Роман Сенчин - Нубук
- Заходим, заходим в вагон! - вдруг встревоженной наседкой стала сзывать нас проводница. - Стоянка сокращена!
И снова бег поезда, захлебывающийся перестук колес, мелькание станций, толпы людей на платформах в ожидании электрички.
В вагоне оживление. Сдают белье, роются в сумках, переодеваются в уличную одежду. Я тоже сдал простыни, выбросил банку с остатками прокисшей вареной картошки, жирные пакетики из-под сала, курятины; переоделся в туалете, побрился. Постоял в тамбуре, выискивая взглядом столбики с указателями, сколько еще осталось до Москвы километров. "48", через минуту - "47", "46"... Четыре с лишним тысячи километров позади, и вот - сущая ерунда.
- Подъезжаем? - бодро, будто товарищ по интересному, но опасному приключению, что вот благополучно заканчивается, спросил вошедший в тамбур сухощавый мужичок с пачкой "Явы" в руке.
- Да, кажется, - кивнул я и тут же уточнил: - Но мне еще до Питера.
- У-у, я тоже дальше, в Днепропетровск. Решил родителей повидать. - Он закурил. - Два года не выбирался, не получалось.
Я снова кивнул, а мужичок, видимо приняв мое кивание за готовность поговорить, продолжил:
- Тут всё грозятся визовой режим вводить, загранпаспорта... Какие загранпаспорта с Донбассом? Я там до двадцати семи лет прожил, потом на Север рванул, бурильщик я... Вот пенсия скоро, думаю, чего делать. То ли к родителям возвращаться, дом там родовой наш, то ли уж в Юганске... А ты чего в Ле... он кашлянул и поправился: - в Питер-то? На учебу?
- Нет, работать.
- У-у... Петербург, говорят, город красивый... не довелось, жалко, побывать...
- Еще побываете, - улыбнулся я и сам почувствовал, что улыбка получилась снисходительно-ободряющей.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
- Почему заранее не сообщил?
Мы ехали в Володькином сто двадцать четвертом "мерседесе"-купе (как он мне сразу же представил машину); на заднем сиденье равноправными пассажирами сумки с моим добром, за широкими черноватыми стеклами машины плавно сменялись строгие, одноцветные здания Большого проспекта.
- А если б меня вообще не было в городе?
- Да-а, - я виновато пожал плечами, - звонил пару раз, не дозвонился.
- Мог бы на имейл послать, - подсказал Володька. - На визитке есть.
- Что?.. - не понял я. - На что послать?
- Понятно. Ладно, все в порядке.
В Питер я приехал в шесть тридцать утра и сразу как загипнотизированный, не чувствуя тяжести сумок, не заботясь о том, что надо найти Володьку, побрел по Невскому... Вот станция метро "Площадь восстания" - знаменитый "Барабан", здесь я первый раз в жизни назначил свидание девушке, а она, классически, не пришла; вот кинотеатр "Художественный", куда мы с Володькой пробрались без билетов на премьеру "Интердевочки"; вот некогда любимое неформалами кафе, которое наконец-то обрело свое народное название "Сайгон", но зато превратилось в музыкальный магазинчик...
Очнулся я лишь в районе метро "Чкаловская" и стал звонить Володьке. Было около десяти утра, но нашел я его уже на работе.
Судя по голосу, он не удивился, просто спросил, где я, и через полчаса подъехал. Теперь мы гнали на его приземистом, на вид полуспортивном "мерседесе"-купе. Я поинтересовался, делая голос шутливым и приподнятым:
- Куда путь держим?
Володька ответил сухо:
- Ко мне.
Проскочили по какому-то мосту.
- Это мы теперь на Васильевском, что ли? - Я высунул голову из окошка.
- Ну да, на нем...
Мало обращая внимания на холодность Володьки, я ликовал. Ведь я снова оказался на моем любимом Васильевском острове!
Здесь, в октябре восемьдесят девятого, устав от общажной житухи, притеснений туркменов-пэтэушников, мы с однокурсником (жалко, как звали, забыл) сняли комнату у старушки. Всего-навсего за пятьдесят рублей за двоих. Прожили там полтора месяца, а потом были выгнаны за то, что к нам в окно, на второй этаж, забрался Володька - ему негде было тогда переночевать (вход в общежитие наглухо закрывали в десять вечера, а он опоздал). Старуха засекла, как залазит Володька, и с готовностью закатила скандал; однокурсник ей что-то грубо ответил, и мы вернулись в общагу...
