Андрей Зарин - Казнь
— Прежде всего к Захарову. Я ведь его считал убийцею и этим виноват перед ним. Он, говорят, уже выздоравливает.
— Встал и ходит!
— Ну вот! Потом схожу к Силину, все о сестре расспрошу, ну а от него к Лапе. Послезавтра в Можаевку! Все сразу!
— Дай тебе Бог успеха! — сказал Яков, вставая. — Теперь иди спать. Устал, чай!
— От волнений, — ответил Николай.
Братья поцеловались и разошлись.
Николай лег грудью на подоконник раскрытого окна и снова отдался своим думам. Мир и покой наполняли его душу. Ему хотелось всех любить, все обнять: и это звездное небо, и уснувшую землю с ее людьми. Немая тишина царила кругом, только слабо шелестели листы деревьев, и вдруг, прорезая тишину ночи, откуда-то пронеслась звонкая нота заунывной песни. Еще, еще, и воздух наполнился тоскующими звуками.
Нет, я не верю,
Ты мне изменяешь,
Прости, моя радость,
Прости, мой покой…
пел чей-то высокий, за душу хватающий голос. Волнение охватило Николая. Тяжелое предчувствие сжало его сердце, вдруг разом исчезла вся призрачная радость желанной свободы.
Он тяжело вздохнул, словно расставаясь с мечтами, закрыл окно и медленно стал раздеваться.
"Любит ли?" — думал он и опять с болью в сердце почувствовал, что душа прежней любимой им девушки теперь для него неразгаданная тайна, к которой нет ключа…
Старая городская больница помещалась у черты города и своими массивными серыми каменными корпусами напоминала крепость, угрюмую и печальную. Столетние липы и вязы окружали ее со всех сторон и под своими зелеными навесами скрывали низкую каменную стену, еще более придававшую больнице вид крепости.
Но старые больничные порядки давно уже сменились новыми, и больница считалась одним из надежных приютов для тяжелобольных. Несомненно, Захаров не оправился бы так скоро от своей тяжелой болезни в иной обстановке.
Николай вошел в калитку и, по указанию сторожа, пошел через сад по мощенной камнем дорожке. В саду группами гуляли больные в белых колпаках с черными клеймами и желтых халатах.
Николай уже приближался к одному из мрачных флигилей, когда его окрикнул визгливый женский голос:
— Николай Петрович, вы ли это?
Он обернулся и увидел почтенную Колкунову. Размалеванное, как у египетской мумии, лицо ее было прикрыто синей вуалью. Одета она была в черное шерстяное платье с вырезом, прикрытым кружевами, и короткими рукавами, обнажавшими выше локтя ее желтые руки, голову покрывала соломенная черная шляпа, на которой, как султан, в такт ее речи качалось растрепанное страусиное перо. Она порывисто подошла к Николаю, ухватила его за руку и стремительно заговорила:
— Вы и на свободе! О, как я рада! Я всегда говорила дочери: Катя, правда восторжествует! И вот! Еще на днях ко мне заходил ваш брат, и я утешала его. Какая мысль: вы — и убийца! Вы, вероятно, к нашему Александру? О, добрая душа! (Она снова схватила руку Николая и начала ее давить.) Побеседуйте с ним. Он тоже страдалец. Нелепые мысли одолевают его голову. Знаете ли (она понизила голос), он ненавидит меня! Вы поражены?
Она отодвинулась от Николая, чтобы посмотреть, насколько он поражен, и перо на ее шляпе заколыхалось. Переведя дух, она заговорила снова:
— Ненавидит! Да! Сейчас он меня почти выгнал от себя, топал, кричал. А я? Я ли не люблю его, как родного сына. Дорогой мой (она опять овладела рукою Николая), уговорите его принять Катю. Чтобы по-прежнему. Я наверное знаю, что Можаев оставил за ним его место, и все будет как раньше. О, будьте ее спасителем, не говорите «нет»! Я вижу, вы тронуты. Я скажу Кате!
Николай, оглушенный потоком ее речи, не произнес еще ни одного слова. Теперь он воспользовался минутой и, поспешно откланиваясь ей, сказал:
— Будьте покойны, если он меня спросит…
— О, спаситель! — крикнула вслед ему полковница. — Благодарю! — и она грациозно послала ему несколько воздушных поцелуев, которые проходивший мимо фельдшер принял по своему адресу, так как Николай уже успел скрыться в дверях флигеля.
Он прошел по широкому коридору и вошел в комнату с надписью "Палата № 8". Подле двери больной разметался в постели и протяжно стонал; рядом с ним бледный юноша, схватясь за ворот рубашки, удушливо кашлял, и на щеках его, как кровь, алел яркий румянец, а тут же невдалеке двое выздоравливающих равнодушно играли в шашки, и далее, у постели веселого рассказчика в белом колпаке, группой стояли больные и весело смеялись, заглушая и стоны, и кашель. Николай огляделся и увидел Захарова в углу палаты, у окна.
