Болеслав Маркевич - Четверть века назад. Часть 2
Женни заволновалась:
— Ah, mon Dieu, съ кѣмъ же бы вамъ танцовать! Графиня Воротынцева уѣзжаетъ
И она завертѣла головой во всѣ стороны, отыскивая глазами подходящую для него даму.
— Да развѣ это непремѣнно нужно? проронилъ онъ сквозь зубы, слегка откидывая кончиками обтянутыхъ свѣжѣйшею замшевою перчаткой пальцевъ свой свисшій на грудь эполетъ (этотъ небрежно изящный жестъ особенно удавался ему, вызывалъ множество подражателей, и почитался послѣднимъ словомъ военной граціи по всему тогдашнему гвардейскому корпусу).
— Еще бы! воскликнула Женни:- хозяйка дома просто съ ума сойдетъ, если вы останетесь безъ дамы на ея вечерѣ… Ахъ, знаете что, тутъ никого другаго нѣтъ, вы же находите ее хорошенькою, пригласите ее!
— Кого это? спросилъ Анисьевъ, усмѣхнувшись невольно ея торопливому усердію.
— La fille de l'исправникъ, — она кивнула головой на красивую, низко оголенную спину Ольги Акулиной, оживленно разговаривавшей въ это время у окна съ только-что представившимся ей проѣзжимъ дипломатомъ, котораго графиня Воротынцева прозвала «le perroquet malade», — au fond она всѣхъ насъ красивѣе здѣсь. Faites lui cet honneur, она будетъ въ восхищеніи.
— L'honneur sera tout pour moi, princesse, молвилъ онъ на это съ галантностью куртизана временъ Lauzun и Richelieu, — и отправился приглашать барышню.
А у барышни голова заходила кругомъ…. Ей представляются дипломаты, ее проситъ на мазурку первый петербургскій кавалеръ… Хорошо что она «такъ умна и предвидчива», у нея было какое-то предчувствіе, она сказала этому «бѣлобрысому судейскому» Маусу, сейчасъ прибѣгавшему приглашать ее, что она не можетъ еще дать ему положительнаго отвѣта, что ее кто-то, кажется, уже ангажировалъ, но она не совсѣмъ помнитъ кто, и что она скажетъ ему потомъ, потомъ…
— Конечно, графъ, конечно, merci! говорила она теперь Анисьеву, глядя на него такимъ блаженно-млѣющимъ взглядомъ что у дипломата даже лицо повело отъ пронявшей его въ эту минуту зависти къ счастливому воину, а осторожный воинъ поспѣшно опустилъ глаза, чтобы невольно загорѣвшійся въ нихъ блескъ не былъ замѣченъ дипломатомъ.
— Мы начинать будемъ? спросила тутъ же Ольга.
— Это ужь никакъ! коротко отвѣтилъ совершенно овладѣвшій собою флигель-адъютантъ:- я никогда баловъ не веду, пояснилъ онъ съ учтиво-холоднымъ, почти строгимъ выраженіемъ голоса и лица.
«Да, для него это слишкомъ низко, сообразила тотчасъ же барышня;- все это надо знать, эти ихъ нюансы…»
Мазурка разсаживалась, когда графиня Воротыщева объ руку съ Гундуровымъ вошла въ залу.
Всѣ глаза обернулись на нее, на всѣхъ устахъ заиграла оживленная улыбка. Все это давно знакомо было ей; давно привычно ея сознанію себя «царицей». Она улыбалась тоже, сочувственно и благосклонно улыбалась въ отвѣтъ на всѣ эти неотступно направленные на нее взгляды. Но въ легкомъ вздрагиваніи длинныхъ рѣсницъ, въ чуть-чуть опущенныхъ углахъ ея рта внимательный наблюдатель уловилъ бы, быть-можетъ, признаки того душевнаго состоянія что на живописномъ старомъ языкѣ Франціи выразилось словами, — словами такой же какъ и она отходившей отъ обольщеній жизни женщины: [2] «plus ne m'est rien, rien ne m'est plus»….
Знакомые ей мущины, танцовавшіе и не танцовавшіе, артиллерійскій полковникъ изъ гвардейцевъ, дипломатъ съ физіономіей «больнаго попугая», «Сенька» Водоводовъ, Толя Карнауховъ подбѣжали къ ней съ привѣтствіями, вопросами, приглашеніями на «extra-tour»….
— Non, hon, j'ai mon cavalier servant et j'y tiens, отвѣчала она смѣясь, — и громко, въ двухъ шагахъ отъ Лины, сидѣвшей къ ней спиной:- puisque vous n'en avez pas voulu, il paraоt, промолвила она, увидавъ что княжна обернулась на звукъ ея голоса, — и подвела къ ней Сергѣя, пытливо и нѣжно глядя ей прямо въ глаза.
— Monsieur Гундуровъ меня и не приглашалъ вовсе, сказала на это Лина, тихо улыбаясь и чувствуя въ то же время что у нея опять закололо у сердца.
— Княжна, я не смѣлъ, отозвался онъ, перемогая дрожь въ голосѣ, и робко, виновато взглядывая на нее, — я такъ дурно танцую….
— Все самолюбіе, чуть слышно промолвила она, не подымая глазъ.
Да, онъ этого заслуживалъ, — и еще виноватѣе, еще смущеннѣе стало его блѣдное лицо. А она… слова эти вырвались у нея противъ воли, подъ вліяніемъ всей муки испытанной ею въ этотъ день, его жестокости съ нею въ театрѣ, разговора ея съ дядей въ уборной, той физической боли сердца теперь отъ которой у нея двоилось въ глазахъ. Но она Богъ знаетъ что дала бы сейчасъ чтобы взять эти слова назадъ; онъ могъ быть виноватъ предъ нею, — да и виноватъ ли онъ въ самомъ дѣлѣ? — но она не имѣла права оскорблять, огорчать его…
Двѣ руки захватили и дружески сжимали ея руки.
