Джозеф Д’Лейси - DARKER: Рассказы (2011-2015)
— Если кто подойдет ко мне, я выстрелю!
Они остановились шагах в пятнадцати передо мною.
— Брось эту штучку, лучше будет! — иронически сказал первый из них.
Я молчал.
— Брось, — повторил он.
Я молчал, судорожно сжимая револьвер-игрушку.
Он пошептался со своими товарищами, и те вдруг бросились на дорогу. Я с ужасом увидел, что они меня обходят. Со стороны дороги шел на меня один из них, другой зашел со стороны города, а первый, главный, стоял передо мною шагах в пятнадцати и насмешливо выкрикивал:
— Брось! Поиграл, и будя!
Я чувствовал, как волосы шевелятся на моей голове, как горячий пот вдруг выступил на всем теле и тотчас застыл ледяной коркой. Самые нелепые мысли проносились в моей голове. Смертельная тоска сжала мое сердце, и мне страшно было расставаться так рано, так глупо со своей молодой жизнью.
А два человека, пригнувшись к земле, медленно подвигались к телеграфному столбу, к которому я плотно прижимался спиною.
Вдруг по дороге со стороны города послышались ругань, крики, мерный стук копыт и гром тележных колес.
Я выстрелил в воздух и не своим голосом закричал:
— Помогите!
Мои преследователи тотчас же оставили меня и быстро пошли к выехавшей на дорогу карете.
Я повернулся и бросился бежать. Мне навстречу тянулась длинная вереница ломовиков, моих избавителей, со своими тяжелыми телегами.
Сознаюсь в малодушии: я бежал почти вплоть до Обводного канала, и мне все слышался грохот колес преследующей меня кареты.
На другой день я был в домах Сивкова и переспросил всех дворников, описывая им свою незнакомку, но разве они могли среди тысячи жилиц узнать одну по моему описанию? В течение года, если не более, я внимательно разглядывал каждую встречавшуюся мне на улице женщину в трауре, но своей незнакомки я не встречал больше.
Я знаю, что отличу ее в какой угодно толпе, что признаю ее лицо тотчас, как только она взглянет на меня своими тоскующими глазами, но я совершенно не понимаю, что за история произошла со мною.
Кто были эти люди, кто была эта женщина, зачем я им был надобен?
Мой костюм не внушал представления о богатстве, ни к каким партиям я не принадлежал и никому не дал повода к кровавой мести…
Многим покажется, что я вступил в состязание с Ксавье де Мортепеном[224] и написал главу из бульварного романа, но это все в действительности случилось со мной, и я рассказал здесь только голый факт.
1895
Глен Хиршберг
«Солнечные клоуны»
Макс осиротел в двадцать лет, и все, что у него есть — это воспоминания, одинокая квартирка и несколько месяцев до начала учебы. Исполняя волю покойной матери, он устраивается на работу, чтобы приносить людям радость — и что может быть невинней, чем продавать детям мороженое с грузовика? Откуда Максу было знать, что первый же день поставит его перед очень сложным выбором, а компания «Солнечный Клоун» далеко не так проста, как кажется…
Впервые на русском история от мастера нестандартного хоррора.
DARKER. № 10 октябрь 2014
GLEN HIRSHBERG, «SAFETY CLOWNS», 2004
и
козло —
ногий
шариков Продавец
насвистывает
вдалеке
Едва увидев объявление, я понял: это именно то, что я искал.
Нравится быть Славным Парнем? Нравится видеть счастливые лица? Аккуратно водишь? «Солнечный Клоун» ждет тебя!
Один телефонный звонок — и полминуты спустя я уже договорился о собеседовании с Джейбо, диспетчером, основателем, владельцем и директором компании «Мороженое от Солнечного Клоуна». Встреча была назначена на следующее утро, без пятнадцати шесть. «Захвати права», — чуть ли не проорал Джейбо напоследок (голос у него был хриплый, как у ярмарочного зазывалы) и повесил трубку.
Вернув телефон на место, я вынул красный маркер из зажима на офисной доске и поставил робкую галочку возле пункта 7 в списке моей мамы: Найди ПОЛЕЗНУЮ работу на лето. Помогай людям. Пусть тебе потом будет что рассказать. Заработай побольше, чтобы осенью сосредоточиться на учебе. Затем я присел на крохотной веранде, чтобы поглядеть, как с пляжа наползает вечерняя морская мгла, заливая овраг между нашим кондоминиумом[225] и ипподромом у подножия холма.
Моим кондоминиумом. Я все никак не мог привыкнуть.
