Александр Саверский - Кровь
-- Я не уверен, что смогу снова подготовиться к смерти, если придется, -- сказал он угрюмо.
-- К смерти нельзя подготовиться, если не живешь с ней всю жизнь, -мягко произнес Ветер.
В ответ мальчишеские глаза наполнились слезами, и он отвернулся.
Художник подошел к старику, чья седая борода устало прилегла на грудь, снял повязку с его глаз и вытащил изо рта кляп. Такими атрибутами "награждали" особых пленников, чье слово обладало высшей силой.
-- Меня зовут Ветер Небес, я Главный художник Императора Легенды и хочу помочь всем вам.
Подслеповатые глаза медленно поднялись вверх.
-- В Атлантиде я немного рисовал, когда был свободен от забот. Я узнаю тебя лучше, когда посмотрю на то, что ты умеешь, -- старик тяжело встал, оказавшись значительно выше Ветра. Голос его был по-прежнему тих, когда Ветер наконец услышал: "Идемте, дети мои".
Голова Ветра звенела от радости. Чуть ли не вприпрыжку он указывал дорогу гостям, направляясь к своему дому.
3.
В голове все еще звенело, когда я снял трубку телефона.
-- Ветер... черт, извините, алло!
-- Слушай внимательно, -- раздался в трубке приглушенный голос, -немедленно одевайся и беги из квартиры. У тебя двадцать минут.
-- Куда беги, -- проснулся наконец я, -- зачем?
В трубке раздались гудки.
Фу! Бред какой-то. После такого сна прямо сейчас встану и побегу. Шутки дурацкие.
За годы репортерской работы я привык ко всякому. Шутников, особенно телефонных, хватало. Это еще что. Вот когда тебе среди ночи звонят...
Черт, это же был голос Самоцветова, того самого фээсбэшника.
Я уже сидел на кровати и натягивал джинсы. Думать после таких предупреждений было некогда. В шкафу меня ждал НЗ, хранимый как раз для таких случаев: упакованная сумка с одеждой, деньгами и пистолетом Макарова. Вытащив из кармана пиджака личные документы, я сунул их во внутренний карман джинсовой куртки, надел кроссовки, запихнул "Макар" за пояс брюк, кинул в сумку мобильный телефон с подзарядкой, сгреб со стола Костино письмо и посмотрел из окна во двор. Тишина и покой.
В дверном глазке тоже никто не шевелился. Я просунул в дверь голову, потом все остальное и рванул по лестнице, но не вниз, как сделали бы все нормальные люди, а вверх.
Почти год ушел на то, чтобы родной ЖЭК организовал для меня ключи от чердака. Проблема, конечно, заключалась не в том ключе, что от нашего чердака, с этим я справился бы и сам, а в том, что ключи были от чердака в крайнем подъезде. Чего только не пришлось мне выдумывать, чтобы доказать жизненную важность для меня этих ключей. Кончилось тем, что я показал справку из психдиспансера, в которой мой приятель отчетливо написал: "Фобия пожаров и ограниченных пространств".
Этой дорогой я пользовался лишь трижды, и последний раз это случилось около четырех месяцев назад, когда мне пришлось избегать встречи с одной навязчивой дамой. Поэтому сейчас я молил Бога, чтобы ЖЭК не поменял замки.
Не поменял.
Я вышел из крайнего подъезда и нырнул в него снова, надеясь, что остался незамеченным. Метрах в шестидесяти от меня, прямо против двери подъезда, ведущей где-то там наверху в мои покои, стояли три, да-да именно три, автомобиля, причем каждый из них был черным джипом. Насколько я успел заметить, два мужика мирно беседовали, облокотившись на капот одного из них. Решив не вмешиваться в их разговор, я ретировался на второй этаж, открыл окно, ведущее на улицу, и сполз на благословенную землю. Здесь меня никто не ждал, и в этот раз я не стал печалиться по этому поводу.
Солидным шагом, чтобы не привлекать внимания окружающих, которых, кстати сказать, не было, я добрался до пересечения Садового кольца и Петровки и тут уж от души замахал руками в надежде на такси. Такси не было, а вот частник на скрипучей "пятерке" меня подобрал. Сев в машину, я наконец глянул на часы. Четыре утра.
Пока водитель с сильным грузинским акцентом объяснял мне нелепость войны в Абхазии, я пытался выстроить план действий, но отчего-то ни одна стоящая мысль не задерживалась в моей голове. Обрывки информации, образы навязчивого, яркого сна, строки из Костиного письма, ФСБ и кровь -- полный ступор для моих несчастных мозгов. Кроме того, покоя не давала мысль о том, что меня посреди ночи грубо разбудили и заставили бежать из собственного дома куда глаза глядят.
До работы было недалеко, и шпиль телебашни приближался, когда я подумал, что приближаться он может не только ко мне. Вот же идиот: сбежать из дома и поехать на работу! А?! Каков умник!
-- Остановитесь здесь, пожалуйста.
