Александр Дорофеев - Гнездо времени
Признаться, я давно ощущал себя островитянином и, временно проживая на североамериканском континенте, был явно не в своей тарелке.
Остров Ласточек - вот куда меня тянет последние годы. Священный остров древних майя - Ах-Косумель-Петен. В незапамятные времена майские девки плыли на этот остров поклониться богине плодородия Икс-Чель. Тут они закапывали маленьких кукол, молили богиню, чтобы та послала им детей. И, как души будущих майчиков, ласточки сновали над их головами, задевая порою крылом. А уж если ласточка тронула крылом - ясно, ожидай потомства!
Не считая нас с Петей, на острове Косумель побывало в свое время много великих людей. В 1519 году здесь отдыхал в одном из первых отелей великий конкистадор Эрнан Кортес. Он от души погулял по острову, разрушив большинство храмов майя. Правда, надо отдать ему должное, Эрнан построил взамен одну небольшую церковь, возле которой вскоре появился аэропорт, существующий и в наши дни.
В XVII веке остров облюбовали карибские пираты. Они организовали тут что-то вроде дома отдыха для ветеранов пиратского движения. Бывали здесь знаменитые морские разбойники Жан Лаффит и Генри Морган, который учредил ресторан своего имени, процветающий по сию пору.
Поминая Моргана добрым словом, посиживали мы с Петей в этом ресторане. По стенам висели пиратские пистолеты, сабли, ножи и ружья. Неподалеку от нашего столика дымился фитиль заряженной пушечки.
- Сейчас шарахнет! - сказал я.
- Сначала мы шарахнем! - поднял Петя кружку, полную ямайского рома.
И он был прав - пушечка пропускала, а мы нет. В голове уже шумел прибой, и черные паруса застили взор.
- По морям и океа-а-а-нам злая нас ведет судьба! - грянул вдруг Петя. Бродим мы по разны-ы-ы-м стра-а-а-нам и нигде не вьем гнезда!
Мне вдруг до слез захотелось собственного гнезда - маленький белый домик на берегу острова Ласточек...
Даже у времени есть гнездо, а у меня - шиш с маслом!
- Не плачь, - говорил Петя, - не плачь! Я тебя усыновлю. Вместе с бабушкой Хуана!
- Спасибо, друг! - не унимался я. - Но мне нужно собственное, персональное гнездо. Тогда бы я высидел чего-нибудь дельное.
Подошли марьячис в черных камзолах с золотыми позументами и в сомбреро, которые напоминали гнезда королевских орлов.
- Беса, ме, беса ме муучьо! - затянули они трехголосо. - Комо фуэ эста ноче пор ультима-а-а бес.
- Бе-э-э-саме! - поддали мы с Петей жару.
Мы, как Лаффит с Морганом, уставшие от морских походов, отдыхали теперь душой. В руках Пети откуда ни возьмись объявились кремниевые пистолеты. Взведя курки, он потребовал у официанта удовлетворения. И тот быстро притащил еще две пинты темного ямайского рому.
- Хама-а-а-йка! Хама-а-а-йка! - голосил Петя, вразрез марьячис, скрывая таким образом пробудившуюся икоту.
В конце концов, изнуренные вокалом, обливаясь ямайским потом, мы решили покинуть палубу.
Петя почему-то долго выпрашивал у растерянного официанта шестивесельный ялик.
- Море штормит, - говорил он со всей возможной убедительностью. - Нам вплавь нельзя! Подать мне ялик, вашу мать!
Добравшись кое-как до выхода, мы обнаружили на обширном подносе отрубленную кисть пиратской руки. Она была бесчеловечно утыкана дюжиной деревянных стрелок-зубочисток.
Петя всхлипнул и принялся, как говорится, лобызать эту бедную руку. Причем предательские зубочистки искололи ему весь нос.
- Опомнись, Педро! - отпихивал я его от лобзаний.
- Ну еще разок, - упрашивал Петя, вытаскивая из носа зубочистки. - Еще один последний поцелуйчик! Уно бесито мас! Ультимо!
- Педро, у этой длани другое назначение. Она собирает чаевые.
- Я ей все отдам! - сказал Петя с надрывом. - Бедная, бедная ручка! Бедные пальчики, держите десять песиков. - И он вложил меж большим и указательным зеленого Сапату.
На дворе и впрямь штормило, и мы смогли добраться лишь до окраинной скамейки на опушке центрального парка культуры и отдыха острова Косумель. На этой скамейке мы вышли в открытое море, и волны убаюкали нас, перенеся из привычных трех измерений в какое-то неизведанное.
Очнувшись, я обнаружил, что по мне ползает зверушка. Это был техон, местный вариант барсука. Но если наши барсуки в силу разных причин довольно нервны и озлоблены, то техон, напротив, мил и беспредельно любезен. Глядя мне прямо в глаза и задушевно улыбаясь, техон вытащил из моего кармана старую морскую галету и попробовал на зуб.
