его щек, а глаза, даже когда он улыбался, всегда оставались серьезными. И цвет их в зависимости от настроения часто менялся - от яркоголубого в обычные дни до стального, когда ярость душила его.
И дрогнуло сердце беззаботной Айши от этого взгляда, и может быть, впервые в жизни опустила она в смущении голову, не устояв перед его улыбкой.
- Смотри, засмущалась, - со смехом, нарочно громко сказал Гуламали, дружок Ейваза, вечно крутившийся с ним рядом.
- А тебе с того какая радость? Чего развеселился? - гневно сверкнув глазами на Гуламали, остановила его Айша.
-Ишь какая зубастая? Как бы не вырвали тебе твой острый язычок? засмеялся Гуламали.
-Руки коротки, как и все остальное, наверное, - прервала его Айша под хохот молодых людей, внимательно слушавших из перепалку.
Вспыхнуло от обиды лицо Гуламали, которого природа действительно обделила. Его полноватая, неуклюжая фигура с коротковатыми по сравнению с туловищем ногами корявым пнем сидела на коне. И хотя казалось, что при резком повороте его сорвет и ударит о землю, он крепко держался в седле, а сила в его небольших, полноватых руках была столь значительна, что многие не решались открыто выступать против него. В свои двадцать пять лет он еще не был женат. Ни в один дом не решился послать он своих сватов, боясь получить отказ. В детстве он ничем не отличался от сверстников, точнее, он не чувствовал тогда эту разницу, но с годами, когда его уродство стало явным, в отношениях между ним и его друзьями появились первые трещины. Уже не было беззаботного Гуламали, а был настороженный, подозрительный человек, вечно ожидавший подвоха и насмешек. Любой намек относительно природного увечья становился поводом для стычки, ссоры. Многие родственники и друзья отвернулись от него, только Ейваз по-прежнему тепло относился к нему, и он, Гуламали, одному ему прощал любую насмешку.
Слова Айши страшно обидели Гуламали, а раздавшийся хохот сильно задел его самолюбие. Он с такой злостью посмотрел на смеющихся, что их веселье резко оборвалось. Страшным в тот момент было лицо его, в кровь искусал он перекошенные в злобе губы. Многим стало не по себе от этого зрелища. Только Айша не испугалась его. Вид его искаженного в гневе лица рассмешил ее, и смех этот, как и всякое неожиданное действие, поразил его. Гуламали был побежден. Никто еще этого не понял, сам он в это не мог поверить, но эта стройная, тонкая девчушка отныне безраздельно властвовала в его сердце.
Наступили дни мучительных страданий и сладостного томления. Отныне он всегда был рядом с Эйвазом, каждое слово его подхватывал на лету и старался тут же исполнить, только бы быть рядом с ним. А быть с ним рядом означало быть рядом с Айшой, слушать голос ее, слышать ее смех. Вскоре все, и Айша в том числе, привыкли к постоянному присутствию Гуламали рядом.
- Гуламали, передай Айше, что я в поле уехал с отцом, буду вечером.
- Гуламали, спроси у Эйваза, что приготовить для него.
