Андрей Зарин - Кровавый пир
— Вот он, миленький! — сказал Степан. — И не надо тебя, да на дороге стоишь! Вася! — обратился он к Чуксанову. — Ты все сумный такой. Сойди-ка на бережок, достань языка, милый друг!
Василий послушно отошел и сел в челнок. По берегу шел его есаул Кривой со своей сотней, в которой Кострыга, Тупорыл и Горемычный стояли десятниками, а Пасынков и Дубовый пятидесятниками.
Василий с трудом разыскал их среди нестройных полчищ мужиков. Густой тучей ехали башкиры на своих маленьких конях с саадаками за плечами, со страшным чамбулом на луке высокого седла. Тут же гнали стада баранов, оглашавших воздух нестройным блеянием. За ними шли холопы и мужики с дубьем, с косами, с рогатинами, стадо быков и коров, казаки, несколько сотен, более для порядку, а там мордва, чуваши с дубинами и топорами. Василий ездил между ними, пока, наконец, набрел на свою сотню.
Кривой ему обрадовался.
— Атаман! — закричал он. — А мы думали, что ты уж и бросил нас!
— Со смертью уж брошу, — ответил Василий, — дай-ка мне человека два языка снять!
— А зачем два? У нас Аким на это. Он тебе живо достанет.
Василий позвал Акима
— Языка достать надоть!
— А можно.
— Один-то управишься?
— А одному-то легче, государь!
Василий нахмурился. Как ни учил он Акима, но тот в своем прежнем господине не мог признать себе ровню.
Он низко поклонился Чуксанову, повернул свою лошадь и выехал из войска.
Чуксанов поехал со своею сотнею. По дороге Кривой без умолку говорил ему.
— Бог это тебя нам послал! Глянь, как идут! — указал он рукою на крестьянские ополчения. — Вот и мы бы так шли, а теперь нищто! Что казаки! У всех кони, мечи, копья. Я в Самаре-то во какой чекан достал! — он показал на свой чекан с серебряными насечками. — Дубовый такой же шестопер имеет важный. И казна есть, и кафтан. А все ты! Полюбился ты атаману, а за то и нам хорошо. Живем — любо!
Василий невольно улыбнулся. Действительно, из отряда в шесть человек он в Царицын привел сорок да к Астрахани сотню, и эта сотня была едва ли не лучшею во всем войске. Казаки мутились и ссорились между собою и подчас сотника брали на сабли, а у Василия по его слову согласятся наложить на себя руки, не токмо что на противника.
— Пожди, — мечтательно сказал он, — кончим все это дело, женюсь я, уйдем на Дон, заведу я себе хутор, ты рядом, и заживем тогда без воевод да бояр! — и он сам засмеялся своей мечте. Не то сулила ему судьба.
— А вот и он! — сказал Аким, подъезжая к Чуксанову. Василий обернулся. Аким сидел на коне, а позади, держась за его плечи, сидел белобрысый мужик в армяке и гречишнике.
— Как взял его?
— Да и брать не надо было. Сам шел, я только подвез!
— Ну и ладно! Садись, друже, ко мне теперь… Я тебя к атаману повезу!
Мужик кивнул головою, соскользнул на землю, ловко прыгнул за седло к Василью и, как кошка, уцепился, за его плечи.
Василий поскакал к берегу.
Разин сидел на палубе, когда Василий привел к нему посадского.
— Вот и язык! — сказал он.
— Лихой ты у меня! — похвалил его Степан, а мужик, увидев атамана, повалился в ноги и радостно воскликнул:
— Многая лета тебе здравствовать, батюшка наш, Степан Тимофеевич!
Степан весело засмеялся, обнажив белые, крепкие, как у волка, зубы.
— А ну, здравствуй и ты! — сказал он. — Кто таков?
— Николка Белобрыс, с посада!
— Что скажешь: ждут меня людишки?
— Ждут, батюшка, как солнышко. Пойди к нам, хлебом солью встретим!
— Ну, ну! Ввечеру у вас буду. Вы мне воеводу свяжите!
Белобрыс почесал затылок.
— Не можно этого…
Степан нахмурил свои густые брови.
— Как? Почему не можно?
— Догадлив пес, — ответил посадский, — заперся у себя в Кремле, рвом окопался и нас, посадских людишек, только вешает, а чтобы в город — ни-ни!
— Так-то! — усмехнулся Степан. — Смекнул. Ну, да черт с ним, мы тогда силой возьмем. У нас для него припасено.
Белобрысый оживился.
— У нас, батюшка, и острожек есте! Кре-епкий!
— Ладно! — сказал Степан. — Выпей теперь с дорожки. Эй, дайте ему вина!
Казак поднес ему чару.
Белобрыс улыбнулся и, старательно вытерев губы, взял чару.
— Многая лета тебе, батюшке! — сказал он, выпивая.
— На здоровье! — ласково ответил Степан. — А теперь иди к своим и скажи, чтобы к вечеру ждали! Да скажи им: иду я против бояр, да воевод, да приказных людей, а всякому бедному я как брат родной. Скажи: иду я везде казачество установить, чтобы все равны были. И сам я не хочу царем быть, а хочу быть всем вам братом! Дай ему, Вася, полтину!
