В Слепцов - Трудное время
После этого рассказа и гость, и хозяин помолчали.
- А все-таки, брат, что ты там ни толкуй, а без этого нельзя, - наконец заговорил Щетинин.
- Без чего нельзя?
- Да без того, чтобы не копить.
- Ну, это кому как. Одному нельзя не копить, а другому нельзя не пропить. Это, брат,
дело полюбовное.
- Да нет; постой! - перебил его Щетинин. - Совсем ты не то говоришь. Понимаю я, понимаю; да только вовсе я не такой человек, как ты думаешь.
- Какой же ты человек? Ну, рассказывай!
- А вот я какой человек... Я человек... Да нет, я не могу о себе говорить. Черт знает, я как-то не умею.
Щетинин опять заходил из угла в угол с озабоченным лицом и ерошил себе волосы; наконец остановился, оперся руками на стол и сказал:
- Вот чтo я делал с тех пор, как не видался с тобой, это я могу рассказать.
- Ну, все равно. Это даже лучше будет.
- Да впрочем, ведь я тебе писал сначала.
- Что ты писал? Ты черт знает, что писал: воззвания какие-то; все меня призывал... Исполнять долг честного гражданина... Об алтаре там... Я это сейчас же в печку. Черт возьми, думаю себе, попадешься еще. Бог с ним!.. Опасный человек!
Щетинин хохотал, валяясь по дивану.
- Ах, чучело! Что он городит? Ну, да, хорошо, хорошо. Слушай же, я все сначала расскажу.
- И об алтаре опять будет?
- Нет, нет, не будет. Факты! Одни голые факты!
- Ну, вот это я люблю. Начинай! Ах, нет, постой! Еще один вопрос: чай-то будет? Не в рассказе, а вот здесь, на столе? Я, брат, еще не пил сегодня. Ведь это тоже факт неоспоримый.
- Как же, будет; непременно будет.
- То-то же. Ну, теперь трогай!
- Да; так вот, - откашлявшись, начал Щетинин, - тогда мать у меня умерла. Ты помнишь ведь?
- Как же, как же. Почтенная была дама. Помню, как же.
- Ну, так вот после ее смерти я приехал сюда и женился. Женщина эта... Да, впрочем, сам увидишь, какая это женщина. Я тебе одно только могу сказать, что, если бы не она, я, кажется, году бы не вынес той каторжной жизни, которую я вел здесь вначале, когда, знаешь, все это еще внове было, ни к чему приступиться не умеешь; а тут волнуется это все кругом, ничего слушать не хотят: ты им и то и другое, - ничего! Потом совсем было уж дело сладилось, уставную грамоту 11 писать, - вдруг - нет! Не хотим; подождем, чтo еще будет.
- Ну, да; это более или менее известная история, - заметил гость. - Как же ты с своими-то кончил?
- Как кончил? - Подарил.
- Всё?
- Всю землю, которой они владели.
- Что и требовалось доказать?
- Нет; доказать-то требовалось не это. Оно вышло-то совсем не то, чего я хотел.
- Что ж, ты не хотел дарить? Тебя принудили, что ли?
- Да нет же! Я ехал сюда с тем, чтобы отдать им все даром, и как приехал, сейчас же предложил им.
- Ну, и что же? - не берут?
- Не берут.
- Молодцы! Вот я за это люблю русский народ: по-латыни не знает, а dona ferentes 12 боится.
- Вот поди ж ты!
- Чего тут - "Поди ж ты?" понятное дело, что если человек что-нибудь даром дает, - не бери, надует. - Да ты выслушай, чего мне это стоило. Сколько я ночей не спал, неприятностей, врагов сколько нажил между соседями!
- Еще бы. Разумеется. Пример!
- Пример. Ну вот. Главное, они на это и взъелись.
- Само собой. Гибельный пример.
- Тут, брат, такие мерзости пошли. Один чуть было на дуэль меня не вызвал. Сплетни, крик по всему уезду...
- Ну, это напрасно. Нет, я бы с тобой лучше поступил. Я бы просто подбил твоих крестьян, чтобы они шепнули кому-нибудь.
- Было, любезный друг, все было.
- Ну вот; это последовательно по крайней мере. Далее что?
- Да что далее? Все кончилось благополучно. Мировой посредник тут... (отличный, брат, человек) вошел в мое положение, объяснил им это все, растолковал и свел меня, наконец, с крестьянами.
- А-а. Свел-таки?
- Да, свел. Нет, какова штука-то, заметь! мужики только через три года взяли то, что я им предлагал. Теперь, спрашивается, сколько они потеряли во все это время!
- Да; должно быть, много. Ну, а воинские чины тут не убеждали их принять твой подарок?
- Нет; слава богу, обошлось без этого.
- Значит, одному посреднику поверили?
- И я тут тоже толковал, говорил им: ребята, говорю, вы своей выгоды не понимаете.
- Да, уж это худо, когда человек сам своей выгоды не понимает. Ну, таким манером, стало быть, ты свершил в пределе земном все земное?
- Какое? Нет, брат, это еще только начало.
- А еще-то что же?
- А тут-то вот и начинается настоящее дело.
- Уголовное?