Заседание политклуба прервалось.
-- Дорогой, мы еще не доехали. Зачем...
-- Мне и нужно было сюда, -- я протянул деньги и вышел из машины на пересечении Шереметьевской улицы и Сущевки у кинотеатра "Гавана".
Бросив сумку рядом, я присел на скамейку и закурил. Хорошо, что было начало лета, иначе не сидел бы я сейчас, с наслаждением вдыхая запах сирени вприкуску с дымком "Мальборо".
Итак, кто виноват и что делать?
В том, что виновато Костино письмо, я не сомневался. Но не так же быстро, товарищи дорогие. И ахнуть ведь не успел, как танки пожаловали. Если бы эти, ну те, что руководят танковой дивизией, знали, что я пацифист, можно было бы о чем-нибудь договориться. А так, что ж? Никакого желания разговаривать с ними у меня теперь не было. О чем?
Предложить им посреднические услуги по вопросу закупки крови, которую они выкачивают из ничего не ведающих граждан? Очень смешно! Они ведь для этого и прислали ко мне свою армию, чтобы те убедили меня в необходимости такого сотрудничества. Развеселившись от этих мыслей и представляя подобный разговор с "военачальниками", я вдруг насторожился. В мою сторону нацелились чьи-то шаги. Разобрав, что они женские, я успокоился, но сигарету потушил. Незачем лишний раз привлекать к себе внимание.
И что вы думаете? Через минуту я уже стоял перед той, что цокала каблучками. Я не из тех людей, что кидаются на незнакомых женщин по ночам. Просто не люблю я этого. И хоть та, что была теперь передо мной, стоила любых подвигов, в сложившейся ситуации я бы даже не пошевелился, если бы... если бы неведомая сила не оторвала меня от скамейки и не толкнула вперед. Я смотрел на нее, а газовый баллончик смотрел в мои прекрасные очи.
-- Е-е-е, м-м-м, -- видимо, эти козлиные звуки, изданные мной с целью знакомства, немного успокоили ее, и баллончик приопустился.
-- Ну? -- определенно произнесла она.
-- Я не сплю! -- доказал я, что тоже могу говорить.
-- Тонко подмечено, -- замерзло синее море глаз. -- У меня нет привычки шляться по чужим снам.
-- Да, но не далее как сегодня ночью, вы уже были в моем сне.
-- Тогда я приду и завтра, может быть. А сейчас, извини, мне нужно идти. -- Она сделала шаг, и я посторонился, растерянно пробормотав:
-- Да, да, Полная Луна, конечно.
Она прошла несколько шагов и остановилась. Я замер.
-- Почему ты назвал меня Полной Луной?
-- Так вас звали в моем сне.
Она задумалась, потом, будто что-то решив, сказала:
-- Проводи меня. Страшно одной.
Я провалился сквозь землю, выбрался наверх, опять провалился, опять...
-- Кто же ходит по ночам в одиночку да еще с такой внешностью? -- нагло поинтересовался я, подхватывая сумку.
-- Так получилось, -- сухо ответила она и пояснила: -- это я о ночи, а не о внешности.
-- Да, внешность дома не оставишь. -- Мне показалось или она действительно улыбнулась?
-- Кем же я была в твоем сне?
-- Пленницей, которую должны были принести в жертву.
-- Вот как? Печальное обстоятельство. -- Она помолчала. -- И что же, меня убили?
-- Нет. Императорский художник спас вас вместе с отцом и братом.
-- А потом?
-- Я не знаю, меня разбудили.
Снова возникла пауза, но ненадолго:
-- Откуда же я была родом?
-- Из Атлантиды.
-- Очень романтично, но избито.
-- Зато правда.
-- Правда? Во сне? -- Мне нравится ее сарказм. В глазах появляется маленький набор молний, но не среди туч, а прямо среди ясного дня. Красиво.
-- Но уж теперь, встретив вас, я не знаю, правда это или нет.
Она замолчала, и я заметил, что мы вошли во двор. Не люблю я компаний, блуждающих по ночному городу в поисках приключений, как и эту, оказавшуюся у нас на дороге. Стандарт: "Закурить не найдется?" -- и шарящий в поисках добычи взгляд.
Протягиваю левой рукой пачку сигарет, приоткрывая полу куртки, чтобы этот самый взгляд отметил присутствие нежелательного для себя предмета. Две сигареты исчезают со словом: "Мерси!" -- и мы расстаемся.
-- Ничего, вежливые ребята, -- говорю я, когда братва удаляется в странном молчании, и поправляю пистолет за поясом, но так, чтобы не видела моя спутница.
-- Господи, я так испугалась.
-- "Не ходите, дети, в Африку гулять", -- обожаю временами назидания.
-- Ну, в ресторане я была с однокурсниками! Диплом обмывали! Что ж, и шагу ночью не ступить? Дурдом какой-то!
Боже мой, сколько эмоций. Неужели это я вызвал? Приятно.