Благодаря худобе, всклокоченным волосам и желтому халату он казался великаном. Глаза его ввалились, лицо было бледно и безжизненно. Он стоял, прислонясь к подоконнику, и жадно смотрел в окно.
Николай подошел к нему и осторожно окликнул. Он быстро обернулся и, запахивая халат, с недоумением взглянул на Николая.
Николай назвал себя и прибавил:
— Помните, мы раз гуляли с вами? Ну, как теперь ваше здоровье?
— Отлично, благодарю вас, — ответил Захаров, — доктора не выпускают, а я бы уже давно выписался, потому что меня ждет служба.
— Да и скучно вам тут, я думаю?
— Скучно? Нет. Я даже был бы рад, если бы некоторые посетители отказались развлекать меня. Не вы, не вы, — поспешил он поправиться, — а вот хотя бы моя любезная теща. Была перед вами и страшно меня расстроила.
Лицо его нахмурилось и приняло землистый оттенок. Он помолчал и медленно заговорил:
— Кто просит ее становиться между мной и женою. Мы сами можем обо всем договориться, и, наконец, я не хочу ее! Не хочу! — он нервно запахнулся в халат, и на его лице выступили красные пятна. — Она и без меня будет счастлива, а я не хочу мучений. Довольно!
Николай нежно положил свою руку на его плечо.
— К чему вы волнуетесь? — с состраданием сказал он. — Выйдете из больницы, и само собою все решится.
— Отчего она сама не придет? — не слушая его, продолжал Захаров. — Боится! Не чиста совесть! То то и есть. Пусть придет и оправдается, тогда…
— Хотите, я уговорю ее прийти к вам, — сказал Николай. — Хотите, приведу?
Захаров посмотрел на него долгим взором, потом вдруг нахмурился, сердито запахнулся и ответил:
— Нет, это я так! Малодушие, я ненавижу ее, не надо. Бросим о ней, эти разговоры утомляют меня…
Николай замолчал.
— А что вы делать будете?
— Я? Я уеду в Петербург… На днях…
Захаров кивнул.
— И отлично. Одно посоветую: не женитесь! Соблазняйте лучше чужих жен. Ха-ха-ха!
Лицо его то становилось сумрачным, то краснело; он, видимо, волновался. Николай поспешил встать и протянул ему руку.
— До свиданья! Я до отъезда еще наведаюсь!
— Спасибо! Я провожу вас!
Захаров плотно запахнулся и провел его до калитки.
— Пришлите ее ко мне, — сказал он вдруг ему на прощание, — я, может быть… Если захочет, если захочет!..
Николай ушел от него, невольно улыбаясь. Вот люди! Рвут, мечут, проклинают и потом снова возвращаются к своему аду.
Он пришел домой, позавтракал и направился к Силину. На его звонок дверь отворил ему Иван, который с испугом отшатнулся.
— Вы?! — произнес он, задыхаясь.
Николай пристально, с усмешкой посмотрел на него.
— Я, — ответил он, — убийцу нашли, да только не меня.
— Кого же?
— Тебя! — резко сказал Николай.
Иван пошатнулся, по лицу его пробежала судорога, но через мгновение он оправился и злобно сверкнул исподлобья глазами.
— Шутки шутите, — хрипло произнес он, — я барину почитай десять лет служил!..
— Ты, да неужели! — закричал Силин, появляясь на пороге прихожей и протягивая руку Николаю. Иван быстро шмыгнул в другую дверь.
— Слышу знакомый голос! — продолжал Силин. — Думаю — неужели? Глядь, ты и вправду. Рад, рад! Иди сюда. Садись. Иван, тащи вино, что осталось. Да куда это он делся? Подожди!
Силин проводил Николая в гостиную, где временно основался, и исчез.
Через некоторое время он вернулся с бутылкою и двумя стаканами.
— Вообрази, заперся у себя и выходить не хочет, — заговорил он, сервируя стол. — Престранная бестия! Я и не замечал его раньше, а теперь прямо заинтересован. Постоянно беседует сам с собою, много читает, а тут еще начал повесть писать "с убивством", как он объяснил. Приносил начало читать мне. Чушь ужасная! Ну, пей! Рассказывай.
Он разлил вино и придвинул Николаю стакан.
— Что говорить? — ответил Николай. — Подержали и выпустили… Вот и все… У тебя, у вас что?
Силин засмеялся.
— Зять мне пользу принес хоть после смерти. Дал развернуться таланту. И молол же я!
— Ты и про меня напутал…
— Уж прости! Что поделать? Я думал ведь, что ты и вправду… того… что же, — смутился он, — я бы на твоем месте, пожалуй… Такая скотина, да я сам, веришь ли…
— Оставь! — остановил его Николай. — Скажи, и твоя сестра так думает?