Вообще-то он выглядел легкомысленным лоботрясом и недоучкой. Я строго покачал головой, чем до безумия развеселил техона. Покатываясь со смеху, он упал на землю, воздев к небу лапы и пышный беличий хвост. Потом техон обратил внимание на спящего Петю и, видно, передразнивая меня, тоже укоризненно покачал головой.
- Поехали с нами в Канкун, - предложил я.
Но у островитян собственная гордость. Техон махнул хвостом и, зажав под мышкой галету, чинно удалился в глубины парка. А я уж размечтался, что мы станем друзьями и он будет посиживать на моей голове, открывая время от времени, как краники, мои замученные ромом чакры. Увы! Грустно и одиноко в этом мире - без техона на голове.
Я растолкал Петю. Он некоторое время бормотал по инерции какую-то пиратскую чепуху.
- Поднять бом-бом-шпринцель! Шпанкоганы, на абордаж!
- Петя, Педро, - тормошил я его, - у тебя где чакры находятся?
- Хрен их знает, - хрипловато отвечал Петя, - Погляди в правом кармане.
Вскоре он окончательно проснулся и подпрыгнул на скамейке.
- Поехали на руины. У меня там дело есть!
Когда мы добрались до местных руин под названием "Сан Хервасио", то поняли, что Эрнан Кортес был серьезным малым - крушил от души. Впрочем, Петя, окинув беглым взором обломки древней цивилизации, сказал коротко: "Подходящее место!"
Он вспугнул чету игуан и принялся копать норку под огромным камнем. Я не на шутку перепугался. Стоял на почтительном расстоянии, глядя, как Петя, подобно фокстерьеру, быстро углубляется в островной грунт.
- Педро, что происходит?
Он не отвечал, стремительно уходя под землю. Я подошел ближе.
- Петя! - Но до слуха моего донеслось лишь глухое ворчание. Именно так рычит фокстерьер, вцепившись мертвой хваткой в лисью морду.
Я понял, что промедление смерти подобно, и, ухватив Петю за задние ноги, выволок из норы.
- Чего-то я закопался, - обалдело сказал он, присаживаясь на камень, хотел небольшую ямку, да увлекся...
- А ямка-то зачем?
- Сейчас увидишь, - смущенно ответил Петя и достал из кармана глиняную куколку. Запеленав ее носовым платком, уложил в подкаменную яму и засыпал землей, старательно разровняв поверхность. С минуту, опустив голову на грудь, он постоял у камня, и губы его беззвучно шевелились.
Затем он поднял на меня прозрачные, как воды Карибского моря, глаза.
- Не смейся, пожалуйста. Это же древний обычай - богиня плодородия и все такое прочее! Вот и думаю: может, родится чего-нибудь, - Петя внезапно залился румянцем и потупился. - Ну я имею в виду - какая-нибудь дельная мысль в голове. К примеру, как Россию обустроить.
Над Петиной, пока еще свободной от бремени, головой носились ласточки. Они, конечно, многое повидали, эти косумельские ласточки. Но сегодня в их полете сквозила полная растерянность. Одна чуть не врезалась Пете в лоб. Парочка, что помоложе, потеряла сознание и теперь лежала кверху лапками на руинах.
- Все образуется, Педро, - сказал я ласково. - Если ты очень хочешь, обязательно родишь.
Смеркалось, когда мы покинули "Сан Хервасио". Петя был весел и полон лучших предзнаменований.
- С выпивкой завяжу. Курить брошу, - рассуждал он. - Потерплю! Главное, чтобы мысль родилась здоровая! Правда ведь?
А я уже завидовал Пете. Как ни крути, а у него есть теперь надежда. И даже кое-какая вера в богиню Икс-Чель.
Мне тоже хотелось верить, что "в тихой гавани все корабли, что на чужбине уставшие люди светлую радость себе обрели". "Так пел ее голос, летящий в купол..."
Боже, только слово властно над временем. Оно было в самом начале. И будет, может, едва различимое, в самом конце. Боже, если есть слово, которое именно я должен высказать в этой жизни, дай мне сил произнести его!
В двадцати милях от нас с Петей горели огни на побережье полуострова Юкатан. По правую руку был невидимый отсюда Канкун, Гнездо Змея, гнездо времени.
А здесь, на Косумели, оставалась отрубленная рука, держащая меж пальцев Сапату, приятель техон с галетой под мышкой и глиняная куколка, обернутая носовым платком.
Я с интересом поглядывал на Петину голову, пока мы шли от острова к полуострову на барке "Святая Гвадалупана" - нет ли уже признаков? Петя подремывал. И кто знает, что этим поздним карибским часом зарождалось в его голове.
- Макароны! - вдруг молвил он сквозь дрему.
ПЯТОЕ СОЛНЦЕ
Странные были эти ребята - майя. Как говорится, себе на уме. Некоторые, посмекалистей, без особых усилий превращались в ягуаров, орлов или крокодилов. Я, конечно, не могу за это поручиться, но известно - всякое бывало в истории.
