Г Владимов - Три минуты молчания
- Да она задраена была.
- Я, значит, отдраил?
Поволокли люковину. Вот те раз, думаю, только я и ждал, когда вы меня закупорите. Я заорал, что было силы:
- Эй, на палубе! Здесь я, живой!
"Дед" наклонился над люком.
- В трюме! Кто там есть?
- Я!
- Кто "я"?
- Да я же, "дед"!
- Ты чего там делаешь? Вылазь.
- Не могу, бочками задавило.
- Черти тебя туда занесли?
"Дед" полез в трюм, сапоги его застучали по скобам.
- "Дед", не лезь дальше!
Но он уже плюхнулся в воду. Выругался, полез ко мне, стал раздвигать бочки.
- Сильно льет, Алексеич?
- Сейчас помалу. Я спиной держу.
- Так, - сказал "дед". - Затычку изображаешь? Ну, потерпи, милый. Да поберегись - шов дышит, может тебя защемить.
- Ага, спасибо.
"Дед" вылез, закрыл люковину. Опять мне стало страшно. Но там уже какая-то беготня пошла. Пробили водяную тревогу - протяжными гудками и колоколом. Вся палуба загремела от беготни. А я уж совсем закоченел, уже под куртку просочилось до плеч, и локти сплошь избило.
Кто-то опять люковину отдраил:
- Сень, жив там?
Шурка Чмырев.
- Жив. Но бедствую.
- Хреново, значит, тебе живется? Курить небось охота?
Вот, самый верный вопрос задал человек. А я и не знал, отчего мне так хреново.
- Сейчас покуришь. Смена тебе идет.
Шурка спрыгнул в воду и охнул. За ним еще кто-то. Вытащили несколько бочек из переборки, пошвыряли в воду. Кто-то начал ко мне протискиваться.
- Сень, ты там особенно не расстраивайся, ладно? Все починим, все наладим... - это Серега Фирстов. - Э, ты там не молчи. Нам твой голос очень необходим, Сеня.
- Ладно, ползи давай.У меня уже язык к зубам примерз. А он все полз да полз и расспрашивал:
- И чего это ты сюда забрался? Удивляюсь я, как ты только такие места находишь?
Сто лет он ко мне полз. Но, правда, ему тоже нелегко приходилось. Он языком-то молол, а сам бочки из-под себя выбирал и подавал назад Шурке.
Дополз наконец, ткнулся мне головой в зубы.
- Извини, Сень. Как твое мнение, полчаса выдержу?
- Я час сидел, не умер.
- Какой час? Полбобины только успели прокрутить. Еще одно столетие он бочки раздвигал. Потом закурить решил, сделал пару затяжек и сунул мне в рот.
- Давай отвались.
Борт поднялся, и вода схлынула, и я тогда отодвинулся от дыры. Серега упал на нее спиной. Потом борт пошел вниз.
- Ой, - говорит он, - холодно!
- А ты думал.
- Рокан прожигает. Ну, Сень, ты озверел! Придумал чего - дыры задницей затыкать. Это же нам никаких задниц не хватит, придется из-за границы выписывать. Ты б мне подстелил чего-нибудь...
- Что я тебе подстелю?
- А в чем ты сидел? - Он протянул руку и нашарил куртку. - Во, курта своего подстели...
Тут-то я и призадумался.
Мне не куртки было жалко, с ней-то чего могло случиться. Но в ней еще письма были, от Лили. И последнее и те, что она мне в прошлые рейсы присылала. Письма она любила писать, это просто редкость в наше время, и большие, подробные. Я их каждое раз по двадцать читал, все протер на сгибах. И даже сейчас я их помню, когда от них ничего не осталось. Вот, например, такое место: "Ты гораздо больше предполагаешь во мне, чем есть на самом деле. Я обыкновенная, душой давно очерствевшая, пошлая, с одной мечтой как-нибудь сносно выйти замуж, нарожать детей и успокоиться. Почему я тебе кажусь загадкой - это так просто объясняется!.. Мы все - дети тревоги, что-то в нас все время мечется, стонет, меняется. Но больше всего нам хочется успокоиться, на чем-то остановиться душой, и мы не знаем, что, как только мы этого достигнем, прибьемся к какому-то берегу, нас уже не будет, а будут довольно-таки твердолобые обыватели. Ты - совсем другое..." Ну, и дальше - про то, что она во мне увидела, чем я ее поразил в первую нашу встречу. Может, на самом деле ничего этого и не было во мне, я во всяком случае не замечал, но читать интересно было, никто до нее со мной так не говорил. И может быть, никто никогда так не напишет мне. И даже когда почувствовалось, что расходимся в общем и целом, - там, на "Федоре", - я все же решил эти письма сохранить. Где ж было знать, что теперь придется их в кулаке переть через залитый трюм. А не вынуть их, оставить в куртке... Не в том дело, что Серега мог их там нащупать, а просто - суеверие, понимаете? Как будто что-то случилось бы с ними, вот я такой толчок почувствовал в душе.
- Чего ты? - спросил Серега. - Куртку жалеешь? Не жалей. Мы, может, вообще отсюда не выберемся.
- Брось, не паникуй.
- Да я-то чувствую.
Я снял куртку, сложил ее внутрь подкладкой. Серега отодвинулся, и мы ее затолкали в шов.
- Теперь порядок. Иди грейся, Шурку через полчасика пришли.
Я выполз и тут вспомнил про Фомку. Нельзя птицу в мокром трюме оставлять, мало ли что дальше будет.
Фомка сидел тихо в гнездышке, совсем сухой, но в руки сразу пошел, как я только позвал его: "Фомка,Фомка". И пока я лез по скобам, он весь распластался у меня на ладони, свесил больное крыло. Я хотел его в кубрик отнести, но вдруг он спрыгнул и побежал от меня, вскочил на планширь. Сидел на нем нахохленный, отставив крыло.
- Ну что, Фомка, - сказал я ему, - иди, штормуйся, как можешь.
Волна накатила, захлестнула планширь, а когда схлынула - Фомки уже не было. Я испугался, пробрался к фальшборту. Фомка лежал на крутой волне, сложив крылышки, клювом и грудкой к ветру - как настоящий моряк. Все-таки он выбрал штормящее море, а не трюм, где ему и сытно было, и тепло. Плохи, должно быть, наши дела, я подумал. Потом заряд налетел, и больше я Фомки не видел.
Под кухтыльником кто-то отвязывал помпу, тащили шланги. Я в гальюне напялил чей-то рокан, выскочил им помогать. Шурка тут был. Васька Буров и Алик.
- А где ж другие?
- Где надо, - сказал Шурка. - В кубрике у механиков натекло. По колено, шмотки плавают. Во до чего картины доводят. Еще не дай Бог в машину просочится.
- Не дай Бог, - сказал я.
- А чего особенного? Вполне могло и в машину.
- Погибаем, но не сдаемся, - сказал Алик.
Васька Буров на него заорал.
- Плюнь три раза, салага. Плюнь сейчас же!
Алик плюнул.
- Не соображаешь, так помалкивай.
Потащили помпу к вожаковому трюму. Под ногами елозили доски, рыбодел, каталась пустая бочка. Мы спотыкались, падали и снова тащили. Потом опустили шланг и стали качать прямо на палубу - двое на одном плече, двое на другом.
Васька покачал, покачал и спросил:
- Бичи, а бочки-то со шкантами?*
* Шкант - пробка.
- Это к чему ты? - спросил Шурка.
- Дак если они заткнутые, они и держать будут, воду не пустят.
Мы бросили качать.
- Это у бондаря надо спросить, - сказал Шурка. - А где он, бондарь? У механиков там выкачивает. Хрен знает. Которые со шкантами, а которые и без шкантов.
- Они же все равно немоченые, - сказал Алик. И верно, немоченая бочка, хоть и заткнута, все равно пропускает.
- Немоченые, дак теперь намочились, - сказал Васька. - Зря качаем.
Шурка подумал и вдруг заорал на него:
- А ну тя в болото, сачок! Я лично тонуть не собираюсь. - И сам закачал как бешеный. В это время из рубки крикнули:
- Помпу - к машине!
До нас это как-то не сразу дошло.
- А трюма?
- Сказано вам - к машине!
- Дождались, - сказал Васька. - Доехали. А все ты, салага, накаркал: "Погибаем, погибаем"...
Шурка уже тащил помпу от люка. Я выбрал шланг, крикнул туда, в темень:
- Серега, жив там?
Ответа никакого. Я испугался до смерти - захлебнулся он там? Или бочками задавило?
- Серега, гад полосатый!
- Ау! - как из могилы донеслось. - Скоро вы там?
У меня от сердца отлегло.
- Какой "скоро"! - сказал я ему радостно. - Только начинается.
- Мне сидеть?
- Вылазь.
- Пластырь не будете заводить?
- Вылазь, в машине вода. Он загромыхал там бочками.
- Зачем же мы с тобой сидели, Сеня?
- Выберешься один?
- Да выберусь... Но сидели, спрашивается, зачем?
- Ладно тебе... Люковину задраишь?
- Да уж задраю. Но учти, Сеня, так ты мне и не ответил...
Я побежал помогать с помпой. Мы ее протащили в узкости, между фальшбортом и рубкой, отдраили дверь в коридор. Комингс тут - чуть не до колена, и пока мы эту дуру перетаскивали, все руки себе пооборвали. Но сразу же и забыли про них.
Из шахтной двери пар валил, а сквозь пар мы увидели воду - черную, в мазутных разводах. Пайолы кое-где всплыли и носились с волной. Именно с волной - целое море разливанное бушевало в шахте: то кидалось на переборку, а то накатывало на фундамент, и из-под машины пыхало паром. Даже дико было, что она еще работает, стучит.
Выходной шланг вывели за дверь, на палубу, а входной опустили в шахту. До воды он не доставал.
Из пара выплыл Юрочка - по колено в воде, но, как всегда, полуголый.
- Олухи, шланг наростить не сообразили?
- Чем его наростишь? - спросил Шурка. - У тебя запасные есть?
- А нечем - так на хрена тащили? От главного покачаем.
- А что ж не качаете?
- Как это не качаем? Сразу и начали, как потекло.
"Где же ты был, сволочь? - хотелось мне его спросить. Где ты был, когда "потекло"? Сидел небось на верстаке, вытачивал какую-нибудь зажигалку, пока тебе уже пятку не подмочило. А когда спохватился, так "деда" позвать духу не хватило, сам решил откачать, а сам ты толком не знаешь, как водоотлив включается".
