Николай Лейкин - На заработках
— Какая нажива, милый! Только-бы привелъ Богъ добраться. Отъ болѣзни уходимъ, отвѣчали женщины.
— Все-таки, поди, новые ситцы и платки везете.
— Да полно шутки-то шутить. Прощай… Счастливо тебѣ оставаться.
— Постой… Такъ не прощаются. У меня и вино при себѣ есть. Вотъ выпейте-ка по полъ-чашечки на отвальную. Безъ отвальной нельзя. Да и я съ вами за компанію ковырну.
Андрей досталъ изъ шалаша бутылку съ остатками водки, чайную чашку и сталъ наливать. Женщины не могли отказать ему и выпили по полъ-чашкѣ.
— А гдѣ-же у тебя Грушка-то? спросили онѣ про землячку Арины.
— Грушка? По морозцу спустилъ. Шальная дѣвка… Нѣтъ возможности… Изожрала меня совсѣмъ. Нешто я могу отшельникомъ жить? Я завсегда въ компаніи… Къ бабамъ ко всякимъ ласковъ, ну, черезъ это и драка. Дрались, дрались и прогналъ. Теперь она у сосѣдей, туда вверхъ по рѣкѣ, около прикащицкой квартиры работаетъ.
— Экій ты какой парень безпокойный! покачала головой Фекла.
— Да ужъ какой есть. Я ласковый, а только съумѣй мнѣ потрафлять. Грушка не захотѣла потрафлять, на ссору лѣзла, — ну, и спустилъ. А пуще изъ-за сердца и изъ-за тоски спустилъ. Я по Аринѣ скучаю.
— Ну?! Экая ты перёметная сума! То къ одной, то съ другой…
— Конечно, самъ виноватъ, пробаловалъ, а къ Аришкѣ у меня любовь, даже пронзительность. Вы поговорите ей, чтобы она ко мнѣ вернулась. Все старое забудемъ и опять дѣло на ладъ пойдетъ.
— Что ты! Что ты! При ней теперь пестунья… Акулина явилась. Ты ужъ не подступайся, а то она и тебѣ и ей глаза выцарапаетъ.
— Какъ Акулина?! Это изъ Федосѣева-то Акулина? Да вѣдь она, сказывали, померши! — въ удивленіи воскликнулъ Андрей.
— И не думала помирать. Все это наврали, — отвѣчала Гликерія и разсказала исторію со смертью Акулины.
Андрей чесалъ затылокъ.
— Вотъ-те клюква! А я, право слово, хотѣлъ Аришку къ себѣ переманить.
— Нѣтъ, ужъ ты теперь это оставь, брось. Да и Ариша про тебя слышать не можетъ. Опостылѣлъ ты ей такъ, что, когда заговорятъ о тебѣ, у ней пѣна у рта…
Женщины распрощались съ Андреемъ и ушли. Къ Аграфенѣ онѣ уже не заходили. Та работала далеко, а ноги больныхъ женщинъ и такъ уже еле бродили.
Арина, оставшись съ Акулиной одна, попробовала вмѣстѣ съ ней попилить. Акулина принялась, за работу съ рвеніемъ, но работа эта была ей, еще слабой отъ болѣзни, не подъ силу. Дѣло шло хуже, чѣмъ съ Феклой и Гликеріей. Пила застревала и не двигалась, Акулина силилась и не могла ее вытаскивать, потъ съ Акулины лилъ градомъ, она тяжело дышала и то и дѣло просилась отдохнуть. Арина покачивала головой.
— Чего ты головой-то качаешь? Дай попривыкнуть и дѣло пойдетъ какъ по маслу, съ упрекомъ сказала ей Акулина. — Съ непривычки, знамо дѣло, трудно…
Попробовала она колоть дрова, но колоть уже окончательно не могла, сѣла на чурку и заплакала.
— Чего ты, Акулинушка? Что съ тобой? — участливо бросилась къ ней Арина.
