Тим Туманный - Сумрачный рай самураев
Тучи, как игрушечные паровозики, ездили по небу туда-сюда, дождь то сеялся, то рассеивался, было невыносимо покойно, тихо, и Голицыну показалось, что еще немного - и он влипнет в пространство, как реликтовая мушка в кусок янтаря.
Чтобы избавиться от наваждения, Голицын переключил мысли на предстоящую историческую встречу, имеющую быть через сорок минут в кабачке неподалеку от "Дома Фауста", то есть именно того дома, где согласно легенде, мятущийся доктор подписал контракт с Мефистофелем.
Дело в том, что около года назад Голицын сотоварищи или, точнее говоря, со-господа, замыслили осуществить грандиозный Интернет-проект, имеющий целью скрещение хилых побегов e-commerce с мощным древом PR- технологий. Пилотное название проекта р-commerce или "пи-ту-пи" ("pay-to-politic"), отражало благородную в целом попытку легализовать, наконец, политическую проституцию. Подразумевалось вдохнуть смысл и облагородить в глазах общественного мнения понятия "профессиональный политик", "профессиональный депутат", "профессиональный народный избранник". Аналогии напрашивались сами собой. Существует же профессиональная армия, ландскнехты, наемники, "солдаты удачи", то есть люди, воюющие не за убеждения или из отмороженного патриотизма, а за вполне конкретный, четко оговоренный в контракте гонорар. Каждый политик, полагающий себя профессионалом, должен был получить возможность честно и откровенно заявить: "Я служу своему народу, причем тому своему народу, который мне больше платит". Таким образом, понятие "продажный политик" приобретало черты тавтологии, вроде "масла масляного". Изюминка проекта заключалась в четко разработанном плане создания политического трансферного рынка наподобие футбольного. "... перед началом нового политического сезона фракция аграриев перекупила за $80 млн у КПРФ Зюганова... за три "желтые" статьи в СМИ депутат Явлинский дисквалифицирован на два заседания Госдумы..."
И вначале все развивалось радужно. А потом, как водится, пришла лягушка, то есть большая жаба, и всем амбициозным проектам сделала амбу. Со стороны балтийского моря дули все более резкие и холодные ветры. Все политические игры приобретали черты дзю-до на горных лыжах. Проект чах на корню, и он бы зачах, не найдись инвестор с сосцами, полными молока и баксов...
Конечно, "мылом" и факсом разослали коммерческие предложения в адрес потенциальных инвесторов, но без особой надежды. Как раз в очередной раз обрушился Nasdaq, капитал, как блудный сын, с плачем побежал обратно к вечным ценностям невиртуальных ресурсов. Все кляли "мыльный пузырь новой экономики" и "золотую мышеловку Интернета". На этом паническом фоне призрак ящура принялся задумчиво бродить по Европе, причем поражал он отнюдь не "организмы, ослабленные алкоголем, никотином и излишествами нехорошими", а ни в чем не повинных европейских буренок, хавроний и овечек Долли. Впрочем, в этом смысле, у Европы имелся богатый исторический опыт борьбы с невинными: на костер! Запылали тысячи говяжьих аутодафе, и по Европе пополз тошнотворно сладкий дым.
Поэтому все были в некотором шоке от собственной удачи, когда буквально через два дня некий "Фонд содействия развитию общечеловеческих гуманитарных ценностей" в лице генерального президента мистера Николаса Юнга выразил интерес и готовность к сотрудничеству, для чего просил прислать представителя в Прагу для проведения предварительных переговоров. В качестве главного переговорщика было решено послать Голицына "как самого образцово-показательного и лексически-подкованного". Что ж, он ломаться не стал. Кто же откажется на халяву, за счет заведения прошвырнуться по Европе, пусть и не в лучшие для нее времена?
И вот теперь Голицын глядел в ленивые волны Влтавы, словно надеясь выудить из них ответ на вопрос: что же кроется за благопристойной вывеской загадочного фонда? Мафиозная контора по отмыву денег с целью переведения их из разряда "непахнущих" в категорию "благоухающих"? Оффшорный финансовый насос?
Голицын от скуки попытался даже проанализировать название фонда, применив метод элементарной дихотомии. Результаты получались забавными. Следовало, что ценности могут быть не только "обще", но и отдельно человеческими, и не всегда гуманными. В любом случае - не вечными. Вечные ценности доступны лишь тем, кто понимает ценность Вечности, каковое понимание было смешно заподозрить в генеральном президенте.
