Николай Лейкин - Дедушка-именинник
— Кто такой? — спросилъ старикъ и опять нахмурился.
— А Володька. Фотографъ-то нашъ, который съ васъ сейчасъ портретъ снимать будетъ.
— Никакого я съ себя портрета ему снимать не дамъ.
— Да вѣдь вы обѣщали.
— Ничего я не обѣщалъ.
Сынъ Алексѣй видѣлъ ужъ, что началъ не въ часъ, но онъ началъ и нужно было продолжать.
— Такъ вотъ-съ… Володька нашъ женихъ, — сказалъ онъ.
Старикъ помолчалъ, чавкая начинку изъ пирога.
— Ну, и скатертью дорога, — проговорилъ онъ. — Денегъ-то только припасъ-ли твой Володька, чтобъ жену содержать?
— Да онъ сто рублей въ мѣсяцъ въ банкѣ получаетъ. Награды къ праздникамъ.
— Я въ старину жилъ и меньше чѣмъ на сто рублей, васъ кормилъ, а ему-то на жену ста рублей хватитъ-ли?
— У невѣсты тысячъ пятокъ есть приданаго. Ну, тряпки дадутъ, обстановку, — пояснялъ Алексѣй.
— Пять тысячъ рублей по четыре съ половиной процента въ годъ, всего только двѣсти двадцать пять рублей, да государственный налогъ скинуть надо… — сосчиталъ старикъ.
— Ну, награды… Въ общемъ, я такъ считаю, что тысяча восемьсотъ въ годъ у него-наберется.
— Тысяча восемьсотъ! А думаютъ-ли нынче на тысячу-то восемьсотъ съ семьей жить? Нынче вѣдь не старая пора. Ловкачи! Съ фотографіями… — подпустилъ шпильку старикъ. — Фотографія-то что стоитъ! На дѣдушкины средства можетъ быть разсчитываетъ? Такъ вѣдь онъ не внучка, чтобъ ему на приданое давать. Внучка — дѣло десятое, ей можно… А внукъ — мужчина.
Алексѣй заискивающе захихикалъ.
— Но, въ виду того, что онъ какъ первый внукъ женится, то можетъ быть дѣдушка ему и прикажетъ дать отдѣльную маленькую квартирку въ какомъ-нибудь домѣ,- произнесъ онъ.
Дѣдушка покрутилъ головой.
— Нѣтъ, братъ, играй назадъ! Играй назадъ! Сколько у меня даровыхъ-то квартиръ роздано! Родственная благотворительность не годится. Родственники у меня всѣ на своихъ ногахъ, всѣ хоть какъ-нибудь да устроены. Вотъ если-бы они сидѣли убогіе, безпомощные были — это я понимаю. А то имъ отдавать деньги — только бѣднякамъ въ насмѣшку.
Алексѣй уже воочію увидалъ, что сегодня у старика ничего не допросишься.
— Такъ вы не благословляете его, дѣдушка, на бракъ? — спросилъ онъ отца.
— Какъ я могу благословлять или не благословлять, не зная, кто она такая, изъ какихъ… Чьихъ она? — задалъ онъ вопросъ.
— Купеческаго рода. Сирота. При дядѣ живетъ. Дядя опекунъ. Хорошенькая… Всего восемнадцать лѣтъ. Безкормова ея фамилія. Отецъ умеръ, мать тоже…
— Безкормова, Безкормова. Не Герасима-ли Ермолаича Безкормова дочка? Суровщикъ былъ.
— Его самаго… — кивнулъ сынъ.
— Знаю. Дисконтировалъ онъ у меня векселя и полторы тысячи за нимъ у меня пропало. Охъ, какой мужикъ былъ, не тѣмъ будь помянутъ! Крестъ у меня надъ его полутора тысячами поставленъ. Подвелъ онъ меня! Сильно подвелъ. И процентовъ я съ него столько не успѣлъ взять, сколько потерялъ. Предлагалъ сдѣлку, я заупрямился, онъ умеръ — ну, и пошло все прахомъ.
— Дѣти за своихъ родителей, дѣдушка, не отвѣчаютъ.
— Показали послѣ смерти, что ничего нѣтъ. Товаръ изъ лавки растащенъ былъ. Знавалъ Безкормова. Какъ не знавать! Потерялъ я за нимъ.
— Такъ какъ-же, дѣдушка? — совсѣмъ обезкураженно проговорилъ Алексѣй.
— Ты наведи хорошенько справки насчетъ невѣсты-то. Вотъ что. Какъ возможно, чтобы за ней давали пять тысячъ приданаго, если послѣ отца и тысячи рублей не осталось! Врутъ, надуваютъ.
— А можетъ быть это у невѣсты материнъ капиталъ.
— Наведи справки, дура! Сѣдая голова, а ничего не понимаешь. Нѣтъ тамъ пяти тысячъ.
— Можетъ быть, дядя опекунъ даетъ. Дядя онъ ей по матери и богатый.