Чуксанов дал посадскому полтину, и тот, радостный, уселся в челнок, ехать на берег.
— Ну, а мы думать станем! — сказал Степан. — Зови есаулов, Фролушка!
На палубе струга разложили ковры и подушки, принесли вина и меда, и скоро Степан со своими есаулами стал совещаться, как взять Симбирск.
— Что там, — решил Волдырь, — разве не брали мы городов силою? Закричим "нечай!" да и полезем, а посадские пущай стены жгут!
— Ну, ну! А когда пойдем?
— Да враз! Я вот возьму полтысячи, да сейчас в посад, огляжу, пушки поставлю, а там и ты!
— Ну, и ходи, Ивашко мой! — одобрил Степан. — А мы за твое здоровьице выпьем! Вася! — окликнул он Чуксанова. — Будет дело! А? Поработаем, братик!
— У него одно на уме, — сказал Фрол, ухмыляясь, — о своей зазнобушке. Забыл казачество.
Василий тряхнул плечами.
— Казачество не забыл, врешь, Фрол. А что о ней думаю, то твоя правда!
— И брось! — сказал Степан. — О бабе думать добра мало. Гляди вот, поженю тебя, ты и не поглядишь на нее больше!
Василий отрицательно покачал головою.
— Верно! Я, братик, и сам не мало любил. Только, чур! Как вижу, что бабиться начинаю, сейчас бабу в воду или ножом. Ну ее! Вон у меня жинка есть в Качальнике, так я ее и не вижу. Выпьем лучше!
Василий жадно прильнул губами к кубку. Фрол засмеялся.
— Так-то лучше! Я вона в Астрахани повязался. Боярская дочь! Такая ли пава. А уходить пришла пора, я ее казакам отдал, а они ее в воду!
— Наше дело казацкое! — промолвил Еремеев.
— А ну, казаче, пора и на берег! — объявил Степан, вставая.
Струги все уже стояли на причалах, и сходы были перекинуты на берег. Казаки уже сошли и строились. Пять сотен ушли с Волдырем вперед.
Степан сел на коня и поехал по рядам.
— Дело будет, молодцы, — говорил он, — не посрамим казачества!
— Постоим, батько! — отвечали казаки.
— Ну, вы! — говорил Степан мужикам и холопам. — Сегодня биться надо будет. Покажите себя!
— Веди нас, батюшка! — отвечали мужики.
— Идем на город! — распорядился Степан и двинулся со своими полчищами.
Он въехал в посад, как победитель. Посадские кричали ему здравия и бежали за ним толпою.
По узким улицам он доехал до острожка.
Это было небольшое укрепление со стенами и рвом, как есть, посередине посада.
— Добро, — проговорил Степан. С ним сравнялся Волдырь.
— Крепко засели, собаки, — сказал он, — и вал нарыли. Хоть ты што!
— А ну? Сбирай-ка ты всех, да не гляди! Василий, веди! Фрол, иди на стены! Разом! Вели сюда пушки тащить!
— Нечай! — раздался через минуту воинственный крик воров, и все тучею ринулись ко рвам, кидая в них ворохи сена и перебегая к валу.
— Бум! — грохнула угловая пушка. Казаки отшатнулись.
Ивашка и Еремеев с двумя сотнями уже полезли на стены, на них вдруг опрокинулись груды камней, страшные коты, и они убежали все за ров.
— Ничего так не будет! — сказал Еремеев и поскакал к Степану.
Степан Разин стоял на берегу рва с обнаженной саблею и хрипло кричал на толпы холопов.
— Лезьте, собачьи дети! Десять собьют, один войдет. Что будет! Лезьте!
— Бум! — громыхала пушка, и чугунное ядро месило толпы холопов.
— Не можно, батюшка! — сказал один, вылезая изо рва весь мокрый.
— Вот тебе, трус поганый! — прорычал Стенька и перекрестил саблею мужика. Перерубленный до пояса, он покатился назад в ров. В это время к Разину подъехал Еремеев.
— Батько, — сказал он, — понапрасну людей губим! Ночь, не видать, а у них все крепко!
— А к завтрому крепче будет! — ответил Степан.
— И мы увидим!
Василий и Фролка подъехали тоже.
— Пустое дело! Ничего не будет, — объявил Фролка.
— А ты? — обратился Разин к Чуксанову.
— Отложить надо. Ничего не видно!
— Трусы вы! Вот что! — выругался Степан. — Кричи назад! — и он съехал с насыпи.
Шум борьбы сменился тишиною. Мрачный, угрюмый Стенька вошел в отведенную ему избу. Все вошедшие с ним молчали, зная его неукротимый нрав.
— Вася, — обратился он к Чуксанову, — поди поспрошай. Може, кто со стены свалился, из иных! — и лицо его потемнело от злобы.
Василий вышел, взял Кривого с Дубовым и осторожно перебрался на другую сторону рва. На каждом шагу они натыкались на мертвых и раненых. Раненые стонали и вопили, но Василий ничего не мог разобрать в темноте. Ему становилось жутко.
