Г Владимов - Три минуты молчания
- Штерт закинем, - сказал Серега. - На всякий случай.
Мы его закинули в море и пошли с ростр. Серега вдруг встал, схватил меня за рукав. Кто-то маячил на верхнем мостике - без шапки, в раздраенном кителе.
- Кеп, - сказал Серега.
Мы притаились за трубой. Кеп поднял руку и пальнул из ракетницы. Мы только красную вспышку увидели на миг, над самым стволом, и тут же ее как срезало. Он перезарядил и опять пальнул. Опять только вспышка и шипение.
- Доигрались мы, Сеня. Я те говорю: не выберемся. Мы уже на палубу сошли, а кеп все палил. Отсюда лишь выстрел было слышно, а вспышки уже не видно.
3
Мы вошли в кап. Снизу боцман грохотал, наткнулся на нас.
- Ты и ты. Айда якоря отдадим.
Втроем, держась друг за дружку, мы добрались до брашпиля, потащили с него брезент. Он там за что-то зацепился, никак не лез. Серега тащил его за угол и рычал от натуги, а боцман орал на него, чтоб дал сначала распутать.
Волна перехлестнула фальшборт, окатила нас вместе с брашпилем, и вдруг брезент сам взлетел, как живой, его подхватило и понесло. Ну, пес с ним, с брезентом, но боцман-то куда делся? Как не было боцмана. Уж не за борт ли смыло? Ну, тут одна надежда - что его второй волной зашвырнет обратно. Бывают такие от судьбы подарки. Нет, приполз откуда-то на карачках.
- Жив, только руку убил. Брезент хотел догнать.
Серега на него накинулся:
- Все скаредничаешь, душу лучше спасай!
- Боцман! - из рубки донеслось. - Шевелись там с якорями.
Мы переждали еще волну и отдали стопор. Якорь пошел, плюхнулся, цепь загрохотала в клюзе. Мы ждали, когда он "заберет". Это всегда чувствуешь по толчку. Иногда и с ног сбивает. Но нас не сбило.
- Не достал, - сказал Серега. - Глубина там.
- Какая? - спросил боцман. - Эхолот сорок показывает.
- Давай второй.
Опять мы ждали толчка и не дождались.
- Ползут, - сказал боцман уныло. - Дно не якорное. Чистый камушек тут. Плита.
- А мослов-то сколько! - сказал Серега.
- Мослов до феньки. Только за них не зацепишься. Пошли, что мы тут выстоим.
Здоровенная волна догнала нас, ударила в спину. Как будто мешком ударило - с мокрым песком, - и я полетел на кап грудью. Там я присел, скорчился, в глазах померкло от боли. Кто-то меня потянул за ворот. Серега мне что-то кричал, я не слышал что. Он меня взял под мышки и рванул:
- Стой вот так, боком! Держись за поручень.
Ага, вот и поручень нашелся. Я и забыл, что он приварен к переборке. Серега меня отодрал от него, потащил за собой, втолкнул в дверь.
Мы стояли в капе, прижавшись друг к дружке, зуб на зуб у нас не попадал. А я еще отдышаться не мог после удара.
Боцман сказал:
- Не работают якоря.
- Не ворожи, - сказал Серега. - Я вроде бы рывок слышал.
- Цепь-то звякает. Не натянулась.
Что уж он там слышал? Мы только ветер слышали и как волна ухает в борт.
Из рубки Жора-штурман крикнул:
- Страшной, что там у тебя с якорями?
Боцман сложил у рта ладони:
- Отдали якоря!
- А сносит!
- Не забрали. Ползут.
- Утильные они у тебя!
- Какие есть.
Жора не ответил, поднял стекло в рубке.
Я вспоминал, как нависали над нами эти скалы, гладкие, как будто их полировали, льдистым снегом покрытые. Все мы, конечно, окажемся в воде, без этого не обойдется, да на нас и сейчас сухой нитки нет, а до ближайшего селения там десять миль идти в лучшем случае, оледенеем на ветру, не дойдем. Да и не придется нам идти, сперва еще нужно на скалы взобраться. На них еще никто не взобрался. А ведь все жить хотели.
- Утильные! - вдруг сказал боцман. - А у меня ведь еще якоришко есть. Вот он-то правда что утильный.
- Свистишь, - сказал Серега. - Где он у тебя?
- Махонький. Килограммов на сто. Где? В боцманской. Запрятал я его. Мне в порту ревизию делали по металлолому и как раз про этот якоришко и спрашивали. А я сказал: утопили его. Вдруг понадобится?
- Ух ты, вологодский! - сказал Серега. - Учетистый.
Первым боцман шагнул из капа, за ним Серега и я. Пошли, согнувшись, держались за стояночный трос. За него вообще-то не то что держаться, а близко нельзя подходить в шторм. Но больше-то за что еще держаться?
Навстречу по тросу двое шли, Васька Буров с Митрохиным. Мы их завернули.
- Еще б двоих, - сказал боцман.
- А салаги где? - спросил Серега.
- Качают у механиков в кубрике. Не надо салаг. Кандея возьмем и "юношу".