— Наведи справки. Пускай документъ покажетъ опекунъ. Вѣдь ужъ если есть за ней пять тысячъ, то долженъ онъ въ банкѣ на храненіи ихъ держать. Росписку, росписку пусть предъявятъ.
— Нѣтъ, если дядя-то отъ себя даетъ, такъ какая-же росписка?
— Пусть въ банкъ на ея имя положитъ. Да у дяди-то есть дѣти?
— Трое.
— Ну, такъ зачѣмъ-же онъ отъ дѣтей отниметъ и племянницѣ дастъ? Наведи справки. Держи ухо востро. Прежде народъ вороватъ былъ, а теперь вдвое.
— Но если деньги есть, то можно Володькѣ разсчитывать у васъ на квартирку?
— Наведи справки. Справки наведи… и потомъ приходи разговаривать… — стоялъ старикъ Валовановъ на своемъ. — Справки… Нынче никому вѣрить на слово нельзя.
— Слушаю, папенька.
Сынъ поднялся и отошелъ отъ отца.
— Ну, что? — спросила Алексѣя жена.
— Кажется, провалъ, — отвѣчалъ онъ. — Да и мы-то, кажется, провалились съ невѣстой. У невѣсты деньги наврядъ-ли есть. Старикъ знавалъ ея отца и потерялъ за нимъ. Послѣ разскажу. Теперь не время и здѣсь не мѣсто, — прибавилъ онъ.
VII
Завтракъ кончался. Молодежь накинулась на него основательно. Кулебяки были съѣдены начисто. Отъ копченаго сига остался только остовъ и лишь по немногу мяса на костяхъ окороковъ ветчины и телятины. Володька женихъ и студентъ слегка подпили. Слухъ о богадѣльнѣ и пріютѣ, предполагаемой старикомъ, и сообщенный Трифономъ Савельевымъ Анисиму Валованову по секрету, не остался тайной и былъ тотчасъ-же сообщенъ Анисимомъ брату Андрею. Андрей передалъ Алексѣю, Алексѣй шепнулъ женѣ и сестрѣ Натальѣ, а та мужу, и вотъ во всѣхъ углахъ зашептались.
— Три милліона! Боже мой! Но что-же тогда наслѣдникамъ-то? — возмущалась жена Алексѣя.
— Да еще прибавь коммерческое да техническое училище на родинѣ въ Ярославской губерніи, — подсказалъ мужъ. — Вѣдь это тоже въ милліонъ вскочитъ.
— Вѣдь это куда больше, чѣмъ половина состоянія… — печально покачала дочь Варвара Ивановна. — А сыновьямъ въ прибавкѣ комнатъ къ квартирамъ отказываетъ.
Алексѣй разсуждалъ:
— Я не противъ благотворительности. Отчего богатому человѣку не увѣковѣчить свое имя послѣ смерти, но ужъ что-нибудь одно: или пріютъ, или богадѣльню, или училище. А тутъ вѣдь все вмѣстѣ, и два училища: техническое ремесленное и коммерческое.
— Мнѣ кажется, у дѣвушки умъ за разумъ зашелъ, — сказалъ мужъ Наташи, трактирщикъ. — Въ голову вступило. Со стариками это бываетъ.
Онъ сдѣлалъ жестъ, приблизивъ руку ко лбу.
— Вступило или не вступило, для насъ это безразлично, но ужъ половины-то наслѣдства не будетъ! — печально вздохнулъ сынъ Анисимъ.
Всѣхъ раздраженнѣе была жена Алексѣя.
— Болѣе двадцати лѣтъ дрожимъ передъ старикомъ, болѣе двадцати лѣтъ по стрункѣ ходимъ, своей воли не имѣемъ, кланяемся, ублажаемъ, и вдругъ эдакій афронтъ! — шептала она.
— Не показывай виду, что сердишься. Чего ты! — останавливалъ ее мужъ. — Замѣтитъ, узнаетъ въ чемъ дѣло, такъ и послѣдняго можетъ лишить.
— Господа! Это вѣдь надо все обсудить, — сказалъ мужъ Наташи. — Поѣдемте отсюда ко мнѣ въ заведеніе ушки похлебать, тамъ и обсудимъ, — предлагалъ онъ.
— Да ужъ обсуждай или не обсуждай, а если задумалъ старикъ, то его ничѣмъ не остановишь, отвѣчалъ Алексѣй. — Безполезно.
— Нѣтъ, отчего-же? Дѣтей отпустимъ домой, а сами къ Наташѣ,- говорилъ Анисимъ. — Можетъ быть, порѣшимъ, что лучше самимъ спросить обо всемъ этомъ у старика.
— Ну, что-жъ? Ну, онъ и отвѣтитъ. А дальше что? — спрашивалъ Андрей. — Узнаетъ о сборищѣ, подумаетъ, что противъ него что-то замышляютъ — возьметъ да и лишитъ всего. Я домой ѣду. Я къ вамъ, Василій Павлычъ, лучше потомъ пріѣду.