- Социальное, любезный друг, социальное.
- Да-да. Вот оно что! - сказал гость и внимательно посмотрел на Щетинина. - Теперь понятно, почему они доносили на тебя; теперь только я начинаю понимать, что ты мне тогда писал в Петербург. Да. Ну, так как же социальная-то пропаганда?
- Все ты вздор городишь, ничего ты не понимаешь, - полушутя, полусерьезно ответил Щетинин.
- Да ведь ты сам сейчас сказал.
- Так что ж, что я сказал? Я знаю, что ты думаешь. Но неужели ты воображаешь, что я способен на такие школьные выходки?
- Ничего я не воображаю. Ты говоришь, а я слушаю.
- Ну и слушай же толком. Я тебе серьезно говорю.
- Говори!
- Ничего я противозаконного не затеваю, никаких я теорий не провожу, я делаю только то, что всякий из нас обязан делать.
Щетинин встал с дивана, провел рукой по волосам и сейчас же опять сел: он, по-видимому, затруднялся, с чего начать, и царапал клеенку на диване; Рязанов спокойно и внимательно глядел ему в лицо.
- Прежде всего, - заговорил, наконец, Щетинин, - ты должен согласиться с тем, что всякое общественное дело тогда только может быть прочно, когда оно основано на чисто народных началах.
- Да.
- Пока народ не подал своего голоса, пока он молчит и только слушает, никакая пропаганда не поведет ни к чему.
- Ну, так что ж?
- А то, что, следовательно, мы должны все наши силы направить на то... Да ты, может быть, спать хочешь?
- Да, брат, хочу.
- Так мы еще успеем переговорить обо всем. И я-то хорош! Человек устал... А что же чаю? Постой, я сейчас спрошу.
Щетинин позвонил. Прошло несколько минут, никто не являлся.
- Должно быть, спят уж, - сказал Рязанов. - Да и не нужно. Бог с ним, с чаем. Прощай!
- Ну, как же это! Я тебя провожу по крайней мере...
Щетинин заторопился, взял свечу и повел гостя во флигель.
Рязанов, оставшись один, разделся, отворил окно, потянул свежего воздуха, поглядел в темный сад, потонувший во мраке, и задумался. За стеной кто-то во сне старался выговорить:
- Ме-ме-мери-мериленд 13.
Рязанов погасил свечу и лег спать.
II
На другое утро гость проснулся рано, потому что рядом, за перегородкою, чуть свет началась возня: кто-то ходил по комнате, шуршал бумагою, шептал и сам с собою разговаривал. В отворенное окно вместе с утренним холодом влетали веселые звуки птичьего говора, заглушая тревожный и ласковый шепот, проникавший из сада. Гость оделся и сел у окна.
- Господин Рязанов, вы не спите? - спросил за перегородкою знакомый голос.
- Не сплю.
Вошел письмоводитель.
- Мое почтение! Ну, как спали? Ничего? А я, черт ее возьми, всю ночь промучился. Я слышал, как вы вчера пришли. Мушку поставил за ухом. Чево-с? Оглох. за рыбой ходил, простудился. Оглох.
Письмоводитель держал голову немного набок, а рукой прихватывал на шее мушку.
- Разве вы здесь живете?
- Здесь. Вот рядом-то. Тут у нас контора. Зайдите, полюбопытствуйте! Да что? Беспорядок.
Пришли в контору; такая же комната, как и первая: голые стены, стол с чернилицею и бумагами, два стула, шкаф.
- Вот-с, присутствие! Бумаги вот, книжки... У нас по книжкам все расчет. С бабами такая итальянская бухгалтерия у нас идет, двойная, с бабами. Сейчас ей крeдит... А! Рот разинет. Дуры!.. Ведомости тут... Отношение мирового посредника... Тоже приказчик у нас умен... "Имею честь покорнейше просить вас, милостивый государь, выслать для объяснения..." Так тебе сейчас и выслали. Дожидайся!.. "Приидя ко мне на барский двор, с дерзостию отвечал..." Хм! Чертовщина!
Письмоводитель рылся в бумагах, читал их, бросал, опять принимался читать, вдруг швырнул какой-то пакет на пол и сказал:
- Что ж вы не садитесь?
- Нет, я пойду.
- Ну как хотите.
- А тут что же такое?
- Тут я живу. Пустяки всё.
Он отворил дверь в маленькую комнату, всю заваленную газетами, нотами, панталонами... На окне халат висит, чижик в клетке, духота, кровать стоит и скрипка лежит на кровати.
- А вы играете на скрипке?
- Черта я играю. Ничего я не умею. Так... Пойдемте! Что тут еще... Вы куда? Гулять? И я гулять. Нет, мне нужно. Что ж вы стоите? Надевайте картуз!
На дворе никого не было. От дома лежала широкая тень на траве; по кирпичному забору прыгали воробьи.
- Вы куда же? В сад, что ли? - спросил письмоводитель.
- Мне все равно.
- Ну, так пойдемте на базар.
- Пожалуй! А где же у вас базар?
- А вон площадь-то, за церковью. Базарная площадь. Сельскими произведениями торгуют: деготь тут это у них, лапти... Такая чушь! Коммерция!