— Да плачу изъ-за того, что не работница я.
— Ну, полно, не плачь. Мы уйдемъ отсюда, пойдемъ другую работу искать. Не реви… Наплюй… На харчи намъ обѣимъ пока у меня хватитъ, наработано есть достаточно.
Но Акулина продолжала плакать.
Утромъ во вторникъ Фекла и Гликерія, надѣвъ котомки, отправились къ себѣ въ деревню. Дабы съэкономить проѣздъ, онѣ не поѣхали на пароходѣ до Петербурга, чтобы сѣсть тамъ на желѣзную дорогу, а рѣшили ѣхать домой съ промежуточной Колпинской станціи, отстоявшей отъ мѣста ихъ работы въ двѣнадцати верстахъ, и побрели туда пѣшкомъ.
— Ну, пять разъ по дорогѣ отдохнемъ, десять, а все-таки ежели до Колпина идти, то намъ, почитай, полтора рубля выгоды будетъ, на обѣихъ-то ежели считать, — говорила Фекла.
Вышли женщины рано утромъ, опираясь на палки и сильно ковыляя.
Арина и Акулина, проводивъ ихъ до шоссейной дороги, опять принялись за пилку дровъ, такъ какъ Акулина убѣдительно просила Арнну попробовать еще попилить, увѣряя, что она сегодня ужъ здорова. Началась пилка. Акулина выбилась изъ силъ, но дѣло на ладъ не шло. Измученная, усталая, она сѣла отдохнуть и печально покачала головой. Арина смотрѣла на нее и говорила:
— Вишь, какъ запыхалась. Семь потовъ съ тебя льетъ. Трудная вѣдь это работа, совсѣмъ трудная, не для больныхъ она, а и здоровому-то только впору.
Акулина помолчала и отвѣтила:
— Дѣйствительно, Аришенька, пойдемъ искать другой работы. Не въ моготу она мнѣ.
— Конечно-же пойдемъ. Заберемъ котелокъ, ложки, чашки, ведерко и поѣдемъ на пароходѣ въ Питеръ. Хозяйство-то это можетъ еще и въ Питерѣ пригодиться, а нѣтъ, такъ продадимъ его тамъ. Здѣсь теперь все это продать некому. Много рабочихъ ужъ ушло съ пилки: кто на другую работу, кто домой. Сегодня поѣдемъ?
— Поѣдемъ сегодня, милая.
— Ну, вотъ и чудесно. Надо только на почту передъ уходомъ сходить и узнать, нѣтъ-ли мнѣ письма изъ деревни. Съ прикащикомъ за работу тоже нечего расчитываться. Вчера ужъ расчиталась. Такъ я пойду на почту-то.
— Иди, умница, или, а я малость прилягу тѣмъ временемъ. Очень ужъ я намучилась.
— Ну, вотъ видишь, какая ты хворая. Гдѣ-же тебѣ ломовую работу работать, — сказала Акулинѣ Арина, съ сожалѣніемъ и любовью смотря на нее.
Акулина не возражала и кряхтя стала укладываться около шатра. Арина накинула на голову платокъ и отправилась въ деревню на почту.
LXXIII
Отправляясь на почту, Арина словно чувствовала, что ей будетъ письмо. На почтѣ дѣйствительно было письмо на ея имя изъ деревни. Въ радости схватила она его и выбѣжала изъ почтовой конторы на улицу. Горя нетерпѣніемъ поскорѣе узнать содержаніе письма, здѣсь она сѣла на скамеечку около первой попавшейся крестьянской избы, быстро разорвала конвертъ и принялась разбирать письмо, но письмо опять было такъ плохо написано, такими блѣдными чернилами, что Арина, и безъ того «плохо разбирающая по писанному», какъ она выражалась, ничего прочитать не могла.
«Надо будетъ на рѣчкѣ среди сосѣдей какого-нибудь грамотѣя поискать и попросить его прочесть», рѣшила она и, спрятавъ письмо за пазуху, отправилась обратно къ Акулинѣ.
