Андрей Зарин - Кровавый пир. За чьи грехи?
— Доброе, атаман!
— А у батьки пушечку еще попросим. Вот и пойдем. Там коней достань, а потом и еды заготовь. Я хочу разом идти, без роздыха. А то по дороге Царицын, Камышин. Опять пьянство. Там мы мимо!
— Мимо так мимо! А коней я в ночь достану. У казаков перекуплю.
— Ну вот! А утром и идти!
Потом он говорил с Пасынковым, потом пошел к Гришке Савельеву. Он сидел на своем струге с своими казаками и пил.
— А, пане атамане! — закивал он Василию бритою головою. — Что ж, пойдем Саратов добывать! Мои казаки добрые. Что соколы: ни одной цапли не пропустят мимо когтей!
Василий дружески сел с ним рядом.
— Только бы дойти до Саратова скорее, есауле! — сказал он. — Там уж возьмем городок!
— Хе-хе! А идти скоро ли; тихо твое, атаман, дело. У нас кони добрые.
— Чуть солнце, мы и пойдем!
— А хоть сейчас. У меня им только свистни!
Василий ушел от него и снова говорил с Пасынковым и Кривым. Потом вернулся на струг, попробовал заснуть, но сон бежал от его глаз. Ему наяву грезилась Наташа. Она протягивала к нему руки, и он вслух говорил ей: "Возьму, возьму тебя, голубка, от злых коршунов!"
Еще восток только заалел, как Василий сошел на берег и пошел будить свой народ.
Вперед выехал он со своими молодцами и с ним рядом Гришка. Потом шла голытьба, вооруженная чем попало, а сзади стройною массою две сотни казаков с пушкою замыкали весь отряд, человек пятьсот.
Василий сиял радостью и горел нетерпением.
— Скоро ли дойти можно? — пытал он у Гришки.
— А как скажешь, атамане, дней в шесть без больших привалов, дойдем!
— То-то обрадуются! — засмеялся Василий.
— Да уж надо думать: ждут не дождутся!
Василий торопил свой отряд. Они двигались с невероятною быстротою. Часа два отдыхали где-нибудь у воды, варили наскоро толокно и опять шли, не зная отдыха. Только раз Василий дал роздых на десять часов, чтобы всем выспаться. Это было подле Широкого.
Он остановился.
— Роздых! Теперь всего один переход остался, — сказал он, — так пусть переспят да отдохнут, как след. А я, есаул, тут недалечко съезжу.
Он кликнул с собою Кривого, Дубового да Кастрыгу и рысью поехал к усадьбе Лукоперова. Была уже ночь, но, как и в ту роковую ночь, луна ярко светила.
Василий быстро ехал и говорил:
— Мы кругом осмотрим все и наутро своих приведем. Тут они, мои вороги, Лукоперовы! Тут и она, голубушка!
Он вдруг остановился и растерянно оглянулся.
— Чтой-то за диво! — усмехнулся он. — Ехали мы и их усадьбу проехали. Повернем!
Они повернули коней, но сколько ни вглядывался Василий во все стороны, бледно освещенные луною, он не видел высоких крыш лукоперовской усадьбы.
— Да что ты ищешь, атаман, — усмехнулся Пасынков, — ведь теперь по Волге все Степана Тимофеевича ждут. Сожгли холопы усадьбу, верно слово, сожгли!
— А ну?
Василий тронул коня и повернул его на знакомый косогор, и лишь только он въехал, как радостно вскрикнул:
— Правда твоя, Егорушка! Сожгли ведь воронье гнездо!
— А то как же!
Кривой и Пасынков с Кострыгой въехали следом за Василием.
Огромная усадьба Лукоперовых представляла груду наваленных обуглившихся бревен. Все, даже высокий тын, сгорел, и только трубы да печи белели среди угольев страшными белыми остовами, словно призраки.
— Эх! — сказал Кострыга. — Нашего бы боярина так спалить!
— Ништо! И ему так будет! — утешил его Пасынков.
Василий грустно стоял перед пепелищем. Что же месть? Где его Наташа?
"У воеводы дознаюсь!" — мелькнуло у него в голове, и он, повернув коня, вернулся к отряду.
Всю ночь он не мог сомкнуть глаз, седьмую ночь уже с того времени, как оставил Астрахань, и думал о Наташе. "Не может быть, чтоб она сгинула, — решил он. — Еремейка за нее вступится и обережет. Он и про любовь мою знает, и про то, что я с Разиным".
— На коней, на коней! — чуть наступило утро, скомандовал Василий, а за ним Гришка, и они поехали к Саратову.
— Поднесу я гостинчика воеводе, — говорил Гришка весело, — люблю воевод топить!
— Стой! — перебил его Василий. — Воевода мой. Ради него и в Саратов иду!
— А что?
— Так! Есть у меня с ним свой счет. А его уж не тронь и своим казакам закажи, чтобы они мне его живого оставили!
— Ну, добре, добре! Коли он сам не напорется!