За те полтора месяца я почти не появлялся на занятиях, а гулял по городу. Денег было, мягко говоря, не густо, и гулять приходилось пешком, чаще всего вблизи дома, то есть - по Васильевскому.
Я изучил все проспекты и линии, берега речки Смоленки, бродил по заболоченному кладбищу, добирался до Галерной гавани и Морского порта, до Северного побережья, где, казалось, прямо со дна залива поднимаются многоэтажные новостройки. А вечером, устало лежа в маленькой, зато с высоченным потолком комнате, представлял себя петербуржским студентом девятнадцатого столетия.
- Ты на Ваське, что ли, живешь? - спросил я, ерзая на сиденье, пытаясь разглядеть, узнать каждый дом.
- Да, на Морской набережной. Уже скоро. Но надо сначала в магазин завернуть - холодильник пустой. Ты-то, наверно, проголодался. - Впервые за время поездки в голосе Володьки появилось участие.
- Ну, так... - Я почему-то почувствовал неловкость, тем более что после похода от вокзала до "Чкаловской" аппетит действительно нагулял не слабый. Кстати, Володь, как того парня звали, не помнишь? С которым я комнату здесь снимал?
- Дрон... Андрюха. А что?
- Вспомнился просто.
- Он здесь, если тебе интересно, тоже дела крутит приличные. Можно ему позвонить.
- Давай! - обрадовался я и стал высматривать таксофон.
Что-то запикало. Я повернулся на звук. Володька уже держал мобильный телефон возле уха.
- Алло! Дрон? Здорбово! - сыпанул восклицаниями. - Как жизнь?.. У, ясно. Знаешь, кто рядом со мной сидит? Ну, угадай... Твой сожитель, ха-ха! Да какой... Ромку помнишь, вместе с которым снимал комнатенку, еще когда в путяге учились? Ну вот приехал, к себе везу... Подъезжай, будет время... Ага... Мне надо еще по делам смотаться, а вы можете посидеть... Ладно, приезжай, как освободишься. Давай!
Тормознули возле магазина с огромной, даже сейчас, днем, ослепительно сверкающей сотнями лампочек надписью "Континент".
- Выпрыгивай, - велел Володька. - Надо пропитанием слегка затариться.
Эта "затарка" подарила мне первое знакомство с супермаркетом.
Вообще-то по зарубежным фильмам и нашим убогим подобиям под названием "универсам" я имел представление, что это такое, но реальное столкновение, честно сказать, ошеломило. Я растерялся. А для Володьки это, похоже, самое обычное место. Катит решетчатую тележку, уверенно наполняет ее чем-то с полок, из открытых стеклянных прилавков-холодильников. Вот обернулся, громко, пугающе громко позвал:
- Роман!
Я дернулся, трусцой побежал к нему, как к защите.
- Что есть будешь?
- Да я как-то... - по своему обыкновению замямлил я, и вдруг появилась смелость, даже наглость, отчаянная и безрассудная: - Самое лучшее! - На глаза попались копченые куры. - Курицу можно, сыра там... А это вкусно? - Я кивнул головой на пакетики с замороженными овощами.
- Смотря кому, - усмехнулся Володька, выбрал один пакетик. - Вот ничего. Мексиканская смесь. Брать?
- Конечно!
- Оливки? Они для этого самого, - он покачал согнутой в локте рукой вверх-вниз, - очень полезны.
- Давай, хе-хе, конечно, - похохатывая, закивал я.
- Что хочешь пить?
- Н-ну, я водку предпочитаю.
Володька посерьезнел, замер, точно бы размышляя, но тут же махнул рукой:
- Ладно, ради праздника можно... - положил в тележку литровую бутылку "Абсолюта" с синими буквами на прозрачной этикетке.
"Как в рекламе!" - пришло мне подходящее сравнение, и от этого спина как-то сама собой распрямилась, мускулы окрепли, я весь наполнился силой и достоинством.
