Болеслав Маркевич - Четверть века назад. Часть 2
Тотъ глянулъ на него черезъ плечо.
— Слышалъ, сказано: «привести самому», — значитъ, чтобы не утекъ. Не по головкѣ гладить, стало-быть! фыркнулъ онъ доставая папироску изъ сигарочницы, и наклонясь съ нею въ одной изъ свѣчей стоявшихъ на столѣ.
«Фанатикъ» опустилъ голову и словно съежился весь.
— Скажи мнѣ, ради Бога, Сережа, говорила тѣмъ временемъ Софья Ивановна, ведя молодыхъ людей къ кабинетъ племянника, — не знаешь ли ты за собой чего-нибудь изъ-за чего могли бы тебѣ выйти непріятности?
Онъ засмѣялся даже.
— Что же могу я знать такого за собою, тетя? Все что я дѣлалъ и дѣлаю вамъ точно такъ же извѣстно какъ и мнѣ самому.
— И почему вы думаете, заговорилъ съ живостью Ашанинъ, — что Сережу должны ждать какія-нибудь, «непріятности» отъ нашего воеводы московскаго? Я такъ совсѣмъ напротивъ того думаю. Князь Ларіонъ Васильевичъ въ Сицкомъ, при насъ же всѣхъ, такъ лестно и горячо рекомендовалъ ему Сережу, и вѣроятно теперь проѣздомъ черезъ Москву, повторилъ это ему, что старцу, я увѣренъ, пришла въ голову блестящая мысль пригласить Сережу къ себѣ на службу. Онъ и вызываетъ его чрезъ исправника, какъ знающаго гдѣ его найти.
— Такъ такъ было бы и сказано, я полагаю, возразила Софья Ивановна, — а то привезти, точно арестанта какого-то, преступника… Это просто оскорбительно…
— А этого старецъ нашъ не понимаетъ, комическимъ тономъ объяснилъ Ашанинъ, — онъ по простотѣ: нужно ему кого-нибудь, ну и подавай его такъ или иначе. Бы на него не обижайтесь, генеральша; у нашей турецкихъ, говорятъ, еще простѣе обычай бываетъ!..
Софья Ивановна невольно усмѣхнулась, но глаза ея глядѣли все такъ же невесело и озабоченно.
— Этотъ исправникъ, сказала она, — съ своими какими то грозящими намеками…
— Ну, вотъ эту толстую шельму я охотно бы поколотилъ! воскликнулъ пріятель Гундурова. — Вѣдь вы понимаете, генеральша, что онъ ровно ничего не знаетъ для чего вызывается Сережа къ графу, и знать не можетъ. А строитъ онъ эти угрожающія хари въ отместку вамъ за то что вы его къ себѣ въ домъ какъ знакомаго не пускали, а Сережа, когда мы въ Сицкомъ играли, ему, кромѣ репликъ, слова не сказалъ никогда. Такъ не тревожится же вамъ въ самомъ дѣлѣ изъ-за его рожи воронья пугала!..
Ашанинъ говорилъ тономъ такого глубокаго убѣжденія, и то что онъ говорилъ имѣло за собою притомъ такъ много правдоподобности что Софья Ивановна въ эту минуту какъ-то вдругъ успокоилась. Она все время слѣдила за выраженіемъ лица Гундурова, и осталась имъ довольна: ни малѣйшаго волненія, ниже суеты, а лишь та невольная брезгливость съ какою смотрѣлъ бы порядочный человѣкъ по ошибкѣ посаженный въ часть.
Онъ сидѣлъ у своего письменнаго стола, и безсознательно перебиралъ пальцами по его сукну.
— Къ нему вѣдь во фракѣ явиться нужно, Сережа, сказала ему тетка, — не забудь взять!
— Возьму… И бѣлый галстукъ тоже нужно? спросилъ онъ насмѣшливо и чуть-чуть надменно улыбаясь.