Мы дошли до кормы и через заднюю дверь вломились в камбуз. Плита топилась, на ней ездила и попыхивала кастрюля, а кандей спал, сидя на табуретке, голова у него моталась по оцинкованному столу.
Мы его растолкали - он схватил черпак, кинулся к своей кастрюле.
- После, - сказал боцман. - Сейчас помоги нам с якорем. "Юноша" где?
- Спит в салоне. - Кандей скинул передник и напялил телогрейку. Она у него сохла над плитой, и теперь от нее пар валил. - А может, не надо "юношу"? Он хуже меня умаялся.
- А справимся вшестером?
- Не справимся - разбудим.
И вот мы вшестером взлезли на крыло мостика, отперли дверь в каптерку. Понесло оттуда олифой, плесенью, черт-те чем еще - боцман и правда великий был барахольщик. Мы откидывали какие-то банки, обрывки тросов, цепные звенья, мешки, досочки, а боцман светил фонарем и причитал:
- Осторожно, ребятки, тут добра на три парохода хватит.
- Слушай, - спросил Васька Буров, - а может, его и нету, якоря-то? Ну, померещилось тебе. Боцман даже обиделся.
- Еcли хочешь знать, так у боцмана все, что тебе, дураку, померещится, и то должно быть.
Долго мы еще копались в этой каше. Вдруг Васька Буров заорал:
- Есть! Держу его за лапу!
- Держи! - боцман тоже заорал. - Таш-ши веселей! Но не так-то просто было его тащить. Он второй лапой так застрял, что мы впятером не могли выволочь.
- Вот так бы в грунте держал, - сказал Серега. Боцман обрадовался:
- Сурово держит? А что думаешь, а может, и в грунте. Только б забрал, забрал бы, родной!
Наконец выволокли его на крыло. Не знаю уж, сколько в нем было весу может быть, сто, а может, и триста. Упарились мы с ним на все пятьсот. Двое за лапы тащили, трое за веретено, боцман шестым взялся - за скобу.
Потом спускали его по трапу... Как нас тут до смерти не зашибло? Двое внизу подставляли плечи, а другие на них опускали эту тяжесть смертную, да еще одной рукой каждый, другой-то за поручень держались. Потом тащили в узкости, потом по открытой палубе, и он цеплялся за леера, за бакштаг, на прощанье еще за кнехт ухитрился.
- Вот вам и утиль! - боцман все радовался. - Погоди, ребятки, сейчас мы его привяжем. На него вся надежа!
"Надежа" лежал на полубаке - самый простой адмиралтейский якорь, легонький, как для прогулочной яхты, теперь-то это видно было, а мы лежали вповалку под фальшбортом, нас тут не било волной, а только окатывало сверху, и ждали, пока он привяжет трос, проведет через швартовный клюз. Никому не дал помогать, сам мудрил.
- Ну, ребятки, поплюем на него.
От всей души мы на него поплевали, на нашу "надежу".
- Боже поможи. Теперь вываливай потихоньку. Всплеска мы почему-то не услышали. Кто-то даже через планширь заглянул - куда он там делся.
- От троса! - боцман взревел.
Он посветил фонарем, и мы увидели, как трос летит в клюз и бухта разматывается как бешеная. Но вот перестала, и у нас дыхание захватило. Трос дернулся, зазвенел, пошел царапать клюз.
- Забрал, утильный, - боцман это чуть не шепотом сказал, погладил трос варежкой.
В капе мы постояли, опять прижавшись друг к дружке, и слушали, слушали. Нет, не лопался. И било уже в другую скулу, нос поворачивался вокруг троса.
- Знать бы, - сказал боцман, - взяли б его на цепь.
- А у тебя и цепь есть утильная? - спросил Серега.
- У меня все есть.
Стекло в рубке опустилось, Жора закричал весело:
- Страшной, якоря-то - держат!
- Покамест держат.
- А что ж не докладываешь?
- Вот и доложил. - Он все прислушивался. - Шелестит, - сказал уныло. Кто слышит? Трос в клюзу шелестит. Трется.
- Не перетрется, - сказал Васька Буров. - Может, мешковину подложить?
- Пойду погляжу на него.
Вернулся он весь белый от сосулек, они звенели у него на рокане, как кольчуга.
- Лопнет, - сказал безнадежно. - Немного подержит, конечно. А потом, конечно, лопнет.
- Что ж делать? - спросил Серега. - Мы уж все сделали, что могли.
- Сети надо отдать. Только они там, на "голубятнике", ни за что на это не пойдут.
- Может, сказать им? Они ж не знают, что мы утильный отдали. Всех наших похождений не знают.
- Знают они, - сказал Васька Буров. - Когда мы его с мостика спихивали, кто-то из рубки выглядывал. Я видел.
- А все же... - сказал Серега. - Что они - жить не хотят?
Он первый пошел, мы за ним. Из рубки нас увидели, опустили стекло. Там видно было Жору-штурмана, а за спиной у него - кепа.
- Чего тебе, Страшной? - спросил Жора.
Боцман взлез на трюм, взялся рукой за подстрельник. А мы держались за его рокан.
- Сети надо отдать, Николаич.
Кеп высунулся - в ушанке на бровях, - спросил:
