Инна Кинзбурская - Дорога на высоту
-- Успокойся, -- А. усмехается, -- в шаббат ничего нельзя приносить, и они это знают. Подаришь им себя.
Очень им нужна чужая немолодая тетя, лучше бы шоколад. Но дети так воспитаны, они знают, что в шаббат неположено приносить ни сладости, ни игрушки -- ничего, и не ждут от гостей подарков. Тихие, наверное, забитые дети... Хотя по снимкам -- не похоже.
Мне вспомнились дети, каких мы видели в религиозном квартале Иерусалима. Это было в первый год нашей жизни в стране, незадолго до Пасхи.
Нас повезли на экскурсию в какую-то йешиву, там провели по тесным помещениям производства мацы. Голые по пояс, распаренные, красные от жары и усталости, молодые мужчины в кипах раскатывали и пекли в огнедышащих печах настоящую пасхальную мацу. Мацу высшего сорта.
Мы постарались побыстрее выбраться наружу -- глотнуть свежего воздуха.
Вот тут-то олимы, недавно приехавшие из России, и стали предметом острого любопытства кучки ребятишек -- мальчиков и девочек. Их было человек двенадцать-пятнадцать разного возраста. Самому младшему было, наверно, года два, выделялась немного девочка лет десяти-одиннадцати, а может, и больше, росту она была невысокого, но видно было, что она была старшая в этой компании, потому что держалась чуть-чуть сдержаннее остальных. Наверное, так выглядят дети всех бедных кварталов мира, но это были наши, еврейские дети, и у меня сжалось сердце. Они были очень жалки, эти дети, все, и маленькие, и большие, они были немыты и неряшливо одеты. Наша внучка, ровесница той, старшей, девочки, чувствовала себя неловко в своем обыкновенном свитере, который выглядел здесь нелепо-нарядным. Та девочка подступала к нашей, как к заморскому чуду, и очень удивилась, когда наша отвечала ей на приличном иврите. А муж поднял на руки самую младшую, прижал к себе и почувствовал, как в руках у него напряглось и застыло маленькое тельце. Может быть, оттого, что дядя был чужой, а может, эту малышку редко берут на руки и редко ласкают. Так ему подумалось. Он взял в свою руку маленькую ручонку, она была черна, и черным-черно было под ноготками.
Но дети, как все дети -- они не чувствовали своей обделенности, они выросли в этом квартале и всегда так жили -- баловались, смеялись и озорничали. Они потащили незнакомого дядю во внутрь квартала, где на грязных замусоренных задворках стоял привязанный к забору баран, которого откармливали к Пасхе. На Пасху положено есть мясо.
Взрослых нигде не было видно, взрослые не разгуливали по улицам. Наверное, они учили Тору. Это был религиозный квартал.
Нет, по фотографиям непохоже, чтобы внуки Н.Н. были, как те дети...
Трое мальчиков в чистеньких белых субботних рубашечках предстали перед нами, когда мы пришли. Четвертый спал, нас обещали с ним познакомить позже. Вышла к гостям девочка, почти девушка, в белой нарядной блузке, в очках, строгая и серьезная -- фотография отразила верно. Детей мы совершенно не заинтересовали, но они были воспитаны и полминуты помедлили, прежде чем продолжить заниматься своими делами. Двое младших взобрались на трехколесный велосипед и отправились в путешествие по салону -- огромной комнате, где только у стен стояли стеллажи с книгами да мягкие диваны, а все остальное пространство было свободно. Девочка стала о чем-то беседовать с А., это была ее бабушка, и с ней, наверное, девочке было приятно. Старший мальчик продолжал прерванное чтение, возле него, когда мы пришли, лежала раскрытая книга. Я опять подумала, что он похож на того мальчика, которого я когда-то знала.
Ну, а он? Тот мальчик? О! Конечно, я бы его не узнала.
Перед нами стоял довольно красивый мужчина выше среднего роста и выше средней упитанности. Возможно, правда, это была не полнота, скорее всего, он хорошо физически развит, и оттого широк и плотен в груди и в плечах, держался он свободно и уверенно, двигался легко. Рядом с ним его худенькая невысокого роста жена выглядела немного странно. Она держалась в стороне и больше молчала, следила за детьми и замечала все, что они делали. Глядя на них и разговаривая с нами, она улыбалась. Улыбка была усталой, но удивительно доброй.
-- Ты нас, конечно, не помнишь? -- спросила я сына Н.Н.
-- Книгу вашу я помню, она у родителей есть, -- ответил он, -- а вас -увы... -- и развел руками, мол, не взыщите, говорю, как есть.
-- А вот я тебя помню, и даже помню кое-что из твоего детства.
-- Да? -- это было сказано без особого любопытства.
Мне захотелось рассказать историю с биллиардом, но вспоминать ее сейчас не стоило, я помнила и другое, и рассказала другое.
Стояла осень, дивная сибирская осень, короткая, но такая щедрая на красоту. В воскресный день я отправилась со своими детьми на прогулку в березовую рощу и взяла с собой его, сына Н.Н. Папа был в командировке, мама занята малышом, они вообще не баловали детей походами на природу. Мои, привыкшие к загородным прогулкам, бегом ворвались в осеннее царство, не взглянув на его многоцветье. А он вошел и -- остановился. И замер. И тихо произнес:
-- Какая красота...
Я взглянула на рощу глазами этого маленького человека. Мы стояли на широкой просеке. Перед нами, сколько видел глаз, были белые стволы берез и желто-красные горящие листья. А над нами голубое-голубое небо. И все пронизано лучами солнца.
-- Ты так и сказал: "Какая красота", -- закончила я свой рассказ.
-- И это все? -- удивленно спросил взрослый сын, его не заинтересовало мое воспоминание. Может, потому, что после того он множество раз бывал в этой роще.
-- Все, -- ответила я коротко. Разве этого мало, подумала я. Мальчик, способный поразиться красотой, не может вырасти плохим человеком.
-- Все, -- еще раз сказала я и тоже развела руками, мол, что помню, то и рассказываю, не взыщи.
Нас позвали к столу, я оглядела его убранство. Еды было достаточно, как и накануне у родителей, но, как и у них, стол был не такой обильный, как мы привыкли в Союзе: гости на порог -- выгребаем все из холодильника. На столе были рыба, салаты, фрукты, печеное. Вполне сытно и вкусно, в этом мы убедились. И больше не нужно, наверное, так и должно быть.
Глава семьи сел, как и положено, во главе стола -- на короткой дуге удлиненного овала. Сел, как сидят важные начальники в своих кабинетах -солидно и основательно, широко расставив локти. Хозяйка дома устроилась на противоположной короткой дуге стола, ближе к кухне и к детской, чтобы быстро вскочить, если нужно. Рядом с ней расположились мальчики, чинно и спокойно, за ними -- девочка. Н.Н. оказался по левую руку от сына, как-то чуточку в тени; место А. было рядом с Н.Н., еще дальше от света. Все было, наверное, как и следовало: сын -- глава семьи, отец пятерых детей, солидный человек, ему и править бал. А отец -- здесь он гость, и вообще он уже почти что старик, и где ему командовать парадом. В первые минуты такое распределение ролей мне почему-то мешало, я привыкла, что у наших детей на застолье главное место отводили отцу. Но потом ощущение дискомфорта пропало. У них по-другому. Бывает по-разному. Все зависит от личностей, а сын Н.Н. был личностью основательной. Он был хозяин, это было его место, он сидел крепко и не желал никому его уступать.
Но, возможно, это устраивало всех.
Нам раздали листочки с молитвой, и пока все произносили ивритские слова, мы с мужем должны были следить за текстом, но по своей малограмотности мы сразу же потеряли нить и стали смотреть на А., она знала, когда надо сказать "Амэн", и мы подхватывали это слово вслед за ней. Исполнение ритуала было спокойным, и, как и накануне в субботний вечер у Н.Н., нас это не тяготило. Ритуал надо исполнять, в этом сомнений нет, его и исполняли. Каждый волен находить в нем то духовное, что ему нужно, если нужно, а если нет -- делай, как положено, внешние эмоции здесь ни к чему.
У мужчин не было заметно, во всяком случае мне, состояния приподнятости, женщины же, похоже, больше отдавались молитве. А., как и прежде, когда молилась, была сосредоточена и углублена в себя; жена сына, казалось, почти сливалась с теми словами, которые шептала. Почти -- потому что рядом были дети, и надо было за ними следить. Они тоже молились.
Наконец, нам дали отпить вина, съесть по куску хлеба и разрешили приступить к трапезе. Но главное, можно было говорить, а значит -- слушать. Хозяин дома охотно и много рассказывал. Нам было интересно узнать о его возвращении к Всевышнему. Как? Почему? Зачем?
-- Когда мы приехали, у нас все не ладилось в семье, -- рассказывал он. -Мы перестали понимать друг друга. Семья была на грани развала.
-- Он очень сложный человек, -- сказала А. о сыне. При нем.
-- Тяжелый человек, -- добавила жена. При нем.
-- Был, -- поправил он.
-- Да, -- кивнула жена.
-- Мы готовы были разойтись, -- продолжал хозяин дома, -- но все не так просто. Уже двое детей. Жена совсем ушла в себя, ее потянуло к религиозным людям, к религии, стала ходить на лекции, на собрания хабадников.