— Тогда его счастье…
Поздно вечером они подошли к Саратову и остановились в полверсте за рощею. По обычаю, они, сидя на конях, составили круг. Гришка и Василий въехали в середину.
— Вот, братцы, — сказал Василий, — мы и у Саратова. Что нам делать?
— А подойти к надолбам и зажечь, — сказал Кривой, — которые там нам привержены, поймут и тоже подожгут, а мы и ворвемся.
— А коли там сила? — сказал Василий. — Узнать надо.
— Верно! — заговорил Гришка. — Прежде надо оттуда кого дождаться. Наши нищенки уже там два дня сидят. Пождем, они выйдут, а пока что — выехать двум да вокруг города пошукать!
— Что верно, то верно! — согласился Василий. — Кто пойдет?
— Да от меня казаки! Эй, Грицько, Осип! Пошукайте округ города! — сказал Гришка.
Те выехали из круга и быстро скрылись в темноте за рощею. Василий и Гришка сошли с коней и сели на землю. Прошел томительный час. Вдруг послышалось фырканье лошадей и в темноте выдвинулись казаки.
— Одного достали, — сказал казак, — говорит, к нам бежал.
— А откуда знал он, что мы тут? — спросил Гришка.
— Были нищие у нас, так говорили, ну, я и пошел. Встречу, думаю! — ответил в темноте голос.
Василий прислушался к нему и узнал.
— Аким, ты это? — окликнул он.
— Я! А ты неужто государь мой Василий Павлович? — воскликнул радостно Аким.
— Кто это? — спросил Гришка.
— А был мой служилый! Теперь я, брат Аким, — сказал он, — уже не Василий Павлович, а простой казак Степана Тимофеевича!
— Да неужто! Вот радость-то, государь мой! Возьми меня в службу!
— Пожди, пожди! Сперва сослужить нужно. Вот мы пришли Саратов взять. Велика оборона?
— И что, милостивцы, обороны-то, может, тысячи две стрельцов, да што в них. И они, и посадские только и ждут вас! Ей-ей!
— Вот-то ладна штука! — одобрил Гришка.
— Теперь, ежели хотите, я вернуся и сейчас к надолбам людей пошлю. Они вам отворят. Я тем временем пожар зажгу! Они бросятся тушить, а вы и тут!
— Ладно, братику, добрый казак будешь, — одобрил его Гришка, — а ты не врешь?
— Я? — обиделся Аким. — Да я бы один воеводу убил. Чтоб ему пусто было! Как ты убег, Василий Павлович, он на меня. Двор разорил, коня отнял, меня батогами прибил. А я что? Я и не знал!
— А кто над стрельцами?
— Он да Лукоперов молодой!
— Сергей? Он там! — радостно вскрикнул Василий. — А старик с Наташей?
— Все там! Насилу убегли. Усадьбу-то их выжгли. Они побоялись и в осадный двор стать. У воеводы живут!
— Вот! — глаза Василия сверкнули даже в темноте. — Слушай, Аким; найди ты там людей, посадских, што ли! Чтобы они берегли воеводу и Лукоперовых. Я их живыми взять хочу!
— Можно, государь!
— Атаманом зови!
— Да бросьте вы это! — перебил их Гришка. — Как же ты, бисов сынку, нам сделаешь?
— А так, — ответил Аким, — как вторые петухи пропоют, идите к надолбам. Там вас ждать будут. А под утро я красного петуха пущу. Тогда и валите в город!
— С Богом! — сказал Гришка. Аким исчез.
Наступило томительное ожидание. Нельзя было ни громко говорить, ни люльки казаку раскурить, не то что огонь зажечь. Гришка, умевший узнавать время по звездам, обещался сказать, когда пора.
— Мы все поначалу на конях выедем, — сказал он, — а там пусть пешие бегут. Им ворота откроем!
— Ладно! — согласился Василий, весь дрожа от нетерпения.
Часы остались до мщения и радостного свидания.
Гришка подал знак. Казаки и Василий со своим отрядом двинулись к надолбам, Пасынков повел голытьбу в обход, к воротам. Кругом царило мертвенное молчание. Веяло утреннею прохладою. Василий подъехал к калитке, опущенной и задвинутой болтом.
Вдруг с верху стены раздался голос:
— Казаки?
— Мы, мы, братику! — отозвался Гришка
За калиткой зашевелились, потом она, тихо скрипя, поднялась кверху. Два человека вышли из-под нее.
— Аким говорил зарева пождать! — сказали они.
— Тсс! — остановил их Василий.
Казаки массою надвинулись на них. Гришка обернулся и замахал плетью.
Прошло с полчаса. Восток стал бледнеть. Где-то запел петух… заблеяла овца… замычал бык…
— Воеводе и не в ум! — сказали посадские.
— Тсс!..
Городские стены стали обрисовываться, и вдруг на одной башне показалось пламя.
Казаки вздрогнули.
— Тихо! — сказал Гришка.
Пламя росло… Ударил набат… пронесся шум, топот… Загудели набатные колокола. В это время с другой стороны показалось пламя.