— Милая княжна, говорила ей вполголоса графиня Воротыпцева, усѣвшись на стулъ Духонина подлѣ нея, — я сейчасъ уѣзжаю, и заранѣе прошу васъ не обращать на это никакого вниманія: я терпѣть не могу проводовъ и прощаній, и мнѣ, надѣюсь, дадутъ уѣхать безо всего этого. Но я непремѣнно хочу еще увидѣть васъ до моего отъѣзда за границу. Vôtre mère me doit une visite, и вы пріѣдете съ нею, не правда ли? или я сама еще разъ пріѣду сюда… Во всякомъ случаѣ знайте что я понимаю васъ и сочувствую вамъ; les sympathies de mon âme sont toutes à vous, повторила она подчеркивая. — А теперь прощайте, не оборачивайтесь, не провожайте меня взглядомъ, а танцуйте спокойно — и наклоняясь уже къ самому уху Лины, — и не сердитесь на тѣхъ кто любитъ васъ болѣе жизни! заключила она.
Она встала, разсѣянно и улыбаясь оглянула длинный овалъ готовящихся къ танцу паръ, и кивнула обернувшись безмолвно стоявшему за нею Гундурову подать ей руку.
— А вы не танцуете, chère comtesse! раздался нежданно подлѣ нея голосъ.
Графиня изумленно повернула голову назадъ:
Говорила Ольга Елпидифоровна только-что усѣвшаяся на стулъ подлѣ своего кавалера, и которая подъ обаяніемъ его приглашенія, своего «эффектнаго» наряда, «искорокъ», мгновенно зажигавшихся, она видѣла, въ глазахъ каждаго мущины мимо котораго она проходила шевеля своими атласными плечами, почитала себя теперь въ полномъ нравѣ не признавать ни лѣтъ, ни положеній, и относилась къ петербургской «grande dame», на которую едва смѣла поднять глаза утромъ, этимъ фамильярнымъ тономъ, съ тою вульгарно-пѣвучею интонаціей, отъ которой часто до конца дней своихъ не могутъ отучиться институтки, губернскія барышни и «артистки» отечественныхъ театровъ.
«Петербургская grande dame» пристально взглянула на нее чуть-чуть иронически улыбнулась, и съ коротко учтивымъ отвѣтомъ «non, mademoiselle je ne danse pas», повела глазами чрезъ ея голову на графа Анисьева.
Онъ еле замѣтно улыбался изъ-подъ прикрученныхъ усовъ, но эта сдержанная и какъ бы извинявшаяся улыбка, на мигъ приподнявшіяся брови и насмѣшливо моргнувшія вѣки говорили: «que voulez vous, en province, не изъ кого выбирать…»
Барышня прижалась и опунцовѣла ярче своихъ розъ. Это былъ въ ея сознаніи первый стаканъ холодной воды пролитой на ея высокомѣрныя мечтанія нынѣшняго дня….
— Вы въ Петербургъ скоро? все такъ же чрезъ ея голову спросила графиня ея кавалера.
Анисьевъ зналъ что она никогда его не долюбливала; она теперь явно протежировала «этого Гамлета изъ профессоровъ». Онъ навострилъ уши.
— Хоть сейчасъ же послѣ мазурки, сказалъ онъ громко, смѣясь, — если это можетъ только быть вамъ на что-нибудь нужнымъ, графиня!
Она поняла.
— Si je vous prenais au mot pourtant, засмѣялась она въ свою очередь, — vous qui êtes si «paladin», промолвила она напоминая ему его выраженіе.
«О, о! подумалъ Анисьевъ, — какъ скоро понадобилось!»
— Попробуйте! сказалъ онъ вслухъ.
— Нѣтъ, шутки въ сторону, если бы вы ѣхали скоро, я бы вамъ прислала письмо къ моей belle-soeur Marie, которое я не хотѣла бы довѣрить aux indiscrets de la poste! Но я никакъ бы не желала чтобъ оно дошло къ ней позднѣе двухъ, трехъ дней.
Онъ какъ бы сообразилъ:
— Присылайте, графиня!
— Въ самомъ дѣлѣ?
— Tout ce qui il y а de plus «въ самомъ дѣлѣ» шутливо, повторилъ онъ.
— Когда?
Онъ опять пріостановился на мигъ раздумывая.
— Я буду въ Москвѣ, самое позднее, послѣзавтра къ обѣду, проговорилъ онъ особенно отчетливо, какъ бы съ намѣреніемъ чтобы слышала это не одна его собесѣдница.
Духонинъ, разговаривавшій съ княжной, поднялъ на нее невольно глаза съ вопрошающимъ выраженіемъ. Она такимъ же невольнымъ движеніемъ чуть-чуть повела плечами въ отвѣтъ.
Барышня въ свою очередь вскинула вопросительно глаза на флигель-адъютанта, и тутъ же опустила ихъ.
— Такъ я пришлю вамъ письмо завтра утромъ, сказала спокойно графиня Воротынцева. — Сюда?
— Д-да, графиня, или прямо въ городъ, если вамъ ближе туда изъ Дарьина, къ господину исправнику. Я справлюсь тамъ проѣздомъ.
— Grazie! сказала она, ласково кивнувъ ему. И подъ звуки загремѣвшей въ эту минуту мазурки и общей топотни «grand rond», которымъ Чижевскій имѣлъ обыкновеніе начинать ее, она направилась обратно въ гостиную объ руку съ нашимъ героемъ, болѣе мрачнымъ и болѣе страдающимъ чѣмъ когда-нибудь.
