Генри Джеймс - Американец
— Словно при мне слишком медленно наливают из бутылки вино — она никак не опустошается, — жаловался он миссис Тристрам. — Так и хочется подтолкнуть их под локоть, чтобы бутылка разом опустела.
В ответ на это миссис Тристрам посоветовала ему не обращать на Беллегардов внимания, пусть их делают все на свой манер.
— Вы не должны судить их слишком строго, — сказала она. — Вполне естественно, что они сейчас тянут. По их понятиям, они допустили вас в свой круг уже тем, что разрешили домогаться руки графини. Однако они лишены воображения и не могли представить, как все будет выглядеть в будущем, и теперь им надо привыкать к вам заново. Но они люди слова и поступят как положено.
Ньюмен прищурился и некоторое время сидел, погрузившись в размышления.
— Я на них не сержусь, — сказал он наконец, — и в доказательство приглашу их всех на пир.
— На пир?
— Вот вы всю зиму насмехались над моими раззолоченными покоями, а я докажу, что они мне весьма кстати. Я устрою бал! А что еще можно придумать в Париже? Я приглашу лучших певцов из оперы и лучших артистов из «Комеди Франсез» и закачу концерт!
— А кого вы собираетесь пригласить?
— Ну, прежде всего вас. Затем старую маркизу с сыном. Затем всех ее друзей, кого я хоть раз встречал у нее в доме или где-нибудь еще, всех графов и герцогов с их женами, всех, кто проявил ко мне хоть малейшее внимание. Ну и всех без исключения моих друзей — мисс Китти Апджон, мисс Дору Финч и прочих. И каждому сообщу, по какому случаю праздник — в честь моей помолвки с графиней де Сентре. Как вы находите эту мысль?
— Убийственной! — воскликнула миссис Тристрам и тут же добавила: — И восхитительной!
На следующий же вечер Ньюмен отправился в салон мадам де Беллегард, где застал ее в окружении всех ее детей, и попросил старую маркизу оказать честь его бедному жилищу и пожаловать к нему в гости через две недели.
Маркиза остановила на нем непонимающий взгляд.
— Дорогой сэр! — воскликнула она. — Чему это вы задумали меня подвергнуть?
— Представить вам некоторых моих знакомых, а затем усадить в удобнейшее кресло и предложить послушать мадам Фреззолини.
— Вы собираетесь устроить концерт?
— Что-то в этом роде.
— И назвать кучу гостей?
— Всех моих друзей, и надеюсь, не откажутся прийти друзья вашей дочери, и ваши тоже. Я хочу отпраздновать нашу помолвку.
Ньюмену показалось, что мадам де Беллегард побледнела. Она раскрыла свой веер, красивый расписной веер прошлого века, и стала рассматривать изображенный на нем fêre champêtre[101] — певицу с гитарой и группу, танцующую вокруг увенчанной цветами статуи Гермеса.
— После кончины моего дорогого бедного отца мы почти не выезжаем, — пробормотал маркиз.
— Ну а мой отец пока что жив, друг мой! — возразила его жена. — Так что я только и жду, чтобы меня куда-нибудь пригласили! — И она с дружеским одобрением перевела взгляд на Ньюмена: — Я уверена, у вас будет чудесный праздник.
К сожалению, должен отметить, что галантность изменила Ньюмену, и он, будучи всецело занят старой маркизой, не оценил слова младшей мадам де Беллегард и не воздал ей должное. А старая маркиза наконец подняла на него глаза и улыбнулась.
— И мысли не могу допустить, чтобы вы пригласили меня на свой fête[102] раньше, чем я приглашу вас на свой, — проговорила она. — Сначала нам надо представить вас нашим друзьям, и мы специально пригласим всех. Мы сами об этом уже думали. Надо все делать как принято. Приходите ко мне числа двадцать пятого; точный день я назову вам позже. Конечно, у нас не будет таких выдающихся особ, как мадам Фреззолини, но среди наших друзей тоже есть прекрасные люди. А уж после этого заводите разговор о вашем fête. — Старая маркиза говорила быстро, с явным оживлением и улыбалась все с большей приятностью.
Ньюмен счел ее намерение благородным, а благородные намерения всегда трогали его доброжелательную натуру. Он ответил мадам де Беллегард, что с удовольствием придет к ней двадцать пятого или в любой другой день и что совершенно неважно, где он встретится со своими друзьями — в ее доме или у себя. Я уже упоминал, что Ньюмен был наблюдательным человеком, но, надо сказать, на сей раз он не заметил беглого взгляда, которым обменялись мать со старшим сыном; по всей вероятности, этот взгляд долженствовал отметить наивность Ньюмена, выразившуюся в его последней реплике.
В тот вечер Валентин ушел вместе с Ньюменом и, когда Университетская улица осталась позади, задумчиво произнес:
— Все-таки моя мать удивительно сильная женщина, удивительно! — и, встретив непонимающий взгляд Ньюмена, продолжал: — Ведь она была приперта к стене, но даже виду не подала. Ее fête двадцать пятого числа был чистым экспромтом. До той минуты она ни о каком fête и не помышляла, но, когда сообразила, что это единственное, чем можно ответить на ваше приглашение, схватила быка за рога — простите мне такое выражение — и огорошила нас, даже не моргнув глазом. Нет, она удивительная!
— Боже мой, — воскликнул Ньюмен, не зная, сочувствовать старой маркизе или упиваться победой, — да, право, мне все равно, состоится ли этот ее fête! Я благодарен ей за доброе намерение!
— Нет, нет, — ответил Валентин, проявляя с некоторой, правда, непоследовательностью фамильную гордость, — все будет сделано, как сказано, и сделано в лучшем виде.