- Долго еще? - спросил я, когда мы снова оказались в машине.
- Три минуты.
- У, радует.
Питер, проспекты, сказочный "Континент", мягкий бег "мерседеса" теперь в один миг поблекли и отошли на второй план. Ведь я вспомнил, что пять лет целых пять лет! - не был в нормальной квартире. Пять лет не принимал душ, не сидел на унитазе, не катался в лифте...
И снова, как тогда, после предложения Володьки, выполняя привычную работу, я почувствовал, что я на грани того, чтоб не выдержать. Ведь пять лет, может, лучшие в жизни пять лет, я провел в полускотских условиях, я просто превратил их в навоз для удобрения неизвестно чего. Добровольно выкинул драгоценные годы из своей жизни. А вокруг-то... Вокруг!.. Я впивался глазами в идущих по тротуару людей, стараясь стать похожим на них, я ласкал стены домов, полукруглые окна, за которыми уютные, цивилизованные, удобные для жизни квартиры; я косился завистливо на Володьку, следил, как он с уверенной небрежностью переключает скорости, как легко покручивает чуть влево, чуть вправо руль, а красивая машина покорно исполняет его безмолвные команды... Наш семейный проржавевший "Москвич" показался мне тогда пределом уродства...
Нет, не надо ни о чем вспоминать! Чистый лист... с чистого листа... Но, как назло, замелькали картинки из прошлого... Я стою на праздничной линейке во дворе школы первого сентября. Маленький, растерянный, в слегка великоватом синем костюмчике-форме, с новеньким и еще пустым ранцем за плечами, с букетом гладиолусов в потной от волнения ручонке. Первый раз в первый класс... Что-то говорит высокий незнакомый мне дяденька (потом я узнбаю, что это директор, строгий и правильный до жестокости), его сменяет тетенька с добрым голосом (она замучает меня своим немецким), затем из громкоговорителя льется такая светлая песенка "Вместе весело шагать по просторам!..". Слева и справа от меня, сзади стоят незнакомые ровесники, и я рад, что мы пока ничего не знаем друг о друге, а три уже знакомые девочки (они были со мной в одной группе в детском саду) портят настроение, кажутся мне лишними и опасными, ведь они знают меня прежнего, детсадовского, дошкольного... После этой мелькнула другая картинка - как мы прилипли с Володькой к круглому окну самолета, бегущего по посадочной полосе... Мы - новые, никому здесь пока не знакомые, и будущее теперь зависит только от нас, от того, как мы поставим себя. И, конечно, нет и мысли о том, что через неделю нас будут бить туркмены из ПТУ, что жизнь в этом прекрасном городе окажется далеко не праздником... А вот меня уже гонят со станции к воротам воинской части. Вокруг топочут десятка три таких же, как я. Одни лысые, другие пока с волосами, но скоро мы сравняемся полностью - от причесок "под ноль" до обуви и трусов. Лейтенант время от времени колет наши уши командами: "Подтянись!.. В ногу!.. Шир-ре шаг!.." По бокам колонны, как конвоиры, шагают сержанты, высокие, здоровые парни, и совсем не верится, да и просто в голову не приходит, что они-то всего-навсего на год-полтора старше нас. Нет, меня и вот этого, в заломленной на затылок шапке с гнутой кокардой, в красиво сидящей на нем шинели, разделяет целая жизнь. Я маленький, перепуганный, новый, никому не известный, а он... И надо сделать все возможное, чтоб показать, что я тоже чего-то стою, тоже могу стать таким, а иначе здесь, кажется, и нельзя... Вот мы с родителями переносим вещи из пульмана в избушку. Старые, хорошо знакомые вещи, среди которых я жил с раннего детства. Но здесь, в новой обстановке, они выглядят нелепо и пугающе. Кресло, овальный обеденный стол, сервант, телевизор, связки книг... Подходят соседи знакомиться, появляются парни и предлагают мне перекурить, начинают расспрашивать, откуда мы, надолго ль приехали, чем занимаемся. Вот прошла по улице симпатичная девушка, с интересом на меня посмотрела - ведь я новый, я никому пока здесь не известный. Опять с чистого листа, и все сейчас в моих, только в моих руках...