Ей пришлось проходить мимо кабака. Вдругъ она увидѣла Андрея. Онъ стоялъ на крыльцѣ кабака съ гармоніей въ рукахъ и что-то попискивалъ на ней. Андрей былъ полупьянъ, въ опоркахъ на босую ногу, въ картузѣ, надѣтомъ козырькомъ на бокъ. Завидя Андрея, Арина вздрогнула, вся какъ-то съежилась и отвернулась, чтобы онъ ее не замѣтилъ, но Андрей замѣтилъ и даже окликнулъ ее.
— А! Ариша — живая душа на костыляхъ! раздался его голосъ.
Арину даже всю покоробило. Не оборачиваясь, она ускорила шагъ.
— Здравствуй, Арина Гавриловна! Что больно спѣсива! повторилъ Андрей окликъ.
Арина не отвѣчала и продолжала путь. Андрей не отставалъ, онъ шелъ сзади, она слышала его шаги.
— Арина! зачѣмъ такъ строго? Миловались, миловались и вдругъ поздороваться не хочешь! окликалъ онъ ее еще разъ и поровнялся съ ней.
Она сдѣлала движеніе въ сторону и, стараясь не смотрѣть на него, сказала:
— Пожалуйста, не приставай. Иди своей дорогой.
— Наше направленіе тоже, что и ваше. На одномъ берегѣ стоимъ. А только зачѣмъ такъ строго? Протяните прежде ручку.
Арина остановилась.
— Или ты иди впередъ, или я пойду впередъ, произнесла она.
— Это зачѣмъ-же? Я желаю рядышкомъ…
Арина повернула назадъ. Андрей пошелъ за ней.
— Да есть-ли у тебя совѣсть-то? Ну, что ты пристаешь, коли съ тобой разговаривать не желаютъ?..
Андрей сдался.
— Ну, иди куда шла. Иди впередъ, а я пойду сзади.
— Не желаю я, чтобы ты и сзади шелъ.
— Не имѣешь права дорогу запретить. Дорога про всѣхъ. Я къ своему шалашу иду…
Арина опять повернула и почти бѣгомъ направилась къ рѣкѣ. Андрей шелъ сзади молча, но черезъ нѣсколько времени проговорилъ:
— Черезъ тебя и гуляю. По тебѣ стосковался.
Слова остались безъ отвѣта.
— Перемѣни гнѣвъ на милость. Удостой словечкомъ, продолжалъ Андрей, но Арина упорно молчала. — Слышь, Ариша, забудь старое, или ко мнѣ опять и заживемъ по прежнему. Грушки ужъ при мнѣ нѣтъ, произнесъ онъ послѣ нѣкотораго молчанія.
Арина быстро обернулась и, сжавъ кулаки, сверкнула глазами.
— Да замолчишь-ли ты, гадина! крикнула она и тотчасъ-же опять пошла ускореннымъ шагомъ.
— Вотъ теперь говоришь, что гадина, а когда-то миловалась, говорила, что лучше Андрея и человѣка нѣтъ, не отставалъ Андрей.
— Пока не знала, какой ты на свѣтѣ подлецъ есть, бросила ему отвѣтъ Арина.
— Да чѣмъ подлецъ? Чѣмъ? Что я съ другой: дѣвчонкой-то пошутилъ? И на старуху бываетъ проруха.
— Иди ты прочь, подлецъ, не приставай!
Опять Андрей пошелъ за Ариной молча, но черезъ нѣсколько времени снова прервалъ молчаніе.
— Эхъ, вы, дѣвки! Черти вы, а не дѣвки! Дьяволы! сказалъ онъ. — Мнѣ бабы сказывали, что пестунья-то твоя, Акулина, изъ мертвыхъ воскресла и къ тебѣ пришла, такъ хочешь, я къ вамъ приду и при ней тебя сватать буду? тихо спросилъ онъ…