Мать набросала свой последний список дел для меня посреди ночи, за три часа до того как я повез ее в хоспис умирать. Это случилось больше месяца назад, и я стал сиротой накануне своего двадцатого дня рождения. Она оставила мне полуторакомнатную квартирку в кондоминиуме, плюс достаточно наличных, чтобы на втором курсе в Университете Сан-Диего мне не пришлось брать новых ссуд и устраиваться куда-то еще, кроме библиотеки, где я сразу работал и учился, а еще — батарею кактусов. «Их убить даже тебе не под силу», — проговорила она, по последнему разу потрогав колючки всех растений, устроившихся в ящичках за окном. Мне не потребовалось и четырех недель, чтобы доказать ее неправоту.
В утро собеседования я поставил будильник на 04:45, но проснулся в начале четвертого часа, взбудораженный, сна — ни в одном глазу. Теперь единственным невыполненным пунктом в ее списке будет первый: Отметь свой день рождения. А для этого уже поздновато. И все. Никаких больше списков от мамы. Теперь буду все делать не для кого-то, а для себя. Я уже решил, что продам свое жилье, — может, еще до сентября. И понемногу из памяти изгладится шелест кондиционеров в квартирах, притиснутых к нашей. Я забуду мусоровозы в пятнадцать пятого утра и собак, огрызающихся из-за сеточных дверей на воздушные шары, в которых богатые люди взмывают в закатное небо.
Но наверное, я никогда не забуду, как летними днями мы с тысячей других ребятишек играли в догонялки на скейтах в переулках нашего разросшегося райончика, как воровали друг у друга монетки, которые бросали на счастье в фонтан у поста охраны, как ждали половины четвертого пополудни, когда караваном наезжали фургончики с мороженым, и мы обрушивались на них. И потом у нас на много часов застревала в ушах их звенящая, тренькающая музыка, словно вода из бассейна, которую никак не можешь вытряхнуть.
Это будет моим прощанием: я не просто исполню волю матери, а отдам ей дань уважения. И отцу тоже, хотя его я в основном помнил по аромату земляничного освежителя воздуха, которым он заставлял мать обрызгивать все и вся, чтобы скрыть его собственный нездоровый запах, и еще как он умирал, с поразительной силой сжимая руки жены и семилетнего сына, как хрипел: «Господи. Дерьмо. Я прямо чувствую, как подыхаю».
За одиноким завтраком я смотрел сквозь открытую дверь веранды на приморскую полосу, слушал, как ржут лошади, которых конюхи ведут на пляж. Выйдя точно по графику, я вывел видавший виды мамин «гео» на пустовавшую автостраду I-5. Туман хлестал меня по лицу через открытое окно, словно я мчался на спортивном катере. Указания Джейбо завели меня на холм за 10-й улицей, в тихий район складов и автомобильных стоянок. В это время суток, даже на возвышенности и вдали от моря, с фонарных столбов и сетчатых заборов стекала влажная мгла. На перекрестке с Си-стрит я сбросил скорость, повернул и потихоньку покатил на восток, высматривая вывеску или табличку с номером дома. Но в основном мне попадались на глаза лишь человеческие фигуры, свернувшиеся калачиком под газетами, и мешки с мусором вдоль заборов. Я уже хотел развернуться, когда заметил щит с надписью от руки, прикрепленный уголками к столбу в конце заброшенного с виду квартала:
СОЛНЕЧНЫЙ КЛОУН
Рядом кто-то изобразил примитивное желтое солнце с убогими лучиками, достойными первоклашки и такими многочисленными, что все в целом походило скорее на жука. Я припарковался, отыскал ворота и прошел во двор.
И, не сделав даже пяти шагов, остановился. По лицу и рукам скользили нити тумана, как будто я продирался через паутину. Мои плечи поползли вверх, ладони в карманах сжались в кулаки, и я застыл на месте, навострив уши. Слева на меня таращили мертвые фары пять больших белых фургонов. Взглянув направо, я увидел еще пять, выстроившихся в ровную шеренгу. Ни движения, ни света, ни людей.
Как-никак, это была стоянка. И то, что на ней и в самом деле обнаружились машины, не слишком тянуло на пугающее открытие. Если бы не то, что на них росло.
Или цеплялось к ним?
Я отступил на шажок, вспомнил, что позади меня такие же фургоны, и тоже их оглядел. И действительно, к каждой боковой двери с пассажирской стороны прилипло по огромной, во всю высоту машины, тараканоподобной фигуре. Их длинные тоненькие ножки были сложены под брюхом и пропущены через ручки дверей, из суставчатых, угловатых плеч выпирали крошечные головки. Из-за тумана — и только из-за тумана — казалось, что они подергиваются, будто вот-вот взмоют в воздух стаей саранчи.