— Само собою… А что ты ему однако скажешь, Сережа? молвила черезъ мигъ Софья Ивановна, — если онъ тебѣ въ самомъ дѣлѣ предложитъ служить у него?
— Поблагодарю за честь, и откажусь… «Пашамъ» я не слуга! промолвилъ онъ, повторяя выраженіе Ашанина.
Она помолчала.
— Однако вотъ что, другъ мой, начала она затѣмъ:- даю тебѣ два дня сроку; если но истеченіи ихъ ты не вернешься въ Сашино, я поѣду въ Москву.
— Къ чему это, тетя? вскрикнулъ онъ.
— Я буду безпокоиться… у насъ всего ожидать можно…
— А позвольте мнѣ, милѣйшая моя генеральша, заговорилъ опять Ашанинъ все тѣмъ же обычнымъ, ему, шутливымъ и веселымъ тономъ, — позвольте сдѣлать вамъ слѣдующее предложеніе: я поѣду теперь съ Сережей въ Москву, и еслибы что-нибудь дѣйствительно задержало его тамъ, даю вамъ честное слово что черезъ два дня, то-есть послѣзавтра, буду у васъ здѣсь съ извѣстіемъ.
— Отлично, Володя, спасибо! воскликнулъ, вставая съ мѣста Гундуровъ. — Мнѣ совѣстно было просить тебя, а я только что объ этомъ думалъ. Тетя будетъ спокойна, а меня ты избавишь отъ единственной непріятности во всемъ этомъ: ѣхать бокъ-о-бокъ цѣлую ночь съ этимъ господиномъ. Вы согласны, тетя?
— Хорошо, сказала она;- спасибо вамъ, Владиміръ Петровичъ!.. А вотъ и Ѳедосей! Собирай барина!..
— Слышалъ-съ, проговорилъ угрюмо старый слуга, дѣйствительно слышавшій весь разговоръ изъ сосѣдней съ кабинетомъ спальни Гундурова, — у меня готово.
— Такъ вели въ старую коляску разгонныхъ четверку сейчасъ же! приказалъ Сергѣй.
— Да и его возми съ собою! молвила ему тетка.
— А то разѣ отпущу я ихъ однихъ! уже совсѣмъ сердито отрѣзалъ старикъ, и даже дверью хлопнулъ уходя.
Всѣ невольно улыбнулись.
— А теперь я васъ оставлю, сказалъ Ашанинъ; — пойду крошечку надъ Елпидифоромъ потѣшиться.
Онъ вернулся на балконъ, на которомъ Акулинъ, развалившись по-хозяйски въ креслѣ, пускалъ кольца дыма въ недвижный воздухъ, а «фанатикъ», опустивъ голову и сложивъ руки крестомъ на груди, шагалъ отъ перилъ до перилъ съ видомъ трагика обдумывающаго свой монологъ пятаго дѣйствія.
— Что же вашъ пріятель! спросилъ исправникъ, оборачиваясь ко входившему;- пора ѣхать!
Ашанинъ развелъ широко руками, въ подражаніе тому какъ разводилъ своими исправникъ въ разговорѣ съ Софьей Ивановной, и проговорилъ глухимъ голосомъ:
— Ушелъ! Нѣту!
— Что-о? не понялъ въ первую минуту тотъ.
— Вы спрашиваете про Гундурова?
— Про него!
— Я вамъ и говорю, нѣтъ его, ушелъ! повторяя то же движеніе руками, подтверждалъ шалунъ.
Вся прыткость, вся юркость Елпидифора вернулись къ нему въ одно мгновеніе. Онъ привскочилъ съ кресла съ легкостью резиннаго мячика, и кинулся къ молодому человѣку.
— Удралъ? прохрипѣлъ онъ, и безконечныя щеки его мгновенно поблѣднѣли и запрыгали, — верхомъ?.. потому колесъ слышно не было…
— Нѣтъ, пѣшкомъ, отвѣчалъ Ашанинъ съ самою невозмутимою серіозностью.