Ровно в назначенное время у дверей кабачка Голицын был встречен двумя непроницаемыми мордоворотами из службы охраны президента фонда. Проверив документы, секьюрити препроводили его в "отдельный кабинет", то есть в изолированную кабинку овальной формы, располагающуюся в дальнем, самом скупо освещенном углу заведения.
Собственно, и внутренность кабинки освещалась только стилизованными под оленьи рога бра. Зеленоватый, таинственно-тусклый лесной свет больше подходил для романтического свидания, нежели для деловых переговоров. Так подумалось Голицину, но развить эту мысль ему не дал густой, чуть гнусавый бас, произнесший на русском без акцента:
- Здравствуйте, мистер Голицын! Сердечно рад встрече.
- Взаимно, - ответствовал Голицын учтиво с легким полупоклоном. Прекрасно говорите по-русски, мистер президент!
- Корни, корни... Прошу, садитесь!
Голицын сел в кожаное кресло с высокой готической спинкой и осторожно вгляделся в своего визави.
Мистер Юнг оказался человеком невысокого роста. Был он тучен, как туча. Бороду имел цвета юного веника, а под припухшими веками носил закопченные, копеечные глазки с неким вдумчиво-циничным мерцанием.
"Колобок во фрачной паре", - подумал Голицын, прищуриваясь.
Круглый стол черного дерева был сервирован со скромностью, граничащей с аскетизмом: покрытые испариной два графина со светлым, скорее всего "пльзенским" пивом, два высоких бокала чешского, что понятно, хрусталя, на тарелочках соленые косточки, ломтики красной рыбы и в соломенной корзинке какие-то витиеватые хлебцы.
"То ли он непроходимо скуп, - продолжал размышлять Голицын, - то ли просто никогда не мешает алкоголь с делами".
- Надеюсь, вы не будете на меня в претензии, - заговорил президент фонда, - если я сообщу вам, что необходимость в предварительных переговорах отпала. Я все обдумал, все взвесил и принял решение. Вчера я связался с вашим менеджментом, и мы уладили все финансовые вопросы. Пока сошлись на пяти миллионах. Так сказать, первый транш. Если все пойдет хорошо, можно будет и траншею проложить, хе-хе.
- Гм, я рад, конечно, - пробормотал Голицын в некотором замешательстве, - стало быть, мое присутствие вроде как тоже отпадает?
Президент протестующе замахал руками.
- И речи быть не может! Вы проделали долгий путь, понесли определенные траты. Я как-то должен это компенсировать... И, если уж откровенно, очень мне хочется поговорить с человеком из России... Ностальгия, понимаете?
- Понимаю, - молвил Голицын сочувственно, - тоска по родине тоски.
Президент изумленно вздел брови, и вгляделся в Голицына пристально.
- "Родина тоски"? Сильно сказано... Поэтически точно. А то все эти вопли кликуш: "ах, Россия, деградирует!", начали меня раздражать несказанно. Неужели это правда?
- Как сказать, - смутно ответил Голицын, - деградостроительство развито повсюду, где есть дегенераторы идей, а не только в России.
- Отрадно видеть, что не перевелись еще патриоты на Руси! - с некоторым даже умиленным пафосом воскликнул президент.
- Видите ли, "патриот" - слишком уж скомпрометировавшее себя понятие, сказал Голицын, пытаясь угадать, а к чему собственно клонит собеседник. - На Руси, как вы говорите, особенно. Многие ведь понимают любовь к родному краю, как любовь к родному краю пропасти... Им плохо, когда хорошо, понимаете? Они полагают, что особенный путь России должен почему-то непременно быть крестным... Почему-то им кажется, что именно во врожденном вырождении заключено знаменье грядущего высшего восхождения...
- А вы с этим не согласны? - быстро спросил президент.
- Не то, чтобы не согласен. Я просто вне этого.
- Пива? - мистер Юнг сделал приглашающий жест.
- С удовольствием.
- Брудершафт?
- Почту за честь.
Пиво оказалось превосходным, но неприятно кольнуло Голицына то обстоятельство, что с первого же бокала его вновь зацепила крылом утренняя хмельная, неуправляемая волна. "Старею, что ли? - тревожно подумал он. Раньше с двух бутылок водки был готов хоть к марафонскому забегу..." Впрочем, тут же его успокоило то соображение, что, коли уж дело решено, можно расслабиться и не корчить из себя умника.
После третьего бокала беседа потекла и живей, и веселей, и бессвязней. Как-то исподволь перешли на "ты". А что, спрашивал Ник, по-прежнему ли в России две беды? Беды то две, ответствовал Голицын, только формулируются они иначе: дураки и умные... Беды две, а горе зато только одно - от ума... Опять же, по большей части не носителю ума горе, а окружающим.
