Роман Сенчин - Нубук
- Н-ну-ф-ф, - протяжно и сложно выдохнул один, темноволосый, густобровый, устраивая раздутый портфель рядом с собой. - Наконец-то...
- Да-а, - тоже удовлетворенно произнес второй, поменьше, хилее, с двумя глубокими залысинами; и, тоже усевшись, проверив что-то во внутреннем кармане пиджака, полушепотом предложил: - Что, давайте?
Густобровый мотнул головой:
- Погоди. Тронемся, тогда уж...
Второй послушно отвалился к стене и прикрыл глаза, но через минуту встрепенулся, выразил несогласие:
- Нет, нельзя тянуть - остыну, с мысли собьюсь. Давайте, Юрий Сергеич!
- Можно и так пообсуждать.
- Да как так-то? Там, на перроне, там нервы были: придет - не придет, влезем - нет, а теперь...
- Успокоились? - хохотнул густобровый.
- Н-так, новый стимул нужен. Допинг, так сказать.
- Вот-вот, в том-то и дело, что на все нам допинг...
Поезд дернулся, чуть катнулся вперед.
- Уже поехали? - Лысоватый с надеждой потянулся к окну.
- Да не, локомотив подогнали. Или какие-нибудь прицепные вагоны. - Не спеша, посапывая, густобровый стал снимать галстук. - Этот здесь с полчаса стоит.
Я посмотрел со своей верхней полки в сторону выхода. Свободно, все, кому надо, видимо, влезли, отыскали свободное место.
Что ж, выйти, поразмять кости, выкурить сигаретку? Новосибирским воздухом подышать... С Новосибирском у меня кое-что связано - он мог стать мне очень близким городом, но не сложилось.
Дело в том, что после окончания школы, подумывая, куда пойти дальше учиться, я узнал: оказывается, в нашем Пединституте принимают экзамены и в Новосибирский университет. Были раньше такие наборы - из национальных республик посылали целые группы учиться в престижные вузы. И экзамены льготные - прямо по месту жительства, принимают их тоже местные преподаватели... Я хоть и не представитель коренной национальности, все же был допущен. Тогда, в восемьдесят девятом, национальность еще не была главным, главным было место рождения и проживания. Это потом русских, то есть всех "некоренных", стали заменять "коренными". От продавцов в государственных магазинах до директоров заводов...
С детства я увлекался географией и историей. Сперва перевес был на стороне географии, но поездить по миру мне не удавалось, а узнавать про дальние края из книг и телевизора, изучать атлас мира вскоре показалось мне пустым занятием, самообманом. И тогда я переключил свой интерес на историю. Собирал книги, хроники, составлял карты крестовых походов и завоеваний Кортеса, знал подробности Семилетней войны и Медного бунта; из разрозненных источников пытался выстроить подробный ход Ледяного похода и новороссийской катастрофы 1920 года... (А какие доступные источники, кроме "Тихого Дона" и "Хождения по мукам", мог иметь обычный советский подросток в то время?..)
Родители, конечно, поддержали мое желание поступить в университет, на исторический факультет, и я, почти не обращая внимания на недоумение Володьки по поводу того, что я предаю нашу с ним мечту о Питере, подал документы... За первый экзамен - история СССР - я получил пять, а за следующий - сочинение 4/2. На два оценили грамотность... Узнав о провале, я почему-то совсем не расстроился, не подумал, что теперь-то наверняка попаду в армию, а первым делом позвонил Володьке и радостно сообщил: "За сочинение - пара. Еду с тобой!"
Потом, слушая в строительном училище лекции о технологии замеса бетона, несущих стенах, декороблицовке и тем более на первом году службы, я, конечно, жалел, что так небрежно написал то сочинение, что не использовал шанс... Новосиб, универ, Академгородок - там, наверное, так интересно, и ребята - не эти будущие маляры и штукатуры, не горластые кретины с погонами на плечах; я бы мог стать ученым, специалистом по истории, например, Хакасского каганата, державы монголо-татар. А вот вместо этого учусь класть кирпичи, марширую по три часа подряд, "тяну ножку", выворачиваю шею по команде "р-равняйсь!". Да, ведь мог бы вместо этого...
Но постепенно о несбывшемся подзабылось, досада слегка притупилась. После армии грянул переезд, наступила деревенская жизнь; связки книг по истории лежали нераспечатанными вот уже без малого пять лет, и лишь изредка, когда взгляд попадал на какой-нибудь корешок с надписью "История Средних веков. Том 2" или "Очерки истории государственных учреждений дореволюционной России", в груди что-то сжималось и кололо и мерещился никогда не виденный университет, слышался никогда не слышанный голос профессора... Но только что толку - слов не разобрать, здание университета расплывчато и бесцветно, а сорняки на грядках близки и реальны, и я бежал в огород, зло ухмыляясь, матеря побередившие душу книжонки.