— И я не поѣду. Я домой… — рѣшилъ Алексѣй.
— Ну, какъ хотите. А право, не мѣшало-бы всѣмъ старшимъ родственникамъ ушки вкупѣ похлебать, — стоялъ на своемъ мужъ Наташи.
Но старикъ Валовановъ нѣсколько и самъ поднялъ завѣсу, когда дѣти и внуки его начали разъѣзжаться по домамъ и отыскивать свои шапки.
— Постойте… Не уходите… Я кое-что хочу сказать вамъ, — остановилъ онъ дочь Варвару Ивановну, когда та подошла проститься съ нимъ и поцѣловала у него руку. — Погоди, Алексѣй… И ты, Андрей, погоди. Прислушайте… Положи, Анисимъ, шапку. Наташа! Гдѣ ты? Иди сюда на минутку. Младшіе можете не слушать. Я только старшимъ… Егоръ Егорычъ не свой здѣсь, но онъ больше чѣмъ свой. Онъ можетъ слушать. Да онъ ужъ и знаетъ все это. Ему, какъ главному управляющему, все извѣстно.
— Если желаете, многоуважаемый Иванъ Анисимычъ, такъ я могу и удалиться, — сказалъ архитекторъ Штрикъ, посасывая сигару.
— Сиди, сиди…
Послѣ такого вступленія старикъ, наконецъ, началъ:
— Я написалъ духовное завѣщаніе на-дняхъ. Было у меня раньше оно написано, но нынче я измѣнилъ его. Дабы послѣ моей смерти оно не было для моихъ наслѣдниковъ неожиданнымъ, я хочу познакомить ихъ съ моимъ духовнымъ завѣщаніемъ. Васъ, то есть, мои сыны и дочери.
Сыновья, дочери и внуки внимали. Тишина была полная. Слышно было даже, какъ сопѣлъ носомъ толстый мужъ Наташи, какъ урчало въ желудкѣ у сына Алексѣя.
— Ни отъ дѣда, ни отъ покойнаго отца моего, да и ни отъ кого я не унаслѣдовалъ ни ломанаго гроша, — продолжалъ старикъ. — Въ Петербургъ привезенъ былъ въ торговую науку даже въ чужомъ полушубкѣ, на тычкахъ и на хозяйскихъ затрещинахъ выросъ, но все-таки выбился въ люди, свое дѣло завелъ, васъ воспиталъ и всѣхъ васъ на ноги поставилъ, а затѣмъ, грошикъ къ грошику приколачивая, и капиталъ образовалъ. Да-съ… Блудно деньги не швырялъ, въ лишнемъ себѣ отказывалъ, баловствомъ не занимался, держалъ себя въ аккуратѣ, и вотъ теперь ужъ Богъ меня благословилъ. Кое-что имѣю… хорошо прикопилъ, не скрываю. Ну, такъ вотъ-съ… разсуждая такимъ манеромъ, я теперь предполагаю… Вѣдь опытъ, я то опыту говорю… И вотъ я такъ разсуждаю, что и сыны мои могли-бы точно также себѣ накопить капиталецъ, какъ и я накопилъ. Можетъ быть, даже и накопятъ, время еще не ушло, когда перестанутъ надѣяться на полученіе папенькиныхъ капиталовъ. А потому я, милые мои дѣти, сегодня объявляю, чтобъ вы не очень-то надѣялись на полученіе моихъ капиталовъ послѣ моей смерти. Кое-что по духовному моему завѣщанію каждому изъ васъ будетъ опредѣлено… Только кое-что, сыны мои и дочки, нарочно повторяю вамъ… Но милліоны мои, о которыхъ вы денно и нощно, можетъ быть, грезите, пойдутъ на богоугодныя дѣла. Хочу себѣ памятникъ воздвигнуть послѣ моей смерти… Памятникъ… И вотъ этотъ-то памятникъ будетъ: пріютъ для сирыхъ, богадѣльня для старыхъ и неимущихъ… И кромѣ того, тамъ многое будетъ, о чемъ вы потомъ узнаете, потомъ. Но будутъ и два отдѣльныя училища: коммерческое и ремесленное… Вотъ на всѣ почти деньги, по моему духовному завѣщанію, и будетъ мнѣ сооруженъ такой вѣчный памятникъ, про который я говорю. Говорю я это потому, чтобъ послѣ моей смерти никакихъ дрязгъ и никакихъ судбищъ не было. А то читаешь газеты и видишь, что это нынче въ модѣ. Какъ кто на благотворительное дѣло свое кровное добро отказываетъ — сейчасъ наслѣдники въ судъ лѣзутъ. — «Неправильное, ложно, не по закону, старикъ былъ не въ своемъ умѣ». Такъ чтобъ ничего этого не было послѣ моей смерти. Все въ духовной правильно, и я въ своемъ умѣ. Богъ мнѣ послалъ капиталы — на божье дѣло я ихъ и отдаю. Поняли? — спросилъ старикъ Валовановъ и умолкъ.