Глава пятнадцатая
Сообщение Валентина де Беллегарда о том, что мадемуазель Ниош покинула отцовский кров, и непочтительные прогнозы молодого графа относительно позиции, которую ее любящий родитель займет в столь катастрофической ситуации, нашли подтверждение в том обстоятельстве, что месье Ниош не спешил встречаться со своим бывшим учеником. С тяжелым сердцем Ньюмен был вынужден принять несколько циничное толкование философии старика, которое навязывал ему Валентин. И хотя, судя по всему, месье Ниош вряд ли предавался благородному отчаянию, Ньюмен допускал, что старик, возможно, страдает, только не подает виду. До тех пор месье Ниош почтительно наносил ему краткие визиты каждые две-три недели, и его отсутствие в равной степени могло говорить как об охватившем беднягу горе, так и о нежелании рассказывать, насколько успешно поправил он свои пошатнувшиеся дела. Постепенно Валентин познакомил Ньюмена с рядом подробностей, касающихся нового этапа в жизни мадемуазель Ниош.
— Я вам говорил, что она — редкостное создание, — заметил этот неугомонный исследователь. — И то, как она сумела все обставить, служит доказательством моей правоты. У нее были разные возможности, но она решила: либо все, либо ничего. Вас она тоже удостоила чести и на время причислила к этим возможностям. Но вы не оправдали надежд. Тогда она набралась терпения и снова стала ждать. Наконец случай представился, и она им воспользовалась, полностью отдавая себе отчет в том, что делает. Не сомневаюсь, что о потере невинности, за неимением таковой, тут говорить не приходится, но своей респектабельностью она дорожит. Вы правильно сочли ее маленькой хищной кокеткой, но она свято оберегала свою репутацию, никто не мог сказать о ней ничего дурного, и поступиться порядочностью она решила лишь в том случае, если получит за это требуемую компенсацию. А требования у нее были весьма высокие. Судя по всему, она нашла свой идеал. Ее идеалу лет пятьдесят, он глухой и лысый, но вовсю сорит деньгами.
— Господи, помилуй! — воскликнул Ньюмен. — Откуда вы почерпнули такие ценные сведения?
— Из бесед! Вы же знаете, какой у меня фривольный подход к жизни. Все сведения почерпнуты из бесед с молодой женщиной — скромной чистильщицей перчаток, чья крошечная мастерская находится на Рю-Сен-Рош. Месье Ниош живет в том же доме, несколькими этажами выше, вход со двора, и мисс Ноэми последние пять лет порхала туда-сюда через плохо подметенный подъезд. Маленькая чистильщица — моя старая знакомая, когда-то была подружкой одного из моих приятелей, он потом женился и вынужден был расстаться с такими подружками. Я часто ее встречал в его обществе. Поэтому, стоило мне увидеть ее лицо за чисто протертым окном мастерской, я ее сразу узнал. Перчатки у меня были безупречны, но я вошел в мастерскую, протянул к ней руки и спросил: «Милая мадемуазель, сколько вы возьмете за чистку этой пары?» «Милый граф, — не колеблясь, ответила она, — с вас я не возьму ничего». Она тоже сразу узнала меня, и мне пришлось выслушать всю историю ее жизни за последние шесть лет. Выслушав, я перевел разговор на жизнь соседей. Она знает Ноэми и восхищается ею, она-то и рассказала мне все, что я вам только что сообщил.
Прошел месяц, но месье Ниош так и не появился, и Ньюмен, каждое утро читавший в «Фигаро» о двух или трех самоубийствах, стал подозревать, что унижение оказалось непосильным для старика и он решил утопить свою уязвленную гордость в водах Сены. Адрес месье Ниоша сохранился у него в записной книжке, и однажды, оказавшись в том квартале, где жил старик с дочерью, Ньюмен решил рассеять свои сомнения. Он направился на Рю-Сен-Рош, нашел дом с нужным номером, а в нижнем этаже дома за рядами развешанных чисто-начисто вычищенных перчаток приметил бледную особу в капоте — ту самую, что поставляла сведения графу Валентину, — она внимательнейшим образом вглядывалась в улицу, будто ожидала, не пройдет ли по ней снова сей достойный молодой человек. Ньюмен не стал к ней обращаться, а попросту осведомился у консьержки, дома ли месье Ниош. Как всегда бывает в подобных случаях, консьержка доложила, что жилец вышел всего три минуты назад, но, прикинув через свое квадратное окошко степень благосостояния Ньюмена, каким-то таинственным образом сообразила, что в его власти скрасить жизнь узникам квартиры на пятом этаже с окнами во двор, и снизошла до пояснений: месье Ниош, добавила она, как раз сейчас должен подходить к кафе «Де ла Патри», где обыкновенно проводит время после обеда, — это второй поворот налево. Ньюмен поблагодарил консьержку, свернул во вторую улицу налево и очутился перед кафе «Де ла Патри». С минуту он колебался, не слишком ли низко с его стороны «выслеживать» бедного Ниоша. Но тут же у него в мыслях возник образ этого затравленного жизнью старца, смиренно тянущего из стакана подсахаренную воду и находящего, что она не в силах подсластить его отчаяние. Ньюмен открыл дверь, шагнул в кафе и поначалу не увидел ничего, кроме густых клубов табачного дыма. Однако вскоре разглядел в углу месье Ниоша, который, сидя за столиком с какой-то дамой, помешивал содержимое высокого стакана. Дама сидела спиной к Ньюмену, а месье Ниош почти сразу заметил и узнал своего ученика. Тот двинулся к ним в угол, и старик с еще более унылым выражением, чем обычно, начал медленно подниматься из-за стола.