И вот он, Новосибирск, - за стеной вагона...
- Вы куда, молодой человек? - удивилась проводница, преграждая мне путь в тамбур.
- Покурить.
- Хм, проснулись! Через две минуты отправление... Почти час стояли, нет, надо обязательно в последний момент...
- Ясно. - Я пошел обратно.
Поезд тронулся, и мои соседи незамедлительно расстелили на столе газету, достали из портфелей пакетики с беляшами, копчеными окорочками, выставили поллитровку "Земской", четыре бутылки пива "Сибирская корона", пластмассовые стаканчики.
Густобровый набулькал в стаканчики водки, сладостно выдохнул:
- Ну, поехали! Давай, Борис Михайлович!
- Можно? - усмехнулся тот, мягко чокнулся с попутчиком.
Выпили, глотнули вдогон водке пивка, взялись за беляши.
- Так чем же ты мне возражать-то хотел? - пожевав, спросил густобровый. Чем тебе моя позиция не глянется?
Лысоватый, будто услышав команду, утер платком жирные губы, торопясь, воспламеняясь волнением, начал:
- Вот смотрите, Юрий Сергеич, вы, как я понял, за либерализм этот, за...
- Но - с оговорками! - тут же перебил его густобровый. - С оговорками!
- Угу, с оговорками, но все-таки... А ведь это же сказка - либерализм ваш. Для Швейцарии какой-нибудь он, может, хорош. Швейцарию, ее пальцем закрыть - и нету. А у нас по-серьезному... У нас - только державность! Можно даже сказать - тирания. Ведь мы, Юрий Сергеич, имперское государство!..
Я лежал на полке, глядел то в доступную мне щель окна, на широкие, светлые улицы Новосибирска, то вниз, на разговаривающих мужиков, то на забившуюся в угол челночницу, которая читала увлеченно книжку Синди Гамильтон "Проблеск надежды"...
Слушать соседей не было никакой охоты, их разговор точь-в-точь походил на споры, что возникали почти каждый раз, когда я ехал в автобусе в город или из города... Интересно, кто они? В костюмах, купленных лет тридцать назад, при галстуках, лица и фигуры работяг. Язык начитанных плебеев. Раньше, по книгам, по фильмам, я видел такими прорабов, каких-нибудь начальников участков, снабженцев или экспедиторов. А теперь, в девяносто седьмом году?.. Неужели остались такие должности и такие люди, просто о них не пишут больше книг, не снимают фильмов? А они, оказывается, сохранились, они ездят в свои командировки, совещаются в каком-нибудь главке, пытаются выполнять план, получают выговоры или поощрения, а на досуге ведут "умные" разговоры, размышляют, какой тип правителя для нашей страны предпочтительней.
Густобровый сошел в Барабинске, лысоватый - через полтора часа, вместе с челночницей, на которую они в пылу спора так и не обратили внимания, в Чанах. Появились новые пассажиры, с новыми сумками, книгами и журналами, новыми проблемами, разговорами, а я все ехал, изнывая от скуки на своей верхней полке. По полчаса готовился спуститься и поесть; изредка выходил в тамбур курить. От безделья ныли привыкшие к работе мышцы, спать почти не получалось.
И все же конец трехсуточному заточению приближался. Чаще стали мелькать по сторонам дороги городки и села, ухоженней стала природа. Я уже с интересом глядел в окно и читал названия станций: Нея, Мантурово, Галич, Буй... На десять минут мы остановились в Ярославле. Здесь уже по-настоящему цивилизованный перрон: не надо сползать по крутым ступенькам из вагона высота платформы на уровне двери.
Я вышел, подрыгал затекшими ногами, через силу выкурил десятую за утро сигарету. Спросил у проводницы, когда будем в Москве.
- На двери купе проводников расписание, - сердито буркнула она, но тут же отчего-то подобрела, ответила вгладь: - Через пять часов приедем, бог даст.
- Спасибо.
Подсчитал, сколько придется ждать поезд на Питер. Он отправляется в двадцать один пятьдесят. Значит, шесть с лишним часов... Где провести это время? Не было бы сумок, прогулялся бы по столице - никогда не видел ее, кроме площади трех вокзалов и станции метро "Комсомольская". (Возвращаясь из армии, как раз через Москву, сидел в метро на скамейке, боясь вокзальных залов ожидания.) Но ведь есть камеры хранения, в прошлые времена, помнится, бросил в щель пятнадцать копеек - и гуляй без проблем налегке хоть двое суток. А сейчас, интересно, какие монетки надо бросать?..
- Заходим, заходим в вагон! - вдруг встревоженной наседкой стала сзывать нас проводница. - Стоянка сокращена!