— Такъ далеко еще не успѣлъ… Въ какую сторону?
— Недалеко, дѣйствительно:- въ сторону конюшни.
— За лошадью?
— За лошадьми;- приказалъ запрягать подъ коляску, ѣхать къ графу, въ Москву.
— Эхъ, чтобъ васъ! махнулъ со злостью рукой исправникъ, — я вѣдь подумалъ и въ самомъ дѣлѣ!.. И нашли чѣмъ шутить!..
— Я и не шучу, — вы спрашиваете, а даю отвѣты. Я не виноватъ что вы ихъ толкуете по-своему, по-полицейски.
Акулинъ надулся.
— И къ чему это ему коляску еще свою! Я думалъ его въ своемъ тарантасѣ везти…
— Не имѣете права! возгласилъ Ашанинъ.
— Чего это?
— Можете подъ уголовную отвѣтственность попасть!
— Да что это вы мнѣ расписываете! фыркнулъ исправникъ, все сильнѣе гнѣваясь.
— Вамъ предписано «привезти» Гундурова къ графу для «личнаго объясненія», значитъ привезти живаго, такъ какъ съ мертвымъ объясненія бываютъ обыкновенно нѣсколько затруднительны. Если же онъ бы съ вами сѣлъ рядомъ въ экипажъ, вы бы его, надо полагать, при Богомъ вамъ данномъ преизобиліи тѣлесномъ на первой же колеѣ придавили до смерти. Во избѣжаніе чего мы и порѣшили съ нимъ оставить васъ ѣхать въ одиночествѣ, а самимъ ѣхать въ его коляскѣ.
— Однако позвольте вамъ сказать, милостивый государь… началъ и не договорилъ уже весь красный отъ злости исправникъ.
— Что сказать? съ неизмѣннымъ хладнокровіемъ спросилъ тотъ, укладывая локти на столъ, и глядя ему прямо въ глаза своими большими черными глазами.
Взбѣшенный, но осторожный Елпидифоръ вспомнилъ во-время что этотъ черноглазый красавецъ, глядѣвшій на него такимъ вызывающимъ взглядомъ, былъ вхожъ «въ домъ его сіятельства» и даже, какъ слышалъ онъ, пользовался особымъ расположеніемъ къ нему этого «дома», и что потому размолвка съ нимъ была бы очевидно съ его стороны неразчетомъ.
— На васъ конечно сердится нельзя, Владиміръ Петровичъ, повернулъ онъ неожиданно на шутливый тонъ, — вы привыкли съ дамами къ веселому разговору…
— А вамъ какого же угодно? протянулъ Ашанинъ, продолжая глядѣть ему въ глаза.
Неизвѣстно что нашелъ бы отвѣтить исправникъ, но въ эту минуту «фанатикъ», сосредоточенно прислушивавшійся къ пренію, трагически шагнулъ къ пріятелю.
— Это какъ же ты съ Гундуровымъ въ Москву собрался? А я?
— Что ты?
— Мнѣ что же оставаться-то здѣсь безъ васъ?..
— Мы вернемся завтра или послѣзавтра утромъ.
— А если какъ не вернетесь? мрачно промычалъ Вальковскій.
Ашанинъ уперся ему въ лицо проницательнымъ взглядомъ.
— Ты глупъ, Иванъ Непомнящій, подчеркнулъ онъ:- еслибы то что ты предполагаешь должно было случиться, тѣмъ менѣе, кажется, слѣдовало бы тебѣ думать удирать теперь изъ этого дома!
«Фанатикъ» понялъ и, покраснѣвъ до ушей, быстро отошелъ отъ него, и зашагалъ опять по балкону.
На порогѣ его показались хозяева.
— Лошади готовы; если вамъ угодно, можемъ ѣхать, какъ бы уронилъ Сергѣй, глядя черезъ голову исправника.- Ѳедосей твои вещи уложилъ, сказалъ онъ Ашанину.
