Александр Саверский - Кровь
-- Ну, в ресторане я была с однокурсниками! Диплом обмывали! Что ж, и шагу ночью не ступить? Дурдом какой-то!
Боже мой, сколько эмоций. Неужели это я вызвал? Приятно.
-- И в какой же области вы теперь профессионал?
-- Историк.
Почему-то мне в голову опять влез сегодняшний сон, и я поинтересовался:
-- Уж не Древняя ли Америка наша специальность?
Она остановилась. Как вкопанная остановилась. Я люблю, когда люди так останавливаются. Бежит человек, бежит, потом -- стоп! Кирпич! Вот и взгляд стал более осмысленным. До сих пор меня можно было не замечать, хоть я и был рядом. Теперь же где-то там, в подсознании, поселился я собственной персоной. И с этим приходилось считаться.
-- Ты следил за мной! -- нашла она простое решение.
-- Следил? Хм. -- Я провел поверхностный психоанализ и заключил: -- В вас говорит гордыня.
-- А это здесь при чем? -- удивилась она.
-- При том, -- занялся я демагогией, -- что на свете не так уж много людей, за которыми следят или которых хотят убить. Но каждый человек в глубине души считает, что он пуп Земли и потому ему угрожает опасность или... слава. Но, как правило, это заблуждение. -- У меня перед глазами встали три черных джипа, и я уже не так уверенно повторил: -- М-да, как правило.
Она снова посмотрела на меня изучающим взглядом, но, не говоря ни слова, пошла вперед. Через несколько секунд спросила:
-- Что еще интересного тебе снилось?
-- Странный город из пирамид.
-- Уж не в Египте ли? -- Она была полностью уверена, что я использую современную экзотику, чтобы заморочить ей голову.
-- Нет, Империя называлась Легенда.
Теперь ее взгляд приобрел характер оценки: вру я или нет. Интересно, что решила?
-- Странное название.
-- Да, а на сензаре оно звучит так, -- и я произношу трудно передаваемые сочетания звуков из шипящих, свистящих и почти без гласных, отчего мой язык без привычки сворачивается в трубочку.
Теперь она действительно смеется.
-- А ты большой выдумщик.
Я почти обижен:
-- Может, у меня не совсем хорошо с произношением, но звучит примерно так.
-- Если это действительно сензар, то тебе можно писать диссертацию. Этот язык неизвестен науке, кроме упоминания о нем несколькими мистиками вроде Блаватской.
-- Я подумаю об этом.
В этот момент я понимаю, что мы пришли. И еще я понимаю, что если она сейчас попрощается, то я уже не смогу ее удержать, а удержать можно только одним способом, если не применять силу, конечно. И я применяю... первый способ.
-- Вот вы сейчас уйдете, и мы больше никогда не увидимся. А ведь и у вас, и у меня останутся вопросы, на которые только мы можем ответить друг другу.
Она внимательно смотрит на меня, обдумывая мои слова, и все же произносит:
-- Например?
-- Например, мой сон.
-- Но ведь это твой сон.
Я не знаю, что ей сказать. Она мысленно удаляется, а я не нахожу слов. Белая ночь заканчивается быстро, и в голубых радужках глаз стоящей передо мной девушки я вижу синие стрелки, подсвеченные чистым утренним небом. Будто сомнамбула, монотонно вспоминаю слова художника: "Огромные голубые глаза с синими стрелками в радужке, пшеничный стог на голове, взбитый как львиная грива, рост... едва ли Ветер был на пять сантиметров выше -- все это в отдельности было любопытным и необычным для его мест, где черные волосы, невысокая фигура и темные глаза служили генетической основой. Поражало другое -- пропорции. Мера была во всем: овал лица компенсировал величину глаз, носа и рта. Брови стремились к еле заметным под волосами ушам. Нос и губы уравновешивали друг друга, как горы и озеро".
Она молчала. Трудно, ох, как трудно, вот так сразу, пустить к себе в жизнь еще полчаса назад незнакомого тебе человека. Я ждал ее выбора, и она его сделала.
-- Как вас зовут? -- Любопытно, что обычно люди переходят от "вы" к "ты", тут же все было наоборот. Я понадеялся, что она решила начать наши отношения с белого листа.
-- Алексей.
-- А я думала Ветер, -- она улыбнулась.
-- Ветер -- это тот самый Императорский художник, а полное его имя Ветер Небес.
-- Поэтично, хотя для индейцев в порядке вещей.
-- Да, наверно. Никогда не был индейцем, -- сострил я и полез с дальнейшими расспросами: -- А как зовут вас?
Она стушевалась. И я подумал, что зовут ее, что-нибудь вроде Фроси. Оказалось еще интересней.
-- У меня странное имя для девушки. Вася.
Я мог бы посмеяться, но меня ведь учили не только хорошим манерам. Поэтому я ответил:
-- Почему-то в жизни все парадоксально. Красивое ходит об руку с уродливым, смешное -- с возвышенным. Ведь Василиса -- удивительное имя, но оно же и Вася. Поэтому вы вмещаете в себя два полюса этого мира, а значит, саму жизнь.
Она снова рассмеялась.
-- Боже, какая сложная философия. Но вы первый, кто так быстро сообразил. Мое имя -- своеобразный тест на глупость. Вы получили пять из пяти. Поздравляю!
-- У нас все ходы просчитаны и записаны, -- буркнул я и поинтересовался: -- А многие получали пятерки?
-- А вот это уже вторжение в частную жизнь, -- поставила она меня на место.
-- Виноват, исправлюсь! -- по-военному отчеканил я, вызвав снова ее улыбку. -- Хотя я только тем и занимаюсь последний час, что вторгаюсь в вашу жизнь.
-- Ладно, лучше скажите мне, что вы-то делаете на улице ночью?
Надо сказать, что я совершенно забыл о своем положении, и вопрос девушки заставил меня не только вспомнить о Косте и черных джипах, но и лихорадочно выдумывать что-нибудь правдоподобное. Однако мимика моего лица уже сделала свое дело, и я увидел, что в глазах Василисы усилился бриз.
-- Надеюсь, вы не совершили какого-нибудь преступления?
-- Пока нет. Врать я не хочу, а история моего бомжевания довольно длинна и не очень интересна.
-- Мне кажется, что вы все-таки врете, -- она была бескомпромиссна, -а мы вроде бы говорим сегодня только правду. Или нет?
Я посмотрел ей в глаза, думая одновременно, что втягивать ее в игру, где правила неизвестны даже мне, а людей уже убивают, опасно.
Но она, словно прочитав мое самое сокровенное желание, сказала:
-- Хорошо. Может, я и ошибаюсь в очередной раз в жизни, но... идемте ко мне пить кофе. Там все и расскажете. -- Повернулась и пошла к подъезду. Я не шевелился. Ответственность перед ней не позволяла мне идти, хотя я безумно хотел этого. На пороге подъезда она удивленно обернулась.
-- Что-то не так?
Я подошел. Надеюсь, мои глаза были красноречивей слов.
-- Я, наверное, полный идиот. Я очень хочу пойти, но я действительно оказался в ситуации, в которую просто не имею права вас втягивать. Даже рассказывать о ней не имею права. Ради вас же самой.
-- Послушайте, -- бриз начал переходить в шторм, -- это удивительно. Получается, что я вас уговариваю пойти ко мне пить кофе. Это уже наглость. Ведь это вы мне говорили о том, что мы не случайно встретились. И еще: мне все время кажется, что я вас где-то видела. Где?
Я был слегка ошеломлен ее напором и поэтому просто сказал:
-- Я -- репортер. Вы могли видеть меня по телевизору.
Она молча глядела на меня, словно что-то высчитывая, и я не совсем понял ее взгляд. Там было и узнавание, но, кроме него, появилась какая-то жесткость. И я не знал, что это. Зато она коротко подытожила:
-- Идемте.
И я пошел.
Это была обычная двухкомнатная "хрущеба", хотя в ней была сделана перепланировка и комнаты оказались изолированными.
Василиса усадила меня в кресло, а сама отправилась на кухню готовить кофе.
Я огляделся. Ничего особенного: шкаф, складной диван, кресло, книжные полки. Мое внимание привлекла фотография, висевшая на стене. Я встал и прочитал надпись, сделанную на английском языке: "Фотография модели Теотиуакана, выполненная сотрудниками Национального музея антропологии города Мехико".
Позади раздались шаги и голос хозяйки:
-- Черт, обрезалась.
Я посмотрел на ее палец, где проступила кровь, и в моей памяти возникла красная пирамида, а вместе с ней и жертвы Легенды.
-- Больно?
-- Да нет, чепуха. Что вас так заинтересовало?
-- Это Мексика? -- спросил я, кивая на фотографию.
-- Да. Город, строительство которого относят к ольмекам, жившим за несколько тысячелетий до нашей эры. А что?
-- Город, который мне снился.
-- Что, это он?
-- Нет, но очень похож.
-- Может, тогда вы напишете еще одну диссертацию на тему предназначения пирамид и их строительства? -- Она снова была саркастичной, но на этот раз мне почудилось, что в ее словах не было прежней доброжелательности. В чем дело? Или показалось?
-- Я этого не знаю. До конца не знаю. Знаю только, что использовались они не для погребения фараонов, а представляли собой своеобразные заводы по перемещению душ и переливанию крови.
-- Хм, вот как. -- В ее глазах снова возник интерес, и мои сомнения отлетели прочь. -- Как же все это происходило?
Я описал то, что видел во сне. Василиса часто задавала вопросы, на которые до этого я никакого внимания не обращал. Ее интересовало все: надписи на стенах, одежда, язык, назначение предметов и еще куча всякой белиберды, как будто она сама собиралась писать диссертацию. В конце концов, она заключила:
